Вспышка. Книга вторая - Джудит Гулд

«Как это похоже на мужчин, – мрачно думала она, – стоит оружию попасть им в руки, как они сразу превращаются в свирепых воинов».

А именно к этому и стремился Абдулла. Строя свое положение на страхе и ненависти к евреям, он сеял в душах других арабов эти чувства. Хотя Йехан ни разу не покидала пределы оазиса с тех пор, как почти тридцать лет назад они с Наймуддином возвратились из своего святого паломничества в Мекку, сколько здесь перебывало проезжих, которые рассказывали одну за другой истории о том, как евреи все больше вытесняли арабов с их земель! «Даже на расстоянии, – говорили они, – можно сразу отличить еврейское поселение от арабского. Еврейские поселения всегда зеленые и богатые, в то время как арабские неизменно серовато-коричневые или желтые».

«Разве это не является неопровержимым доказательством того, – утверждали они, и с не меньшей страстью, чем Абдулла, – что евреи вытягивают из земли все ее драгоценные соки, точно так же, как они вытягивают из Аль-Найяфа его драгоценную воду?»

Она вдруг подумала о первом еврее, которого ей довелось встретить. Как давно это было? Она не могла припомнить точно, но казалось, только вчера раненый одноногий незнакомец был их гостем в этой самой комнате и Йехан сама выхаживала его. С тех пор, говорят, еврейская община расцвела до неузнаваемости, в то время как для их собственной наступили тусклые, бесплодные времена. Создавалось впечатление, что еврей, которого она выходила, был ниспослан в Аль-Найяф для того, чтобы возвестить им, что судьба отвернулась от них и теперь наступают горькие времена, в конце которых их ждет погибель.

И все же, разве это был не тот же самый еврей, который иногда навещал их, оказывая ее мужу принятые у арабов знаки внимания, полагающиеся Наймуддину по праву вождя. Он приносил им в подарок фуражные культуры, идущие на зеленый корм, иногда целого ягненка, и зачастую до глубокой ночи вел беседы с Наймуддином, обсуждая мирное сожительство. И разве не тот же самый еврей рассказывал им о далеких заморских странах, о городах, где волшебные ящики возносили людей в их комнаты, расположенные высоко в небе, и о земле, которая была так огромна, что часть ее спала, в то время как другая бодрствовала, и где с ледяных небес в радужном многоцветии свисали странные драгоценные камни?

Йехан недоуменно покачала головой. Иногда даже такая умная женщина, какой была она сама, не могла понять все это. Так же как и Наймуддин. Происходящие в мире перемены приводили ее в замешательство; она не понимала, как могло случиться, что Аль-Найяф перестал быть небольшой уединенной общиной, со всех сторон окруженной горами и песками. Евреи и самые разные европейцы… отовсюду пробирались через пустыню чужестранцы, те самые чужестранцы, которых Абдулла громогласно называл неверными и которых призывал убить… и с которыми, по утверждению Наймуддина, они должны мирно сосуществовать.

Но она не испытывала страха ни за себя, ни за мужа. Им обоим было немало лет, и они прожили хорошую жизнь; что же касается остатка жизни, то все в руках Аллаха. Но что станется с Наджибом и Иффат? У ее драгоценных внуков впереди целая жизнь. Какую участь уготовил им этот катящийся в пропасть, полный насилия мир?

В голосе Наймуддина, когда он снова заговорил, слышалась усталость.

– А теперь ступай, жена, – сказал он, обращаясь к Йехан, – и присоединись к остальным женщинам. Мы говорили достаточно. Мне бы хотелось немного побыть одному и помолиться. Скоро сюда придут мужчины, и до их прихода я хочу собраться с мыслями, а не то Пуду выглядеть таким же глупым, как наши козы. Йехан кивнула.

– Как тебе будет угодно, дорогой муж, – с автоматическим послушанием произнесла она. Выпустив его руки, она поднялась на ноги, но с места не тронулась. Поколебавшись, скромно опустила глаза. – Что бы ни случилось, я горжусь тобой, муж мой. – Я знаю мало мужчин, которые понимают, что, только живя в мире и без кровопролития, мы можем плодиться и размножаться. Для меня ты навсегда останешься великим вождем.

Наймуддин любовно посмотрел на жену. Несмотря на свой возраст, Йехан по-прежнему была красивой женщиной. Прошедшие годы лишь облагородили ее черты, сила чувствовалась в ее проницательных глазах, таких чистых, ярких и полных решимости. Во многих отношениях она казалась ему сейчас более привлекательной, чем в молодости.

– И что бы ни случилось, – с нежностью ответил он, – ты навсегда останешься моей возлюбленной женой, Йехан.

– Если на то будет воля Аллаха, – отозвалась она. Он кивнул.

