Рыцарь для Аси (СИ) - Чернякова Наталья

Надежда Петровна не хотела, чтобы дочь, видя ее слезы, раздражалась, как это было в последнее время. «Что же она так ненавидит отца? — думала женщина. — Ну, выпивает он, но все равно о нас заботится, деньги приносит, пусть и небольшие. Чего Ася добивается? Хочет меня оставить без мужа? Но одной жить тяжело. Да и подруги, соседки пальцем будут показывать — разведенка. Нет, не хочу его терять: какой-никакой, а муж. Только бы выжил».

Вышла докторица, видимо, делавшая операцию, потерла глаза и прошла в ординаторскую. Минут через десять начали выходить остальные медработники. Надежда Петровна подошла к молодому врачу и спросила:

— Доктор, как Уваров? Я его жена.

— Состояние тяжелое, но жить будет. Принесите его документы, у нас только паспорт.

Женщина заплакала и обняла врача.

— Благодарите доктора Шевалье. Она дела операцию. Я только ассистировал.

— Шевалье? — переспросила Надежда Петровна, и слезы как-то сразу высохли.

«Подумать только: мать Влада и Влады оперировала мужа! Обязательно схожу к ним домой и лично поблагодарю», — решила женщина.

***

Утром следующего дня Настя, придя в лицей, сразу же, перед уроками, подсела к Владе, повторяющей домашнее задание.

— А где брат? — спросила она.

— Мы уже выходили из подъезда, когда встретили маму, она заболела, простуда, наверное, Влад остался, чтобы вызвать врача, посидеть до его прихода. Мама пьет таблетки, но они пока не помогают, температура высокая. Говорит, плохо себя чувствовала все дежурство, а еще ночью пришлось оперировать пациента после ДТП, — ответила Влада Шевалье.

— Отца.

— Твоего?

— Да.

— Мама сказала, что он спас какую-то девочку, на себя приняв удар.

— Отец привык других под удары подставлять. Анастасия Львовна что-то напутала, — подумав, решила Настя.

— Да нет же, это вряд ли, — у мамы феноменальная память. Говорит, женщина, у которой дочка едва не пострадала из-за действий пьяного водителя, пришла рано утром с корреспондентом прямо на планерку. Главврач не пустил: твой отец сутки будет в реанимации. Сказали, можно будет общаться через два-три дня. Их разговор перебил возглас:

— Слушайте, народ. Кто хочет на урок этой зануды химички? — спросил у класса Курченко, учившийся с первого сентября в их классе.

Все загудели:

— Вовка, кто же к ней мечтает на уроки ходить? Она же злюка.

— Не бывает злых учителей — бывает мало цветов и конфет, — философски ответил Юра Игнатов.

— Успокойся, Юраша, Ирэн этого мало, поверь на слово, — снисходительно сказала Изольда.

Лариса Старухина, не общавшаяся с классом последние полгода из-за обиды на всеобщее предательство, не выдержала и прокомментировала:

— Вам бы только не учиться. Уже в одиннадцатом классе, а всё, как малыши. Лодыри и тупицы.

— Молчи уж, трудяжка наша, — сказала Изольда, — не надорвись.

— Короче, народ, у меня план. Слушайте все, — продолжил Курченко.

«Да, прошло чуть больше года с момента начала обучения в старшей школе, а как все изменилось, даже не верится, что когда-то классом правила Старухина, издевалась над всеми со своим крыссоветом. Странно, что она успокоилась и смирилась с положением аутсайдера. Лариске совсем не свойственно такое поведение. Может, ждет удобного момента, чтобы очередной раз сделать гадость? А ведь у нас стал настоящий, сплоченный класс. И не на страхе он держится, а на дружбе», — думала Настя.

Первым уроком у Ирины Константиновны был 11а класс. «Что с них взять, — думала учительница химии, — они же сплошь гуманитарии, правда, Шевалье Влад — единственный прирожденный химик, но связывать свою жизнь с этой наукой не желает. А жаль. Вот и наш физик Андрей Николаевич его хвалит, и другие учителя тоже. Разносторонне развитый парень». Она открыла дверь своего кабинета и замерла — в нем стояла черная ночная мгла. А темноты Ирина Константиновна боялась с детства.

— Почему выключили свет? Что за детский сад? — крикнула она классу.

