Колыма - Том Смит

— Он — не мой отец.

Тот же день

В общем коридоре перед дверью квартиры Николая валялись разрозненные страницы доклада. Увидев скомканные листы и мельком взглянув на текст, Лев вытащил пистолет. Тимур последовал его примеру. Бумага зашуршала под его ногами, когда Лев шагнул вперед и взялся за дверную ручку. Дверь была не заперта. Он толкнул ее носком ботинка, и они вдвоем вошли в пустое жилое помещение. Везде царил образцовый порядок. Двери в другие комнаты были закрыты, за исключением одной — двери в ванную.

Сама ванна была полна до краев, и над поверхностью красной от крови воды торчали лишь голова Николая да остров его толстого, поросшего волосами живота. Глаза и рот его были открыты: он как будто удивлялся тому, что ему явился не демон, а ангел смерти. Лев присел на корточки рядом со своим бывшим наставником, уроки которого он так старательно пытался забыть на протяжении трех последних лет. Но тут его окликнул Тимур:

— Лев…

Расслышав странные нотки в голосе заместителя, Лев встал и вслед за ним прошел в соседнюю спальню.

Казалось, две девочки мирно спят, укрытые по самую шею одеялами. Будь за окном ночь, их неподвижность выглядела бы вполне естественной. Но там стоял уже полдень, и в щель между неплотно задернутыми занавесками заглядывало солнце. Обе девочки лежали лицом к стене. Длинные блестящие волосы старшей дочери разметались по подушке. Лев откинул их в сторону и коснулся пальцами шеи. Она еще сохраняла последние остатки тепла под толстым стеганым одеялом, любовно подоткнутым с одной стороны. На ее теле не было заметно следов насилия. Младшая дочь, лет четырех, лежала в точно таком же положении. А вот она была уже холодной. Ее маленькое тельце потеряло тепло быстрее, чем тело старшей сестры. Лев закрыл глаза. Он мог спасти обеих.

За другой дверью, подобно своим дочерям, забылась вечным подобием сна и жена Николая Ариадна. Лев немного знал ее. Семь лет назад после очередного ареста Николай обычно тащил Льва к себе в гости. Как бы поздно они ни приходили, Ариадна всегда готовила им ужин, предлагая окунуться в атмосферу тепла и гостеприимства после тех зверств, что они творили вместе. Эти ужины были призваны продемонстрировать ценности домашнего очага и уюта, где не было места для их кровавой работы и где можно было поддерживать иллюзию обычной любящей семьи. Присев у ее туалетного столика, Лев рассматривал щетку для волос с ручкой из слоновой кости, духи и пудру — предметы роскоши, которые Ариадна воспринимала как плату за свою безусловную верность. Она так и не поняла того, что незнание было не сознательным ее выбором — оно было условием ее существования. В ином качестве Николай бы ее не принял.

«Никогда и ничего не рассказывай жене».

Будучи совсем еще молодым офицером, Лев после своего первого ареста истолковал эти слова старшего товарища, сказанные ему шепотом, как призыв соблюдать осторожность и секретность, как урок не доверять даже родным и близким. Но это было совсем не то, что имел в виду Николай.

Он больше не мог оставаться в квартире. Лев выпрямился и покачнулся. Оставив трупы за спиной, он поспешно вышел в общий коридор и привалился к стене, часто и глубоко дыша и глядя на разбросанные у дверей Николая листы с речью Хрущева, доставленные сюда с намерением убить его. Вернувшись вчера ночью домой, Николай прочел несколько страниц; бóльшая же их часть так и осталась лежать в коробке. Один лист был изорван в клочья. Неужели Николай решил, что может уничтожить слова? Но даже если такая мысль и пришла ему в голову, то сопроводительное письмо положило конец его надеждам. Доклад следовало прочесть и распространить по всей стране. И само наличие официального письма должно было показать Николаю, что тайны его прошлого больше не принадлежат ему: они вырвались наружу.

Лев посмотрел на Тимура. До того как получить назначение в Отдел по расследованию убийств, он работал офицером милиции, арестовывая пьяниц, воров и насильников. Впрочем, от политических арестов милицию никто не освобождал. Но Тимуру повезло, и к нему подобных требований не предъявляли; во всяком случае, Льву он о них не рассказывал.

Тимур всегда владел собой, но сейчас он не считал нужным скрывать свой гнев.

— Николай поступил как трус.

Лев кивнул, потому что это была правда. Он слишком боялся неодобрения и порицания. Вся жизнь Николая заключалась в его семье. Он не мог жить без нее. Как теперь выяснилось, и умереть тоже.

