Звезды светят на потолке - Юханна Тидель

— Да?.. — повторяет Йенна.

— Да, — Уллис сплевывает на гравий и растирает каблуком. — Ты знаешь, где я живу.

И уходит. Просто уходит. Йенна берет велосипед за руль, садится на него и не понимает, что это было.

— Она что, опять издевается?

Сюсанна встает из-за пианино, которое стоит в углу ее большой комнаты, и сердито шагает взад-вперед. Тюль колышется от резких движений воздуха.

— Может, она зовет тебя, чтобы выставить дурой и посмеяться, как тогда, с Малин-Уродкой?

Йенна не отвечает. Она сидит за Сюсанниным столом и пишет на листочке: «Сакке. Сакке. Сакке. I love you»[7].

— Честно, с Малин-Уродкой они так и сделали! — повторяет Сюсанна.

Малин-Уродка — единственная, кто с самого начала ходит в тот же класс, что и Йенна с Сюсанной, и с кем они ни разу не разговаривали. Малин-Уродка вообще никогда не разговаривает. Сидит одна на уроках, выбирает пустой стол в столовой, на переменах бродит в одиночку. Йенна даже не знает, где она живет. Иногда Йенне жаль Малин-Уродку. Хотя чаще всего она радуется, что в классе есть кто-то еще хуже, чем она.

— Когда это они издевались над Малин-Уродкой? — спрашивает Йенна. — Она вообще хоть на одной вечеринке была?

— Ну, когда… — Сюсанна пожимает плечами. — Когда-то. Я знаю. Слышала.

— Понятно. Ну, я не знаю.

— Ты что, пойдешь?!

— Не знаю, правда…

— Йенна, это же Уллис! Уллис-Сиськуллис! И ты еще думаешь, идти или не идти! — Сюсанна сердито топает к письменному столу — посмотреть, что пишет Йенна.

— И что, он там будет? — вздыхает она, глядя на исписанные листки.

— Не знаю. Может быть.

Йенна кладет ручку, комкает листок и бросает его в корзину для мусора, украшенную лошадьми. У Сюсанны везде картинки с лошадьми. На стенах, на книгах, на блокнотах, на настольной подстилке, на коврике для мышки — не комната, а конюшня!

Раньше в Йенниной комнате было точно так же.

Но не теперь.

— Они же там пьют, Йенна, — увещевает Сюсанна. — Много! А ты еще думаешь, идти туда или нет.

Сюсанна подходит к зеркалу и принимается рассматривать и трогать свое лицо. Йенна ловит себя на мысли, что Сюсанна хорошенькая. Темненькая, маленькая и хорошенькая. А не бесцветная, длинная и уродливая.

— Это тебе не со Стефаном сидеть, — поясняет Сюсанна. — Не банка пива или две. А куча банок! И ты это знаешь.

— Не обязательно.

— Тебя вырвет.

Сюсанна теребит пуговицы на рубашке, раздвигает края, изображая декольте:

— Уллис-Сиськуллис, — говорит она отражению в зеркале. Вдруг, как будто о чем-то вспомнив, Сюсанна резко оборачивается: — А можешь показать тот прикол? Ну, как тогда, с накладной грудью?

Сюсанна смотрит глазами, полными надежды, но Йенна качает головой в ответ:

— Нет, не хочу.

Но Сюсанна не отстает, она сжимает свои бугорки — получается небольшая ложбинка.

— Ну давай! — повторяет она. — Давай, Йенна! Уллис-Сиськуллис! — Сюсанна не унимается, покачивает бедрами. — Ну покажи еще раз, было так смешно! Ой, были бы мы у тебя дома — взяли бы у твоей мамы накладную грудь, так еще смешнее!

Мамина накладная грудь, давай поиграем с маминой накладной грудью.

Уже тогда было глупо. Теперь — еще глупее.

Сюсанна скачет и кривляется перед зеркалом, у нее прекрасное настроение — и Йенна хочет кривляться вместе с ней, но не может. Правда, не может.

— Нет, Сюсанна, — говорит она. — Я не хочу. Это не смешно.

Сюсанна отводит взгляд и опускает руки. Она разочарована — не хотела ведь никого обидеть. Но у Йенны нет сил вникать в суть дела, нет сил, чтобы подойти и обнять Сюсанну, попросить прощения за резкие слова.

Они молчат. Из кухни доносится смех. Родители Сюсанны играют в настольную игру.

Дома у Йенны в этой игре не хватает одного кубика из двух.

Йенна берет новый листок.

— Ты бы писала «Сюсанна» через «з», — говорит она, пытаясь исправить положение. — Так красивее.

Сюсанна застегивает пуговицы и подходит к Йенне. Шагов почти не слышно, так легко она ступает по полу.

— Как это — через «з»?

— Ну, вот так. Так необычно. Круто. Тебе подходит.

Йенна показывает листок: «Сюзанна!» Сюсанна улыбается, думает.

— Что, правда, так можно?

— Конечно! Это круто. Ну, в хорошем смысле. Не по-идиотски круто.

