Чужие края. Воспоминания - Перл Бак

Тем же летом, как только он обосновался в обросшем вьюнками пасторском доме рядом с белой деревенской церковью, его навестил младший брат, еще учившийся в колледже, причем этого молодого человека следует упомянуть уже из-за Керри. Он готовился принять церковный сан, был высок, худощав; близорукие, рассеянные голубые глаза выдавали мистический склад ума; голос был тихим, а улыбка мягкой. Он был крайне застенчив, молчалив и ни в какую не желал ни участвовать в хоре, ни посетить певческую школу. С извиняющейся улыбкой он говорил, что очень занят — читает с братом. По воскресеньям он садился чуть поодаль от других, никого, очевидно, не замечая, и на его лице отражалось непритворное благоговение. Наткнувшись на него взглядом, что случалось нечасто, Керри думала: какой благочестивый молодой человек, возможно, без чувства юмора, но все равно очень хороший. Ее собственное чувство юмора все время нещадно ее подводило. К своему стыду, она способна была увидеть что-то смешное даже во время похорон, а сколько раз смех одолевал ее в церкви! И даже из-за какой-нибудь, в сущности, ерунды. Взять, к примеру, историю с мисс Нельсон: когда та играла на органе, на тулье ее маленькой шляпки собиралась туча мух. Тут же, угодив в складки, они начинали бешено жужжать и роиться, и Керри все это казалось ужасно смешным, тем более что мисс Нельсон, маленькая, застенчивая женщина средних лет, сидела чуть ли не в полуобморочном состоянии, смущенная, с краской на лице. В перерывах между гимнами ей раз-другой удавалось улизнуть и избавиться от этих насекомых, но проходило короткое время, и подслащенный крахмал на тулье привлекал еще больше мух к ее шляпке. Каждое лето эта шляпка служила приманкой для мух и предметом насмешек для младших членов общины.

Но брат священника подобных казусов даже не замечал. Его мысли, сомнения нет, были где-то далеко, там, где им положено было быть. Керри, которую всегда смущало несовпадение ее устремлений с действительным состоянием души, видела это особенно ясно при взгляде на его напряженное, немного бледное юное лицо. Короткими разговорами с ним дело и ограничивалось. Он казался человеком отстраненным и в силу свойств своего характера и из-за своего призвания. Она очень его уважала, но о его существовании вспоминала не слишком часто. Какое ей дело до молодых людей, если ее ждет миссионерская деятельность?

Когда ей стукнуло девятнадцать, она уже усвоила все, чему мог научить ее Корнелиус, а он не хотел, чтобы ее быстрый, блестящий ум этим и ограничился. Благосостояние семьи после войны восстановилось, большой нужды в Керри дома не было, Лютер утихомирился и согласился идти в школу «получать образование», и Корнелиус решил определить сестру в женскую семинарию, где она могла бы развить не только свой ум, но и сильный прекрасный голос.

Это должна была быть не обычная семинария. Германус хотел, чтобы, кроме обязательной учебной программы, главный упор там делался на здравую религиозную доктрину, а именно на пресвитерианство, и уделялось должное внимание нравственному воспитанию и этикету. В результате длительных поисков подходящее во всех отношениях место было найдено — белвудская семинария неподалеку от Луизвилля, в штате Кентукки.

Туда и отправилась девятнадцатилетняя Керри, с сердцем, бьющимся от волнения. На ней было новое коричневое кашемировое платье, сшитое специально для путешествия на пароходе. Платье с высоким турнюром, шестью складками на юбке, с кремовым присборенным на груди и обшлагах кружевом. Маленькая коричневая касторовая шляпка, отороченная такими же кружевами, кокетливо прикрывала ее кудрявые волосы. Керри была в восторге от своего обличия, хотя боялась, что рот у нее капельку велик. Но в эти годы у нее были такие яркие губы, какие только можно вообразить, и цветущие розовые щеки. Много лет спустя ее маленькая дочка с детской наивностью спросила однажды: «Мама, а ты была хорошенькая девушка?» Ее карие глаза в этот момент вспыхнули, и она ответила с деланной скромностью: «Нилу Картеру так показалось, когда он увидел меня перед отъездом в семинарию».

Два года, проведенные в белвудской семинарии, были счастливыми, подарив ей много друзей. В ее классе училось семнадцать девушек, и она завоевала всеобщую любовь, сделавшись их вожаком. С ее богатой натурой, она готова была принять в свое сердце любое человеческое существо, и ее всегда отличало многообразие дружеских связей. Главным, что пробуждало в ней интерес к людям, была их потребность в любви и помощи. Мне думается, именно этим и привлек ее внимание Нил Картер он нуждался в ней, в ее благотворном влиянии. Во всяком случае, она однажды сказала нам, что он почти завоевал ее мольбой о помощи, но при очередном его «падении» — а он любил выпить — развитое чувство юмора помогло ей понять, что ему слишком уж нравится роль кающегося грешника, и он потерял ее расположение.

У меня под рукой лежат сейчас, как напоминание о ее школьных годах, два сочинения, написанных красивым мелким почерком, каким писали в те дни. Одно из них озаглавлено «Королева Эстер». Это рассказ о самопожертвовании иудейской королевы — всегда ее притягивало самопожертвование! и о готовности этой королевы, если потребуется, расстаться с жизнью ради своего народа. Это сочинение завершалось восхитительно наивным уверением, что те, кто идет правильным путем и верит в Бога, непременно будут вознаграждены.

За второе сочинение она получила золотую медаль, которую носила на короткой ленте на шее. Это сочинение тоже написано каллиграфическим почерком, без единой помарки. Очевидно, оно предназначалось для конкурса по предмету «Моральная философия», поскольку было пронизано ревностным религиозным догматизмом. Из него видно, что уже в двадцать лет Керри была далека от страсти к удовольствиям, характерной для ее непокорных девичьих дней, и преисполнилась решимости быть благородной и верующей христианкой. Я могла бы, пожалуй, увидеть в этих страницах некий педантизм, если б не знала ее пристрастия к причудам и чувства юмора, помогавших выигрывать любую битву. Беда в том, что до конца своих дней всякий раз, когда она бралась за перо, на нее нападала какая-то торжественность и она принималась всех во всем наставлять, хотя на самом деле эти наставления предназначены были ей же самой. Даже в своем коротком дневнике она подобным образом укрепляла свой дух. По-моему, дело тут в том, что у нее была потребность непрерывно постигать себя и держаться на верной стезе. Она постоянно читала про себя молитвы, опасаясь, что ее веселое естество собьет ее с пути истинного.

Сомнения нет: будь она той личностью, которую я вижу в этом превосходном и абсурдном сочинении «Нравственное обоснование христианства», она никогда не завоевала бы всеобщей любви своих одноклассниц, с некоторыми из них она переписывалась до самой смерти. Девочки из ее класса, оставшиеся в живых через двадцать пять лет после окончания семинарии, выстегали для нее из кусочков шелка и бархата одеяло, причем каждая вышила на своем кусочке свое имя, и послали его Керри в Китай. Она с улыбкой прижала одеяло к сердцу, и глаза у нее увлажнились. «Милые мои девочки», — пробормотала она, хотя все они успели уже поседеть, да и она тоже.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});