– Да будет он милостив и добр к нам. – Затем он бросил на нее неожиданно свирепый взгляд, глаза его метали молнии, голос перешел в громогласное рычание. – А теперь ступай к другим женщинам, чтобы я мог отдохнуть от твоего болтливого языка, женщина! А не то, клянусь Аллахом, я выброшу твой бесполезный труп в пустыню на съедение птицам, и кости твои побелеют на солнце!

– Дэни! – радостно воскликнула Тамара, заслышав его шаги. – Как ты быстро вернулся!

Она старалась побыстрее идти ему навстречу, но движения ее были медленными и неуклюжими. Из-за большого живота она переваливалась, как утка.

Дэни обнял и поцеловал ее. Затем отодвинулся и оглядел ее живот.

– Как поживает наш маленький бузотер? – спросил он на иврите.

– Бузит, – со смехом ответила она тоже на иврите, который стал для нее родным. – Кто бы он ни был, ему явно не терпится поскорее выбраться наружу.

– Упрекнуть его не за что: его ждет такая ослепительно красивая мама.

Тамара не могла сдержать улыбку. Интересно, почему все употребляют слово «ослепительная», говоря о беременной женщине?

– Дорогой, спасибо тебе, – ответила она, – хотя ты, конечно, необъективен.

Пройдя через гостиную, она вышла на выложенную камнем веранду, которую Дэни в прошлом году пристроил к дому и где в керамических кадках, расставленных вдоль стен, цвела ярко-красная герань. Тамара осторожно опустилась в одно из белых плетеных кресел, выписанных ею из Лондона, поджидая, пока муж придвинет другое поближе к ней и тоже сядет.

– Когда тебе снова надо ехать? – спросила она.

– Не раньше вечера в понедельник. Во вторник ночью должен прибыть еще один корабль, – ответил он.

Она кивнула. Дэни говорил об «Алиях Бей», морском пути, которым в страну нелегально прибывали тысячи евреев, большей частью из числа тех, кто пережил ужасы нацистских концентрационных лагерей. Поскольку неумолимые британцы по-прежнему придерживались Белого Листа, переполненные корабли, которые, обычно под покровом ночи, осмеливались прорвать блокаду, были единственным способом попасть в страну. После этого иммигрантов обычно перевозили па паромах, но иногда им приходилось переправляться вплавь, прижимая к себе детей и держа над головой самое ценное из пожитков. Дэни и многие другие образовали несколько групп, которые встречали корабли и помогали иммигрантам переправиться на берег и рассеяться по стране. Это было крайне опасное мероприятие, где на каждом шагу их подстерегали тысячи всевозможных осложнений.

– А этот корабль, который прибудет во вторник, – попыталась разузнать Тамара. – Ты правда не ждешь никаких неожиданностей?

– Я, как обычно, буду встречать его, но думаю, на этот раз тебе стоит отговорить от этого своего отца. Меня он отказывается слушать, но тебя, может быть, послушает.

– А что такое? – Она бросила на него проницательный взгляд. – Ты предвидишь какие-то неприятности?

– Я всегда их жду, ты же знаешь, – ответил Дэни, закуривая сигарету. – Именно поэтому нам до сих пор так везло. Из моей группы пока никто не попадался.

– Тогда почему ты так беспокоишься из-за будущего вторника?

– Это из-за второго корабля, «Филадельфии».

– Французского, который уже дважды пытался разгрузиться?

– Именно. Оба раза ему приходилось уйти, после того как англичане открывали предупредительный огонь по заливу. – Он нервно затянулся сигаретой. – Сейчас он стоит на Кипре. И то, что они собираются предпринять новую попытку, – секрет, известный всему Средиземноморью.

– Значит, возможно, придет не один корабль, а целых два?

– Это не главное. Хуже всего то, что англичане ждут тот, что стоит на Кипре.

– Проклятье. – Она бросила взгляд вдаль, на горы, такие зубчатые, багровые и кристально чистые. Затем снова повернулась к нему: – А как ты думаешь, сколько человек находится на каждом корабле?

– Понятия не имею. – Он вздохнул, красноречиво пожал плечами и стряхнул пепел в пепельницу, стоящую на плетеном столике со стеклянным верхом. – Насколько нам удалось разглядеть с берега, прежде чем «Филадельфию» вынудили уйти, палубы были переполнены.

Тамара обеспокоенно молчала.

– На то последнее ржавое корыто, которому удалось прорваться полторы недели назад, сумели втиснуться свыше девятисот человек, несмотря на то что водоизмещением оно было не более полутора тысяч тонн. Представляешь, девятьсот человек! – Он покачал головой. – Если одна из этих переполненных посудин пойдет ко дну, это будет настоящая беда. Спасательных шлюпок у них гораздо меньше, чем нужно. Среди пассажиров много стариков и больных, немало и детей. Ни тех ни других не назовешь чемпионами по плаванию, особенно после того, что им довелось пережить в концентрационных лагерях.