Куры не летают (сборник) - Василь Махно

Всматриваясь в эти фотографии с патлатыми музыкантами, микрофонами, гитарами и ударными инструментами, я старался услышать их музыку, – но она не звучала.

4.

Мама преподавала в двух школах музыку и тягала с собой баян и ноты.

Школы были расположены в разных концах города. Мама работала целыми днями по нескольку часов в одной и другой школе. Пока мы жили в комнате деда, ездить по школам было относительно недалеко. Потом мы получили трехкомнатную квартиру хрущевского типа и переехали в новый микрорайон на улицу Тынка.

Повсюду шло строительство, и сталинские здания на площади Артема, которые творили какую-то архитектурную идею и мне в общем-то нравились, сменились необжитостью новых районов. Строители усугубляли ее кучами стройматериалов, плохо уложенным асфальтом и недоукомплектованными детскими площадками.

Сперва я сидел на кухне нашей новой квартиры и смотрел с четвертого этажа на спортплощадку и футбольные игры. Эта площадка была огорожена полутораметровой сеткой, и от рассыпанного по ней мелкого щебня во время игры поднимались столбы пыли.

Недостатки такой разработки проектировщиков были видны сразу – когда падаешь на такое поле, разбиваешь локти и колени, и раны потом долго заживают.

С некоторого времени меня и большинство моих ровесников уже стал притягивать футбол. Мы играли с ранней весны и до поздней осени поделенной дворовой командой или двор на двор.

Нашими ближайшими соседями были криворожский композитор и известный криворожский футболист. Мне, конечно, импонировал футболист, но мои родители дружили с композитором. Мы бывали на днях рождения его детей, а они – на наших. Мама говорила, что композитор получает за свои песни немалые деньги, и переводы ему присылают из Киева. Как учитель музыки она была для меня авторитетом.

Однажды, по просьбе моей мамы, композитор оставил у нас свои ноты, и я прочел под ними несколько строф стихотворения о Ленине.

Мне больше нравился футболист команды «Кривбасс», особенно его новенькая машина «Лада» и спортивная форма, которую невозможно было купить ни в каком магазине. Поэтому я выцыганил у мамы деньги на гетры, к обыкновенным трусам она пришила по две белые полоски, а какая-то футболка у меня была. С этим футбольным обмундированием я решил попытать счастья и записаться в какую-нибудь футбольную команду ДЮСШ (детской юношеской спортивной школы). Однако сколько я ни ходил на всякие просмотры, никто из детских футбольных тренеров меня никуда не принимал.

Тогда я записался на плавание и вместе с моим одноклассником Колей Кащенко начал посещать бассейн – с резиновой шапочкой, пластмассовыми очками и запасными плавками в сумке. Колю заподозрили в краже и выгнали. Я научился плавать, но с мечтой о футболе не расставался.

5.

Так сложилось, что вслед за моим дедом на шахты Криворожья поехали еще несколько человек. Через какое-то время дедова сестра с мужем и еще несколько базарских семей стали криворожцами.

Дед рассказывал, что, как только они приехали в Кривой Рог и оформились на работу на рудник им. Кирова, всем выдали респираторные маски, шахтерские принадлежности и спустили в забой.

Вначале необходимо было перебороть психологический стресс работы под землей. Кто-то из односельчан деда, спустившись вниз в клети, так и простоял всю смену без движения семь часов, а поднявшись на поверхность, побежал в железнодорожные кассы и купил обратный билет. Другой односельчанин после нескольких месяцев работы на шахте что-то не то сказал в общежитии про советскую власть, и прямо со смены его забрали в КПЗ, после чего он получил трехлетний срок.

У деда был приятель, с которым они вместе работали на шахте. Он был переселенцем с Лемковщины и говорил с сильным акцентом. Его ударения сбивали с толку любого украинца, не говоря уже о русских. Дед часто выступал в роли переводчика, так как русский выучил во время войны. Так продолжалось до выхода деда на пенсию. Больше всего жалел об этом тот самый лемко, который своим выговором доводил до приступов нервного смеха свое начальство. Он сохранил свой акцент и через двадцать лет жизни в Кривом Роге.

Все бывшие односельчане жили возле площади Артема. Со временем все они получили квартиры, стали ходить друг к другу в гости, отмечать какие-то праздники и вживаться в местную жизнь. Дед, который отказался от отдельной трехкомнатной квартиры, уступив ее, продолжал жить в одной комнате. Эта комната впоследствии станет нашей, соседи деда тоже станут нашими, и борьба деда за лучший угол в кухне, очередь в туалет и ванную тоже перейдут к нам. Вместе с комнатой мы обретем право делить сарай на три части, дружить с Тамарой и Петром и вести непримиримую войну с матерью Тамары.

