Отчуждение (СИ) - Обава Дана

Просыпаюсь от тяжелого муторного сна, когда на улице еще или уже светло. Манжета утверждает, что сейчас пять тридцать с чем-то там утра. Голова чугунная, на спине лежит кирпич. При попытках перевернуться на бок, с третьего раза кирпич соблаговолит слезть с меня и устроиться на подушке.

В поисках животворящего кофе бреду сквозь туман и трясину болотную, изливающуюся из моей головы, и каким-то чудом выбираюсь к чайнику. Кипячу, завариваю, наливаю, и вот он, мой спаситель, в руках моих трясущихся. Подношу горячую кружку к губам и оборачиваюсь.

— Приветики, — встает с разложенного дивана большой голый человек, одновременно натягивающий на себя трусы. Узнаю в нем Пала только по огромной татуировке во всю грудь.

Ну и какие могут быть приветики от стремного мужика в наколках, оплачивающего своего пребывание в постели моей младшей сестры?! Джилли снова куда-то подевала ножи, поэтому хватаюсь за сковородку. К сожалению, современные технологии сделали из нее совершенно бесперспективное орудие убийства, так что сковорода сама чуть ли не в трубочку сворачивается от страха, однако Пал все же предпочитает ретироваться из квартиры, по дороге подхватывая раскиданную одежду.

— Можно хоть штаны надеть? — интересуется он, пятясь в коридор.

— Можно, за дверью! — выталкиваю его из квартиры и вдогонку кидаю оброненный им кроссовок.

Уже на лестничной клетке Пал спокойно запихивает ногу в штанину и вдруг смотрит на меня и говорит:

— А хочешь, я разберусь с ним? Ну с тем, кто это сделал? — и кивает на меня, а я только сейчас осознаю, что вышла из своей комнаты в одном нижнем белье, так что все глубокие ссадины и порезы, так и оставшиеся на моем теле уродливыми шрамами, оказались выставлены на показ. — Ты только имя назови…

Ну а что… Произношу Его имя первый раз в свое жизни. Пал, видимо, видел это имя в новостях, поэтому молчит, так и застыв в одной штанине на ноге. Я просто захлопываю дверь.

Неожиданно, но приключение в парке благотворно сказалось на моем самочувствии. Напряжение спало, я снова ощутил вкус к жизни. До сих пор мои небольшие фантазии позволяли мне понемногу стравливать сжигающее меня изнутри зло, только в этот раз я полностью, одним махом очистился от всего, что накопилось во мне. Ядовитый пар ярости и отчаяния нагревал мой мозг и отравлял душу, а теперь я начал выздоравливать и крепнуть.

Я стал легче, уверенней в себе, и даже на днях позволил себе поспорить с женой о будущем цвете обоев в гостиной. Она хотела сдержанности, а мне теперь хочется больше цвета!

Боюсь, что София не ожидала от меня такого. Сейчас она сидит одна в нашей спальне — толи обиделась, толи думает, как теперь быть. Но в этот раз я первый не сдамся. Я понял наконец, почему Она из моих кошмаров стала примерять лицо жены.

Я никогда особенно не нравился девушкам. Я всегда был тихим, застенчивым и незаметным. Только София заметила меня, разглядела в толпе первокурсников, и этого для меня оказалось достаточным. Я влюбился в ее внимание ко мне, в ее терпеливое ожидание моих запоздалых и неуверенных действий. Это она выбрала меня и несколько лет осторожно вела к цели. Это она познакомила меня с собой, она приглашала себя на свидания, она поженила нас через год после окончания университета. Я был счастлив тем, что получаю от Софии желаемое, но именно она делала так, чтобы я желал то, что получаю.

То что я наконец просек эту ее игру со мной — грандиозный прорыв! Об этом кричало мне мое подсознание! Теперь я свободен, свободен окончательно. Я свободен от женщин, которые все как одна стремятся руководить каждым моим шагом. Моя тетка подавляла меня открыто и мощно, как бульдозер. Моя жена элегантно и даже нежно, исподволь. Но все женщины одинаковые!

Глава 6

— Доброе утро, есть тело! — бодрый голос Гила из наушника.

— Какое тело? — не врубаюсь я.

