Меделень - Ионел Теодоряну

— Послушай, Ольгуца, поедешь вместе с папой в лес? Возьмем и Дэнуца; может быть, и мама согласится поехать с нами. Мы поедем в шарабане.

Ольгуца потерла лоб.

— В другой раз, папа. Сегодня я иду в гости к деду Георге вместе с Моникой… Знаешь, он нас пригласил, — потупилась она.

Господин Деляну пригладил усы… окинул взглядом Ольгуцу… и снова выдвинул ящик с трубками.

— Ольгуца, возьми еще одну трубку: пусть у тебя тоже будет.

Ольгуца с улыбкой взглянула на его лоб.

— Папа, ты умница! Merci. Мне не нужна трубка.

После ухода Ольгуцы господин Деляну обхватил руками лоб и долго, со стесненным сердцем, думал о своей дочери, мысленно следуя за нею во времени…

«Как подумаешь, что когда-нибудь Ольгуца станет взрослой… Бедная Ольгуца».

* * *

Моника, одетая в черное свое платье, тихо вышла из гостиной и последовала за госпожой Деляну в ее спальню. Она едва сдерживала радость.

Из спальни она вышла первая, и на ней было синее платье. Та Моника, которая вошла в спальню, и та, которая оттуда вышла, были совершенно разными существами. Прежняя Моника, вместе со своим черным платьем, осталась в шкафу на вешалке. Моника сменила не платье, а время года. Даже глаза и волосы блестели у нее по-иному.

Когда небо синее, все прозрачные озера тоже непременно должны быть синими. Солнце мешает этому: солнце со своими косматыми лучами.

Волосы Моники, заплетенные в косы, лежали у нее на спине. Моника была одета в синее полотняное платье с открытой шеей — открытой ровно настолько, чтобы оставаться ребенком и в то же время быть привлекательной барышней.

Платье не доходило до колен, — госпожа Деляну не любила шить на вырост, она всегда стремилась к тому, чтобы одежда соответствовала возрасту, — ведь колени у детей столь же искренни, что и их лицо, и всегда бывают красивыми и живыми.

Точно так же был одет и Дэнуц… Он рос быстро. Поэтому госпоже Деляну всегда хватало работы, но зато у ее детей была одежда, соответствующая не только их возрасту, но и каждому времени года. Несмотря на это, в шкафах никогда не было ни тесных курточек, ни ставших короткими платьев. Курточки и платья, из которых вырастали ее дети, носили другие мальчики и девочки.

Моника не принадлежала к числу других детей. Моника пользовалась теми же правами, что и Ольгуца. Поэтому синее платье впервые появилось в той же роще, в которой в начале каникул промелькнула тень черного платья.

— Моника, посмотри на себя в зеркало, — сказала госпожа Деляну на вернисаже синего платья, поднимая штору в окне гостиной.

Полуденное солнце позолотило отражение весеннего утра в зеркале. Моника опустила глаза.

— Tante Алис, а это не грешно? — Внезапный страх омрачил ее радость.

— Не грешно, моя девочка! А если и было бы грешно, все взяла бы на себя tante Алис.

— Как вы добры, tante Алис!

Щелкнула дверная ручка.

— Я пришла!

— Не хлопай дверью…

— …не стучи, не шуми! Мамочка, как я тебя люблю!

— Ольгуца!

— Я сказала дерзость?

Госпожа Деляну весело рассмеялась.

— Вот видишь, мамочка!

— Угомонись! Лучше взгляни на Монику.

— Ну-ка, дай я на тебя посмотрю, — обратила Ольгуца свой взор на Монику… — Очень хорошо! Мне нравится! Ужасно нравится!.. Мамочка, как ты хорошо шьешь!

— Слава Богу! Наконец-то я слышу похвалу из твоих уст!

— Я сегодня в хорошем настроении, мамочка!

— Нет уж, уволь! Предоставь папе быть в хорошем настроении, когда ему этого хочется. А ты должна быть веселой всегда.

— Почему?

— Потому что ты еще дитя.

— Может быть… но сегодня я в очень хорошем настроении! А ты, мамочка?

— И я тоже, если ты мне его не испортишь.

— Я же тебе говорю, мама, что сегодня праздник.

— Ольгуца, я тебе уже сказала, что нет!

— Я верю… но как будто бы он есть!.. Моника, ты переоденешься или останешься в новом платье?

— Оставь Монику в покое! Почему ты хочешь, чтобы она переоделась?

— Я не хочу! Напротив, я бы удивилась, если бы… Мамочка, взгляни на меня!

— Что ты хочешь?

— Я? Ничего. Только чтобы ты посмотрела.

— Ну, я смотрю.

— Не в глаза! Посмотри на меня так, как ты смотришь, когда мы идем в театр… Огляди меня.

— Ну и что?

— Ты ничего не видишь?

— Я вижу, что ты запачкала платье! И когда ты успела?

— Вот!.. Когда успела?.. Ты знаешь, Моника?

