Первый судья Лабиринта - Алексей Кирсанов

— Ах, да. Ничего, все нормально, сейчас.

Он снова поднял руки к ее голове. И на этот раз стал совершать такие движения, будто вытягивает нитку из клубка. Я сразу почему-то вспомнил маму. Когда мне было лет четырнадцать, а Кириллу — восемь, он притащил откуда-то котенка. И вот этот кот, как и положено всем порядочным котам, уволок мамин клубок и катал, катал его по комнате. А потом мама сидела и распутывала, распутывала, и вновь и вновь тянула нить…

Вот то же самое делал сейчас Андрей. Он быстро закончил «прясть» над Светиным лбом, потом принялся «сучить нити» над грудью. А Светка, до сих пор кашляющая почти без перерыва, наконец перестала. Я устал стоять и присел прямо на ковер, не отрывая взгляда от пальцев Андрея. На этот раз он «распутывал нитки» довольно долго, а я все смотрел, как завороженный, и вдруг увидел…

Они стали проявляться. Сначала прозрачные, а потом — совсем настоящие, тонкие и блестящие, как медные проволочки. Я не понимал, откуда они начинаются и куда уходят, видел лишь их переплетения в пальцах Андрея, который без устали распутывал, распутывал, распутывал… И вот уже почти закончил.

— А почему они красные? — спросил я, с трудом веря своим глазам.

— Потому что воспаленные.

Андрей вытянул последнюю ниточку и вдруг резко обернулся.

— Что, подожди? — с радостным изумлением спросил он. — Ты их видишь? Правда, видишь аксели?

Светка уставилась на меня, как на какое-нибудь ископаемое.

— Я видел красные нитки, — пожал я плечами. Будто я знаю эти его аксели!

— Да, это и есть они. Распутанные узлы.

Андрей качал головой и пожирал меня глазами.

— С ума сойти, Стас! Никто не видит эти нити. Одна Рита их видела. Весь народ — и в академии, и на работе — только чувствуют. В худшем случае — тепло, в лучшем — осязают, как будто… песчинки пересыпают или правда вязание распускают, как на занятиях учили.

— А ты? — спросила Света.

— А я… всегда только песок. Покалывание. А то, что они красные, знаю лишь из учебника.

Андрей улыбнулся своим фирменным смайлом.

— А у меня, по-моему, все прошло, — осторожно, словно прислушиваясь к себе, сказала Света.

— Не все, конечно. Еще сутки бронхиальное дерево будет приходить в норму. И если ты ему поможешь — ингаляцию сделаешь пару раз или попьешь фиалку — а лучше сосновые почки, — будешь молодец. Но главное — курить не надо. Обещаешь?

— Да, — с удивлением сказала новоизлеченная, поднимаясь с дивана. — Андрюша, спасибо!

Ну, вот он уже и «Андрюша»! Авиценна наших дней!

Однако сердиться на него я не мог. Ведь он вылечил мою… Мою?

— Ой, что-то Катьки давно не слышно, — забеспокоилась тут Света, и мы вдвоем отправились на розыски. Андрей остался в комнате, похоже, он устал.

…А в зале в кресле перед телевизором безмятежно дрых ребенок. Спящего, мы и отнесли его в кровать.

* * *

Светке явно полегчало, порхала, как бабочка. Потащила нас в «зал», усадила на диван, потом понеслась на кухню ставить чайник. Мое «ты что делаешь, прекрати немедленно» и Андреево «ты еще не совсем здорова, лучше бы полежать» просто проигнорировала. Пыталась накормить нас нашей же дыней, а еще вытащила ликер, шоколадку и что-то такое воздушно-белое, забыл, как называется, но вкусное неимоверно. Когда же на горизонте замаячил пирог и какие-то, одним уже запахом вызывающие слюнотечение котлеты, я поймал себя на мысли, что в последнее время прихожу к знакомым исключительно есть. Честное слово, стыдно. Надо прекращать эту нелепую традицию. Андрей тоже отбивался как мог, давая самые страшные клятвы, что «только час назад, очень сытно и плотно»… Ну и так далее.

Молоко Светка отказывалась пить наотрез.

— Не хочу, не хочу, не буду! А мед вообще терпеть не могу.

— Надо! Пей, я сказал!

Я препирался с ней больше в шутку. Особо настаивать не стал бы: взрослый же человек. Просто приятно было о ней заботиться. Она бегала от меня вокруг импровизированного стола из трех табуреток, за которым мы только что ели эту дыню с ликером. А я якобы пытался влить в нее собственноручно намешанное питье. Топали и почти кричали. Как мы не разбудили Катьку, спящую в соседней комнате! Наконец, плюнув на целительство, я поставил эту чашку и хотел было уже схватить предмет моих мечтаний за руки, как тут…

— Света. Выпей.