Лев поднял страничку с речью, глядя на нее так, словно взял в руки нож или пистолет — самые эффективные орудия убийства. Сегодня утром, после того как речь подбросили и ему, он прочел ее. Шокированный столь явной, хотя и безмолвной атакой, Лев быстро сообразил: если речь прислали ему, то ее наверняка получил и Николай. Целью спланированного нападения стали люди, виновные в совершении преступлений, о которых шла речь в докладе.

На лестнице раздался топот ног. Прибыли агенты КГБ.

***

Офицеры Комитета государственной безопасности вошли в квартиру, глядя на Льва с нескрываемым презрением. Он перестал быть одним из них и повернулся к ним спиной. Отказавшись от предложенной ему должности, он возглавил Отдел по расследованию убийств, который они старались втихую прикрыть с момента его создания. Для них, ставящих верность превыше всего, он стал худшим из возможных зол — предателем.

Руководил операцией Фрол Панин, непосредственный начальник Льва из Управления уголовного розыска МВД. Панин был симпатичным, ухоженным и обаятельным мужчиной лет пятидесяти с небольшим. Хотя Лев никогда не видел голливудских фильмов, он считал Панина похожим из тех, кто в них снимается. Свободно владея несколькими языками, тот до возвращения в Москву работал послом и уцелел в годы чисток, потому что оставался за границей. Ходили слухи, что он не пьет, ежедневно делает зарядку и раз в неделю стрижется. В отличие от множества чиновников, которые гордились своим пролетарским происхождением и тщательно избегали любых буржуазных веяний в своем облике, Панин выглядел и одевался безукоризненно. Он никогда не повышал голоса и неизменно оставался вежливым, являя собой новый тип руководителей, которые с одобрением отнеслись к речи Хрущева. За его спиной над ним частенько посмеивались. Говорили, что такой изнеженный субчик ни за что не выжил бы в годы правления Сталина. Руки у него были мягкими, а ногти — отполированными и чистыми. Лев не сомневался, что, знай Панин об этом, он счел бы эти слова комплиментом.

Панин окинул быстрым взглядом место преступления, после чего обратился к офицерам КГБ:

— Из здания никого не выпускать. Проверьте наличие жильцов во всех квартирах и установите их личности по домовым книгам и регистрациям в паспортном столе, чтобы никого не пропустить. На работу никого не отпускать, а тех, кто уже ушел, доставить обратно для беседы. Допросите всех без исключения — быть может, кто-нибудь слышал или видел что-либо. В случае подозрения на ложь или умалчивание — доставляйте их в управление, помещайте в камеру и допрашивайте снова. Никакого насилия или угроз. Просто дайте понять, что и у нашего терпения есть предел. Если же кто-либо сообщит что-нибудь важное… — Панин помолчал, а потом добавил: — Тогда посмотрим, что делать дальше. Все будет зависеть от конкретных сведений. Кроме того, я хочу, чтобы вы подготовили версию случившегося для общественности. Согласуйте между собой необходимые детали, но об убийстве не упоминайте. Все понятно?

Затем, очевидно, решив, что нельзя перекладывать ответственность за правдоподобную ложь на подчиненных, он продолжал:

— Здесь никого не убили. Эту семью арестовали и увезли. Детей отправили в детский дом. Распустите слухи об их подрывной деятельности. Воспользуйтесь своими осведомителями в соседних районах. Никто не должен видеть, как из дома будут выносить тела. Перекройте улицу, если в том возникнет необходимость.

Пусть уж лучше соседи решат, что семью арестовали, и поэтому она исчезла навсегда, чем узнают, что офицер МГБ в отставке покончил с собой и убил всех своих домочадцев.

Панин повернулся ко Льву.

— Вы вчера встречались с Николаем?

— Он позвонил мне около полуночи, чем изрядно удивил меня. Мы не виделись с ним вот уже лет шесть. Он был расстроен, пьян и хотел встретиться со мной. Я согласился, хотя и очень устал. Было уже поздно. Он нес что-то невразумительное. Я посоветовал ему пойти домой и проспаться, а встретиться уже потом, когда он протрезвеет. Больше я его не видел. Когда он вернулся домой, то обнаружил под дверью речь Хрущева. Ее подбросили туда те же самые люди, которые, по моему убеждению, принесли ее сегодня утром и мне, начав кампанию против бывших офицеров МГБ.

— Вы читали речь?

— Да, именно поэтому я и поспешил сюда. Мне показался слишком уж невероятным совпадением тот факт, что ее подбросили мне как раз после того, как позвонил Николай.