— …

— И я тоже не знаю!.. Мамочка, разве хорошо, что у меня запачкано платье?

— Жаль платья!

— А меня не жаль?

— Почему ты его запачкала?

— Я?

— А кто же?

— Оно само. Вернее, суп.

— Ольгуца!

— Ты хочешь меня наказать, мамочка?

— Пожалуйста, объясни, чего ты хочешь?

— А ты мне дашь?

— Скажи что?

— Я ничего не прошу. Но зачем мне запачканное платье? Я не хочу ходить в грязном платье.

— Можешь не продолжать! Я все поняла… Ты увидела в шифоньере новое платье.

— Да, когда ты вынимала платье Моники, — привела Ольгуца диалог к победному концу.

— Ольгуца, зачем ты говоришь неправду?

— Я не говорю неправду.

— Постой… Ведь ты не знала, что я сшила тебе новое платье.

— Знала.

— Тогда зачем ты говоришь, что увидела его только теперь?

— Потому что только теперь я увидела, что оно готово.

— Ты хочешь его надеть?

— Я?.. Только примерить… как и Моника.

— Хорошо! Твоя правда. Только, пожалуйста, ответь мне прямо на мой вопрос.

— Хорошо.

— Ты хотела надеть новое платье, так ведь?

— Да, — осторожно подтвердила Ольгуца.

— Тогда почему же ты не сказала мне прямо: «Мама, пожалуйста, надень на меня новое платье»?

— Потому что ты бы не согласилась.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Ты бы ответила, что сегодня не праздник и что я его запачкаю.

— Ольгуца! Ольгуца! Скажи, откуда в тебе столько лукавства?

— …

— Не хочешь говорить?

— Я просто не знаю!

— Вот видишь, Ольгуца!

— Может быть, ты знаешь, мамочка?

— Давай, я одену тебя.

— Ага!

Дэнуц заглянул в гостиную и тихо затворил дверь. Моника этого не заметила.

— Хм!

Он следил через замочную скважину за Моникой, которая гляделась в зеркало.

— Хорошо!

В третий раз повторилось то же самое.

— Браво!

И в четвертый раз.

Так, значит, Моника смотрится в зеркало! Моника-умница, Моника-разумница, Моника… смотрится в зеркало. Дэнуц тоже смотрится в зеркало, но ведь он мальчик! Так, значит, Моника…

«А ты подглядываешь в замочную скважину!»

«Это другое дело!» — молча ответил Дэнуц на свою дерзкую мысль.

И, чтобы доказать это, стремительно вошел в гостиную. Моника глядела в окно.

— Хм!

— Тебе не жарко, Дэнуц? — встретила его Моника, всегда готовая служить ему.

— А тебе какое дело? Не приставай!

— Я тебе что-нибудь сделала, Дэнуц?

— Только попробуй!

— Я тебе ничего плохого не делаю, Дэнуц.

— Ты что, боишься?

— Я не боюсь, Дэнуц… «Мне очень жаль тебя, потому что Ольгуца тебя преследует», — мысленно произнесла Моника, краснея, словно маков цвет.

— И тебе не страшно? — с вызовом спросил он.

— Нет… А почему мне должно быть страшно?

— Тогда почему ты не лезешь в драку?

— Я никогда не дерусь, Дэнуц!

— Не хочешь, чтобы тебя побили?

Моника вздохнула… Жаль черного платья!.. И зачем она надела синее?.. Жаль! Да! Жаль!

— Молчишь?

— Ты не прав, Дэнуц! — покачала головой Моника.

— Зато ты права!

— Дэнуц, не говори так!

— Иди и нажалуйся на меня!

— Я не ябеда.

— А ты смотрелась в зеркало! — победоносно ответил Дэнуц, пальцем указывая на зеркало.

— Это правда. Tante Алис сказала мне, чтобы я посмотрела на себя в зеркало, и я посмотрела…

— Ээ! Я знаю, что я говорю!.. Скажи еще что-нибудь!

— …

— Скажи, зачем ты смотрелась в зеркало?

Моника потупилась, сердце у нее отчаянно забилось…

— Потому что никого не было, потому что ты прячешься ото всех, потому что ты притворяешься!

Как хотелось Дэнуцу, чтобы Ольгуца слышала, как много и хорошо он говорит… Какое бы это было великое счастье!.. А может быть, Ольгуца подслушивает за дверью?

— Ну, скажи что-нибудь еще. Не хочешь? Нечего смотреть в сторону! Говорить-то легче всего!

Моника плакала, с закрытыми глазами слушая, что он говорит.

Дэнуц направился к двери… Тут ему больше нечего было делать… Он остановился на пороге, ожидая провокации. Он расставался с Моникой, как расстаешься с успехом: ему было грустно.

«Дэнуц на меня сердится!.. Ну, если так…»

Слезы ожесточили ее. Она крепко сжимала в руках платок, а соленые капли падали на ее новое платье.