Андрей сказал это без всякого нажима и гораздо тише, чем мы с ней только что вопили. Странно, что вообще услышали. А еще он на нее посмотрел. Я не могу объяснить как. Вовсе и не властно даже. Только она вдруг остановилась, опустила глаза, взяла и выпила. Молча. Е…

Убью на фиг. Зарежу обоих.

А потом он, так же играючи, отправил ее спать. А мы засобирались домой.

ГЛАВА 12

Друг детства

Как только вышли за дверь, я в буквальном смысле припер его к стене.

— Андрей, стой! Объясни, что происходит! Вчера я получил из-за тебя по морде!

Я рассказал ему про инцидент в метро. Потом про липовый звонок. Андрей слушал очень внимательно.

— Ты от телефона избавился?

— Он же казенный! И на связи с офисом надо быть. Хотя с завтрашнего дня я в отпуске…

— Тогда я отрублюсь, на всякий случай.

Андрей извлек сим-карту и батарейки и сунул все во внутренний карман пиджака.

— Зачем? Что это даст?

— Полезли, поговорим. — Андрей ухватился за перекладину лестницы на чердак и стал быстро взбираться.

И о чем же мы будем разговаривать, интересно?

— А ты меня с крыши не сбросишь? — проявил я детскую непосредственность.

Андрей промахнулся мимо перекладины и чуть не упал. Поймав равновесие, он с удивлением взглянул на меня сверху вниз.

— Стас, ты что… Ты думаешь, это я?!

Я ничего не отвечал, только смотрел ему в глаза. Я не знаю, не знаю, что мне думать!!!

Андрей спрыгнул и подошел ко мне.

— Стас, — усмехнулся он, — у меня коричневый пояс по тэквондо. А еще я занимался боксом и акватлоном. И если бы мне надо было с тобой расправиться, я не стал бы никого нанимать!

— Да? — принялся язвить я. — А почему не дзюдо, не карате, не ушу, не легкая атлетика? Вот именно тэквондо, акватлон и бокс, а? И почему так скромно: коричневый пояс? Может быть, черный?

— Нет, коричневый, — машинально повторил Андрей.

— А где ты занимался акватлоном?

Как он ответит на вопрос, не освещенный в анкете?

Андрей задумался. Потом сказал не совсем уверенно:

— В Балтии.

Логично.

— А учился ты тоже там же? На своего эссенса?

— Нет. В Балтию я первый раз приехал на суд. А учился…

— Да-а-а? А акватлоном ты на суде занимался? Или после суда?

Нет, ну надо так завраться! Как ребенок прямо!

Тут его застопорило. Он морщил лоб, хмурился, бледнел, типа, вспоминая. Потом, подняв на меня совершенно мутный взгляд, сказал:

— Стас, мне кажется, я никогда не занимался акватлоном. Но если меня сейчас запихнуть под воду, я покажу все приемы — от и до. И даже смогу победить в своем весе. Я не пойму, что со мной такое.

— Слушай, а может, ты зомбированный? Или загипнотизированный? — веселился я. — Скажи честно, что тебе от меня надо?

— Ничего не надо. Ты же мой друг, с детства.

— С какого детства?! Мы не учились с тобой в одном классе, не ходили в логопедический сад! Где мы познакомились, а?

— Я не знаю. Но я помню тебя столько, сколько помню себя. Наверное, родители дружили…

Он как-то совсем растерялся.

— Андрей, а может, у тебя амнезия? Ты головой не ударялся? Или, может, это на нервной почве после…

Тут я тормознул. А может, это у меня амнезия?

— Думаешь, меня после костра колбасит? — понял он. — Не знаю, может, ты и прав.

Да я бы так думал! Если б я сам его не придумал! Неужели из подсознания достал?!

— После того как я видел тебя в работе, я готов поверить, что ты — телепат. Что ты читаешь мысли. Что ты можешь залезть в мою голову, в память, как в комп. Поэтому знаешь и про то, что я работал в аптеке, и даже про детство. Вот про родителей моих ты знаешь? Как звали мою маму?

— Надежда Петровна, — с готовностью ответил Андрей.

Черт! Правильно…

— А отца, — продолжал он, — Николай Иванович… Латушкин. Нет, подожди! Это мой папа! Или все-таки — твой?

Смотреть на него в эту минуту было жалко.

— Андрей! Почему у нас с тобой одна фамилия? Почему одно отчество? Ты похож на засланного шпиона, который выучил легенду, я только не понимаю: зачем тебе я? Я не представляю никакой ценности! Не являюсь президентом России, не владею редкой методикой! Скорее уж ты со своей эссенцией… Погоди…

И как это я не подумал? Так, может, дело не во мне, а в нем? Кому-то понадобились его способности? Но я-то при чем?!

— Редкая методика, ты говоришь? Но ведь эссенциалисты — не редкость! Каждая собака знает, что такое эссенциалия! Туда ходят с рождения и до упора!