6.

Кривой Рог – это лесостепная или даже степная зона, то есть пейзаж за городом выглядит, как типичный украинский юг. Сам город, при всей его нетипичности и индустриальной горячке застройки, в самой старой своей части сберег черты провинции Российской империи. Со временем советская индустриализация, продвигаясь рудоносной жилой с севера на юг, застроила простор Кривого Рога кварталами, поселками, микрорайонами. Перемежая частные застройки с целыми кварталами пяти- и девятиэтажных зданий, творя почти безликие символы на фоне сторожевых башен старых и новых шахт, труб металлургических заводов, разрытых ран открытых карьеров, заполняя выгоревшую траву лета и теплые зимы грязной красной краской руды, грязным снегом, грязными дождями и водой реки Саксагань, целые десятилетия формировали промышленный пейзаж города, целиком уничтожив природный. И не только на поверхности, но и под землей, выбрав руду и ничем не заполнив подземные лабиринты, кроме табличек с информацией о том, что ходить по этим посадкам и балкам опасно.

В центре города я встречал несчастного старика, который крутился возле общепитовских пельменных. Говорили, что он служил у Махно. Было ли то или что-то другое правдой, послужившей причиной такой его старости, – неизвестно. В одной из пельменных столы были в рост человека. Он ждал, пока кто-нибудь оставит несколько пельменей или даже масляную поливку, потом быстро шел к тарелке, вынимал из кармана припасенный заранее хлеб и, вымазывая тарелку, наслаждался бесплатной едой. Часто от него несло дешевым вином, засохшие следы которого были видны возле рта, несло мочой. Как только появлялась уборщица, старик мигом убирался из помещения.

7.

Кривой Рог для меня всегда был местом прощаний, даже когда я к нему привык, и потом, когда охладел, и даже когда возненавидел ненавистью местного жителя.

Уже на улице Мелешкина, в большом девятиэтажном доме с центральным и черными ходами, я стал настоящей футбольной знаменитостью двора со всеми причитающимися этому почетному званию привилегиями перед младшими и уважением старших пацанов. По телевидению я смотрел только футбольные матчи, покупал футбольные программки, ездил болеть за «Кривбасс» на стадион «Металлург» и мечтал о большом футболе (на самом деле удовлетворяясь пустырем напротив войсковой части). Пустырь оканчивался стихийными огородами, которые предприимчивые жители нашего микрорайона засаживали картофелем и овощами. Картошку осенью мы пекли на огне и принесенной из дома солью посыпали ее, треснутую надвое, ели желто-белую мякоть с черным пеплом, который оставался на руках и лицах. За огородами начинались балки и урочища, которые спускались к реке Саксагань. Сама река и ее берега своим цветом напоминали мне раствор марганца, который разводила для нас мама при признаках отравления. В реке, к удивлению, водилась мелкая рыбешка с красными плавниками и тысячи лягушачьих личинок. Местным развлечением среди моих ровесников было ловить их и потом, сидя на берегу, отрезать им головы лезвиями «Ленинград» или «Нева».

Со временем наши футбольные матчи в перерывах заполнялись эротическими и порнографическими анекдотами и историями про драки между районами, про ментов, которые те драки разгоняли, про наркоманов и дозы, про тюремную жизнь и тюремные законы, рассказанные дядей Колей, чьи наколки указывали на его нелегкий жизненный путь.

У одного из пацанов дядя был моряком дальнего плавания, жил в Одессе. Как-то в подарок он привез ему морской бинокль. Этот бинокль пацан выносил во двор с разрешения родителей, а иногда и без. Тогда мы покидали пустырь и шли к реке. Там на берегу мы отыскивали тех, за кем интересно было подглядывать, прежде всего нас интересовал секс. Владелец бинокля, став на колени, как командарм Чапаев перед боем, высматривал жертву и, говоря «у, бля!», заинтересовывал остальных. Каждый из нас, вглядываясь в даль, пытался представить себе, что там можно было вэтот момент увидеть. Все в один голос начинали клянчить бинокль, толкались и выхватывали друг у друга. Когда очередь дошла до меня, я с жадностью путника в пустыне увидел, как целуется, оголяя свои тела, двадцатилетняя парочка. Позже, прочитав у Марка Хласко «Первый шаг в тучах», я вспомнил наши сеансы с биноклем и усмехнулся – похожие и отдаленные во времени истории…