— Расхреначенное, приезжай и сама посмотри, кровищи море, жесть! И поскорее, трупик совсем свежий, его неприкаянный дух еще витает где-то рядом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Оказывается, что ехать надо на окраину города, идти через какие-то гаражи, распаханные ремонтными работами дворы и лезть через ограждение, потому что я явно заблудилась, но мне не хочется возвращаться обратно. Перебравшись через него, съезжаю в лужу, которая оказывается ямой, и иду дальше с одной ногой по колено в грязи, а другой по колено мокрой. Уже на подходе в меня больно врезается человек в наглухо надвинутом на лицо капюшоне.

Когда добираюсь, наконец, до Гила, отбитый бок болит безумно, а нога замерзла и отваливается.

— Ты в порядке? — спрашивает он сразу.

— Будешь тут в порядке, — ворчу, — забрались черт знает куда.

— Как только мы поймаем убийцу, я его лично заставлю перед тобой извиниться, — с сарказмом обещает Гил.

— Ну почему нельзя немножко поворчать, — канючу я, пытаясь вернуть на место ребро, которое по ощущениям пытается из меня выпасть. — Кто там? — вытягиваю шею. Отсюда мне почти ничего не видно, а Гил так неудобно встал, что мешает подобраться хоть чуть-чуть ближе. — Там же мужчина, и не задушенный, да?

— Нет, его забили до смерти, а после смерти побили еще.

— И как это связано с предыдущем убийством? Зачем ты меня позвал? Зачем ты сам здесь?

— Ну вообще-то у нас не одно дело, знаешь ли, — пожимает плечами Гил. — Сегодня утром позвонил твой коллега, Иззи, — это имя он употребляет с нескрываемым отвращением, — и поведал нам великое откровение. Ты знала, что в отличие от тебя этот чувак ясновидит во сне? Дрыхнет себе на рабочем месте, в тепле и от кухни недалеко. Удобно.

— Ясно, — бурчу я, вспоминая, как первый раз увидела туловище под столом. Оказывается, Иззи там работал.

— Что за имя вообще такое? Уменьшительно-ласкательное от чего? Иззи-шиззи. Шиззофреник?

— Не знаю, возможно.

— Короче, мониторит он мир во сне, а во сне все не так как на яву, правильно? Так что проснувшись, формулирует он свои видения в очень образной, неявной форме. Может, ты прояснишь, что этот придурок хотел сказать? Пока сама такой не стала.

— И что же он сказал?

— Паучье жало нанесло удар, сразил лося он наповал, — Гил смачно гыкает.

— Откуда у паука жало? — задаю я глупый вопрос.

— Полагаю, изначально его у него не было, — наморщив лоб, отвечает Гил. — Анатомически было не предусмотрено. Поэтому ему пришлось найти эквивалентную замену на месте. А именно некий тупой предмет, которым было нанесены множественные удары в область головы и торса. Не советую смотреть, качественные удары, лицо аж вдавлено в череп. — Осаживает он меня назад.

— Разве жало не должно быть острым?

— Ну уж какое нашел.

— То есть убийство было спонтанным?

— Вряд ли. Видишь ли камера, оглядывающая это место своим недремлющим оком, оказалась демонтирована грубым бескультурным образом всего за полчаса до происшествия. Зато другая камера на том вот доме зафиксировала, как наша без пяти минут жертва срезает свой последний путь на работу через стройку. Как и каждый божий день почти в одно и то же время с понедельника по субботу. Само место преступления с нее не видно. Прекрасные условия для засады.

— А почему упомянут лось, у жертвы могучее телосложение?

— Не сказал бы. Возможно, природой оно и предполагалось, но офисная работа внесла коррективы. Так что скорее речь о ветвистых рогах. Надо будет уточнить у его жены. Ну так что? Сможешь вступить в контакт с новообразованным привидением? — Гил снова оседлал своего любимого конька и поехал рысью. — Спроси его, где он будет гулять, когда стройку достроят. Все-таки по бумагам здесь предполагается дошкольное учреждение, детишек жалко.

— Ты не даешь мне подойти, как я могу с кем-то проконтактировать? — фырчу в ответ.

— Не могу пустить, могу дать галстук. Он уже запакован, так что на, смотри. — Гил тычет мне им в нос, как собаке, словно рассчитывает, что я сейчас возьму астральный след, и мы быстренько пойдем и возьмем убийцу прямо на квартире, отдыхающим после ратных подвигов. Галстук похож на грязную жалкую тряпку, от которой так и разит смертью. Не в смысле запаха конечно. — Почему-то его сняли с тела и бросили в паре метров от него.