Йенна кладет ручку в Сюсаннину ладонь, и та принимается писать. Вскоре весь листок исписан новым именем: «Сюзанна».

— Да, вроде красиво… — говорит Сюсанна.

— Конечно, красиво! И круто.

— То есть, в хорошем смысле?

— В самом лучшем.

И Сюсанна, которую никогда не интересовало, что круто, а что нет, закрывает ручку колпачком — не дай бог, чернила высохнут! — и крепит листок на доску, где висят самые важные бумажки.

Затем обе молча созерцают новое имя.

— Может, ты пойдешь со мной? — спрашивает, наконец, Йенна, имея в виду вечеринку Уллис-Сиськуллис. Она теребит мягкие пряди Сюсанниных волос.

— Нет, — Сюсанна мотает головой, Йенна отпускает прядки. — Я пойду на конюшню. А ты иди туда.

Глава 31

Надо же быть такой идиоткой.

Ну конечно, Йенна не может пойти на эту проклятую вечеринку. Ну конечно, Уллис позвала ее только для того, чтобы поиздеваться — Сюзанна права. Может быть, она планирует какую-нибудь шуточку с Сакке, может быть, она заранее придумала какую-то гадость, может быть, Малин-Уродку и вправду опозорили на той вечеринке.

Все это не по-настоящему.

Ясное дело.

Йенна сидит в своей комнате, на часах девять — начало вечеринки, на которую пригласили Йенну. Так она думает — то есть так она должна была думать, должна была поверить. Но она не верит.

Она просто не может туда пойти.

Что она должна — подняться по лестнице, позвонить в дверь и что? Кто-нибудь откроет и спросит: «Привет, ты кто?»

А Йенна просипит: «Э-э… Я… Йенна…»

И этот кто-то, такой: «А, ну проходи».

И Йенна войдет, пройдет в гостиную, и там все будут сидеть вразвалку на диванах, и пялиться, и шептать: «А она что тут делает?» И кто-нибудь из старшеклассников спросит: «Это вообще кто?» — «Да это одна, из класса Уллис…» — «А, что-то не видел ее никогда…» — «Да она думает, что ее позвали на вечеринку, это прикол!» — «А-а-а! Посмотрим, посмотрим, клево!»

Так клево, что дальше некуда.

Йенна делает музыку погромче. Йокке Берг из «Кента» шепчет о своих чувствах. Они оставляют след внутри у Йенны. Ее любимая песня называется «747», ее она и включает. Речь в ней об авиакатастрофе — или автомобильной аварии. Йенна толком не знает. Просто красивая песня. Стоит только вспомнить — уже чуть не плачешь. Странное дело музыка.

«За тебя можно жизнь отдать», — поет он.

Йенна достала записную книжку с замком, которая лежала в нижнем ящике стола. Вообще-то это ежедневник — на каждый день по пять пустых строчек. Его Йенне подарили на Рождество пару лет назад, но таких вещей всегда дарят слишком много, поэтому школьным дневником Йенны стал какой-то другой еженедельник, а этот остался лежать.

Чтобы стать Книгой Сакке.

В нее Йенна записывает все, что связано с Сакке: что она видела его в столовой, что он брал добавки, что у него были свежевымытые волосы. Что Йенна видела его в коридоре, что он смеялся с Тоббе, что он подогнул джинсы. В те дни, когда Йенне не удается увидеть Сакке, она рисует слезу в самом низу страницы. В дни, когда они встречаются взглядами, — сердечко.

Между страницами встречаются и аккуратно сложенные газетные вырезки. Сакке играет в футбол. Он нападающий и подает большие надежды, как пишут в газетах, он «растущая смена», он «яркая звездочка своей команды», он «лучший игрок матча».

Весной Йенна сходила на несколько матчей. И Сюзанну с собой притащила: они сидели на траве всего в нескольких метрах от белой линии, шептались и хихикали. Сакке бегал, пасовал, забивал голы. Ему хлопали. Йенна так гордилась, а Сюзанне было скучно: «Скоро закончится? Какой еще офсайд? Еще один тайм?»

Йенна листает книжку, из нее выпархивает черно-белая фотография в форме сердечка. Это портрет ученика 9 «А» класса Сакке из школьного альбома. Йенна скопировала его в библиотеке за две кроны, чтобы обвести сердечком и вырезать.

Блин.

Йенна знает, что книжка идиотская.

Если ее кто-нибудь найдет — она умрет со стыда.

— Йенна? — зовет бабушка. — Йенна, чем ты занимаешься?

— Ничем! — Йенна быстро прячет книгу обратно в ящик стола.

Дверь открывается, входит бабушка. Йенна знает, что та целый день бегала и убирала, чистила, готовила, но одета — как на выход. Юбка, блузка, аккуратный макияж — не слишком яркий, не слишком блеклый.

— Ты, может быть, проголодалась? — спрашивает бабушка.

— Нет, спасибо, — отвечает Йенна и подходит к музыкальному центру, заметив, что бабушка морщится от громкого звука.