Не злите джинна из бутылки - Наталья Александрова

От злости прибавилось сил. Лола встала и, пошатываясь, побрела к выходу из сквера. Машину она решила бросить, все равно в таком состоянии за руль не сесть. О клиенте она и не вспомнила.

Из всех времен года капитан Ананасов больше всего ненавидел утро понедельника. Из всех человеческих изобретений — телефон. Но когда два этих ненавистных явления природы объединялись, чтобы доконать его, — несчастный капитан жалел, что родился на свет. И без того в голове Ананасова скрежетало, гремело и ухало, как в багажном отсеке самолета во время экстренного снижения, а тут еще телефон заливался, разрывая его измученные барабанные перепонки.

Ананасов запустил в него подушкой и промахнулся.

Он застонал и сел в кровати.

Комната перед глазами накренилась, покачалась, как детская игрушка «Ванька-встанька», и наконец застыла в каком-то странном неустойчивом равновесии.

Телефон продолжал трезвонить, ввинчивая каждый звонок прямо в голову несчастного капитана, как дрель с победитовым сверлом.

Ананасов протянул трясущуюся руку и схватил трубку, чтобы прекратить эти невыносимые мучения. Он поднес трубку к уху и услышал до боли знакомый голос. Сделав над собой немыслимое усилие и заставив мозговые извилины работать в аварийном режиме, он узнал голос своего ближайшего друга и напарника капитана Гудронова.

Узнав голос Гудронова, Ананасов невольно вспомнил вчерашний вечер, который они провели вместе. От этого воспоминания ему стало еще хуже.

— Привет, Гудронов! — прохрипел Ананасов, прикрыв слезящиеся глаза. — Ты чего в такую рань звонишь? У тебя совесть есть — больного человека пытать?

— В какую рань? — переспросил Гудронов неприлично бодрым голосом. — Ты на часы смотрел?

— Еще чего! — Ананасов мучительно скривился. — Я сейчас без посторонней помощи не то что на часы, на календарь посмотреть не могу! Мне для этого нужны два человека, чтобы веки поднять — один правое, другой левое!

— Ну, так я тебе один помогу. Сейчас, Питиримыч, уже второй час.

— Вот только не надо этого! — прохрипел Ананасов. — Знаешь ведь, как я ненавижу это отсталое церковнославянское отчество! Особенно по понедельникам… а насчет времени — второй час или пятый, мне без разницы. Я самое малое до среды человеком не стану.

— А я тебе вчера говорил — не мешай пиво «Урюпинское» с водкой «Батька Махно», от такого сочетания мамонты вымерли! Вот я — пил чистый кубинский ром, и ничего! То есть не то чтобы совсем ничего, но уже до работы дополз!

— И ты мне в такое время звонишь, чтобы об этом сообщить? — вызверился на друга Ананасов. — Ну, Сеня, я от тебя такой подлости не ожидал! Больного человека обидеть не трудно…

— Да никто тебя обижать не собирался! — обиделся Гудронов. — Я тебя от Остапыча из последних сил прикрываю, а ты еще недоволен! Я ему сказал, что ты сейчас работаешь под прикрытием, поэтому и не явился вовремя!

— Под прикрытием? — переспросил Ананасов и неприязненно покосился на ватное одеяло в веселеньком ситцевом пододеяльнике. В его нынешнем состоянии этот ситцевый оптимизм не вызывал в душе ничего, кроме рвотных позывов. — И что — поверил?

— А ты как думаешь?

Полковник Кузьма Остапович Хохленко, непосредственный начальник двух славных капитанов, был человек строгий, но справедливый. Точнее, справедливый, но строгий. И далеко не дурак. Так что в работу под прикрытием в понедельник, да еще в первой половине дня, он мог бы поверить только под общим наркозом.

— В общем, он сказал, чтобы ты свое прикрытие сворачивал и в четырнадцать ноль-ноль был по адресу проспект Супружеской Верности, дом тридцать два.

— А что там у нас?

— А там у нас, Питиримыч, место преступления. Конкретно — свежий трупак со всеми следами насильственной смерти.

Гудронов отключился, не дожидаясь, пока напарник обругает его за ненавистное отчество.

Ананасов тоже попытался повесить трубку, но промахнулся. Телефон свалился с табуретки, дважды перевернулся и застыл на полу в позе пьяной лягушки.

Ананасов встал, покачиваясь, и побрел в ванную комнату. Этим поступком он наглядно доказал, что в жизни человека всегда есть место подвигу.

Поплескав в лицо тепловатой водой из-под крана, капитан рискнул взглянуть в зеркало. Увидев свое отражение, он охнул и зажмурился. Такое можно было показывать только в фильмах ужасов. Предъявлять такое лицо посторонним было небезопасно. Не всякая психика могла выдержать столь кошмарное зрелище.