— В кабинете уже не было света, когда мы вошли в него, — ответил за всех Дима Измайлов.

Учительница пощелкала выключателями — действительно, свет не загорался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Почему же в коридоре горит? — размышляла учительница. — Первый урок, все кабинеты заняты. Что делать? Так, берем свои вещи и идем в актовый зал. Там позанимаемся, пока не рассвело, а дальше разберемся.

Но что это за занятия в актовом зале: ни доски, ни мела, ни проектора? Урок не впрок.

Последним была физика.

— Ну, что, класс, программу седьмого класса вы осилили, вот с программой одиннадцатого проблемы. И пусть, а то, зная и понимая атомную физику, вместе с лицеем взорвете и город, — смеясь, сказал Андрей Николаевич.

— Вы о чем? — недоумевая, спросила Наташа Попова.

— О розыгрыше Ирины Константиновны. Заходит она ко мне в кабинет после вашего урока и говорит: «Андрей Николаевич, ничего не могу понять: что случилось? В кабинете не горит свет, может, что-то с выключателем? Придется вызывать электрика, но когда он придет — завтра или послезавтра? А как же мои первые уроки, ведь светает где-то к окончанию второго урока?» — «А лампочка в каком состоянии?» — «Не знаю, — говорит, — не смотрела». В общем, выяснилось: кто-то, зная, что бумага — диэлектрик, заснул клочок в патрон, а потом прикрутил лампочку. И вуаля: света нет. Не знаете, кто это сделал?

— Ну, вы же сами сказали, что это программа седьмого класса. Вот семиклассники вчера вечером и проделали опыт, они же занимаются во вторую смену, — загалдели все.

— Не получается. Во второй смене в этом кабинете не занимаются.

— Тогда мы не понимаем, в чем дело.

— Вот и я говорю, — повторил Андрей Николаевич, — интересно, кто это сделал? Пятерку бы сразу поставил за сообразительность.

И каждый из одиннадцатиклассников подумал: «Э, нет, этим не возьмешь. Знаем, плавали: а потом за шкирку и к директору на разбор полетов».

Так и не сознались. И Курченко не выдали, даже Старухина промолчала.

***

Всю неделю болела Анастасия Львовна, тяжело болела, как никогда. Не хотелось ни есть, ни разговаривать, даже на работу звонить не хотелось. Молодцы дети: кормили ее, давали лекарства, занимались домашними делами да не по указу матери, а самостоятельно. Через неделю ей полегчало, и она уже подумывала о закрытии больничного, когда неожиданно домой нагрянули гости: Настя и ее мама.

«Надо же, у такой приятной женщины такой опустившийся муж, — с отвращением подумала Анастасия Львовна о том мужчине, которого оперировала. — Какая же у него фамилия? А, Резвых». Потом поняла, что вовсе не знает его фамилию: сначала нужно было экстренно оперировать — не до формальностей, а потом поручила Силантьеву заполнить документы, потому что очень плохо себя чувствовала, едва стояла.

— Я хотела прийти к вам на работу, но решила, что времени будет мало или не будет совсем, вы ведь занятой человек: то операции, то обходы, то заполнение документов. А мне очень хотелось познакомиться, ведь вы еще и мама Асиных друзей, — сказала Надежда Петровна, — спасибо огромное за спасение моего мужа. Если бы вы знали, как я вам благодарна. Он хоть и пьющий, но по человеческим качествам очень хороший. Не знаю, как бы я жила, если бы он погиб.

— Вовремя привезли, вовремя сделали операцию — только и всего. Если бы немного задержалась скорая, мы бы уже не смогли помочь. А от пьянства вашего мужа надо лечить.

— Да, и Настя тоже об этом говорит, но как заставить человека, если он сам того не хочет?

— Давайте я поговорю с вашим мужем, а потом, если согласится, со знакомым наркологом. Врач просто творит чудеса — лечит по какой-то новой методике, гипнозом, очень успешно лечит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Они попрощались, и Настина мама в знак благодарности передала коробку конфет и самостоятельно приготовленный торт.

— Еще раз спасибо. Ешьте очень вкусный торт, я в него всю душу вложила.

— Благодарю. Да зачем же такой огромный?

— Ну, мужу своему уделите часть. Я с ним знакома, хороший, порядочный человек: он часто питается в нашей столовой, на собраниях в лицее тоже видимся.