Тут у него в голове шевельнулось смутное воспоминание, что некоторое время назад он припрятал за батареей в кухне четверть бутылки водки «Наркомской» в качестве неприкосновенного запаса на такой случай, как сегодня.

Пошатываясь и постанывая, Ананасов добрел до кухни.

В раковине громоздилась груда грязной посуды. При виде остатков еды в тарелке ему стало совсем худо. Стараясь не смотреть в ту сторону, несчастный капитан пробрался к батарее и запустил за нее руку.

Бутылка там действительно была.

Ананасов испытал короткий прилив энтузиазма.

Однако, вытащив бутылку на свет божий, он увидел, что она пуста и суха, как передовая статья экономической газеты, а на самом дне валяется дохлая муха.

Видимо, он уже использовал неприкосновенный запас и не удосужился его пополнить!

Ананасов невольно вспомнил своего деревенского родственника дядю Федю, который во время нечастых встреч учил его жить.

— Главное дело, — говорил дядя Федя городскому племяннику. — Главное дело, племяш, это здоровый образ жизни. А именно, чтобы в доме всегда был рассол. Вот я, случается, выпью… часто случается, племяш… считай, каждый день случается… так наутро, сам понимаешь, жить не хочется. Но примешь рассола ковшичек — и снова как молодой! И снова, племяш, готов к труду и обороне! Потому как в рассоле, племяш, прям-таки пропасть витаминов и прочих полезных вещей.

Рассол у дяди Феди был первостатейный, за это была ответственна дяди-Федина жена тетя Зина, которая много лет исправно выращивала огурцы и солила их в большой бочке.

Ананасов тяжело вздохнул. За неимением дяди-Фединого рассола он высосал найденную в холодильнике бутылку напитка «Байкал», кое-как побрился, оделся, соответственно настроению, во все коричневое и двинулся на место преступления.

Возле тридцать второго дома по проспекту Супружеской Верности его уже поджидал друг и напарник. Еще там ошивался судмедэксперт Кащеев, унылый лысый тип неопределенного возраста, и фотограф Опричный, суетливый молодой человек в клетчатой кепке с ушами. Чуть в стороне, теснимые двумя пожилыми полицейскими, волновались зеваки из числа гражданских.

— Опричный, не мелькай! — взмолился Ананасов, мучительно морщась. — Понедельник же! Сам понимаешь!

Повернувшись к Кащееву, капитан проговорил заискивающим тоном:

— Петрович, у тебя спиртику не найдется… буквально четыре грамма, ссадину прижечь?

Кащеев взглянул на Ананасова, охнул и попятился. Капитан был страшен.

— Что с тобой поделаешь! — Судмедэксперт пошуровал в своем саквояже и протянул Ананасову мензурку с прозрачной жидкостью. — Ты только как-нибудь незаметно, а то тут посторонние!

Капитан незаметно принял, незаметно крякнул, и жизнь засверкала перед ним всеми цветами радуги.

— Ну, и где у нас покойничек? — воскликнул он, жизнерадостно потирая руки.

— Вот! — Гудронов показал на распростертую на газоне тетку в сильно поношенной куртке когда-то серого цвета, полосатой вязаной шапке, натянутой на уши, и башмаках, известных в народе под выразительным названием говнодавы.

Покойница была изгваздана и лохмата, лицо ее покрывали густые разводы застарелой грязи.

— Бомжиха, — произнес Ананасов недоуменно.

— Так точно, — согласился с ним напарник.

— А чего тогда шум?

— А того шум. — Гудронов понизил голос. — Того шум, что нашли эту бомжиху финики…

Ананасов покосился на гражданских зевак, волнующихся за спинами двух угрюмых полицейских, и только сейчас отметил их определенно зарубежные физиономии и расслышал долетающие до него обрывки незнакомой речи.

— Горячие финские парни! — уточнил Гудронов, делая снисхождение к сегодняшнему состоянию напарника. — Опять же… ты ведь, Питиримыч, знаешь нашего полковника. Он говорит, что нет больших и маленьких дел и убийство бомжихи надо расследовать так же тщательно, как… как, к примеру, убийство олигарха.

Ананасов, приняв «лекарство», заметно приободрился и теперь был готов к любым подвигам.

— Будем расследовать! — проговорил он деловым тоном. — И кто конкретно ее обнаружил?

Из толпы «фиников» выдвинулся коренастый дядечка с красным обветренным лицом, какое бывает у охотников, рыболовов, железнодорожных контролеров и прочих людей, много времени проводящих на свежем воздухе. Рядом с ним семенила невысокая полная женщина с озабоченным выражением лица.