Время Рыцаря - Дмитрий Корниенко

Даже простые латники французов были хорошо экипированы, почти все в кирасах, и стрелы не причиняли им сколько-нибудь заметного ущерба, по крайней мере, пока они не подошли вплотную к стене. Лучники же Уолша понесли первые потери от французов: все они были как один лишь в простеганных кожаных куртках.

Но вот жерди лестниц стукнулись о стены, и Альберт понял, что сейчас он должен быть везде, видеть все и успевать все, то есть быть тем знаменем, которое не должно упасть. Однако вопреки разуму, он впал в какой-то мутный ступор тошнотворного страха и некоторое время следил за приближающимися врагами, ничего не предпринимая. Опомнившись, он махнул рукой своим латникам у подножия стены. Сержант, только и ждавший этого жеста, тут же проревел: 'На стену!'. И башмаки застучали по ступеням.

Высота стены была невелика, и осажденные не пытались отбросить лестницы: падение с такой высоты не причинило бы нападавшим должного ущерба. Зато латники втроем брали длинные тяжелые бревна, заранее сложенные под зубчатым парапетом, и скидывали их на лестницы, по которым уже карабкались французы. Крики и хруст сопровождали падение бревен, а лучники, выпустив стрелы, поспешно уходили вниз, освобождая место одетым в кольчуги солдатам. Плохо понимая, что творится вокруг, Альберт открыл забрало, безумно огляделся, учащенно дыша, и тут увидел, как Томас, размахнувшись, опустил молот на появившийся между зубцами горшковидный шлем. Отовсюду, как жуки, у которых вместо хитиновых панцирей были железные, лезли французы, и вот перед путешественником во времени появился его первый противник. Дико вскрикнув, Альберт размахнулся и, вложив всю силу в удар, расщепил топором деревянный щит. Мечник потерял равновесие, а историк, добавив ногой в железный живот, отправил его на голову очередного солдата.

И тут Альберту показалось, что до сих пор он был лишь полотном, которое изнутри прорвал свирепый Уолш, вырвавшийся на передний план. Топор взлетал и опускался уже безостановочно, и Альберт каждый раз натужно вскрикивал, а нереальность происходящего придавала силы. Бившийся слева латник получил стрелу в горло и свалился, его место занял другой англичанин, и Альберт поспешно опустил забрало. Вовремя. Вражеские лучники передвинулись ближе, и, похоже, кто-то избрал плюмаж капитана основной мишенью. Стрелы то и дело свистели рядом и пару раз звонко ударились о шлем. А сквозь щель в забрале стало видно поднимающееся страусиное перо над железным ведром – пришло время биться с рыцарями.

Отклонив удар топора мечом, француз уцепился кромкой щита за зубец и влез на площадку, оттолкнув Альберта железным кулаком с зажатым в нем эфесом. Историк чуть не упал, передвинулся и тут почувствовал, что бой ведет уже не он, а его тело, и рука нанесла сильнейший удар топором под углом, в закрытую брамицей шею противника. Еще не затупившееся лезвие достигло цели, хотя и ослабил удар задетый щит. Альберт ударил еще раз, по железной руке, наращивая успех, и рыцарь выронил меч, попытавшись напоследок нанести удар кромкой щита, но историк отпрянул назад и добил противника, всадив лезвие в шлем.

Только он выдернул окровавленное топорище из пробитого топфхельма, как рядом упал оглушенный англичанин, а сам Альберт пропустил колющий удар, остановленный пластиной кольчуги. С вражеским мечником он разделался быстро, да только место убитого занял рыцарь с тяжелой секирой, и началась долгая рубка, в которой силы таяли вместе с запасом прочности щита. Если бы не выручили свои лучники под стеной, и француз, получив несколько стрел в бок, не скорчился бы на площадке, на счету этой двуручной секиры был бы еще один мертвец.

Обухом топора столкнув вниз нового латника, появившегося между зубцами, Альберт снова поднял забрало и огляделся. Угол восточной стены его люди еще держали, но по правую руку противник уже занял площадку, удерживая ее от рыцарей Рэдмана и отгородившись от лучников щитами. Один из нападающих, кося англичан цепом, высекавшим из доспехов искры, закрыл бок длинным щитом, утыканным стрелами, и уже шел на Альберта. Вот железное ядро в очередной раз взмыло в небо, чтобы разбить капитану многострадальный щит. Нарисованные башни полопались на полыхнувшей болью левой руке, в то время как Альбертова правая рука, с топором, едва поднялась от усталости для замаха. Но француз отступил, раскручивая цеп над головой, и Альберту стало понятно, что пришло время длинного меча. Метнув топор в шлем противника, Альберт, кажется, оглушил рыцаря и выхватил 'бастард', ухватившись за рукоять обеими руками. Теперь должно было хватить сил наносить удары и колоть, колоть… Рыцарь попятился, оступился, нелепо взмахнул цепом и с грохотом свалился со стены во двор.

В какой-то момент Альберт опять остро почувствовал, что сам он уже едва ли принимает участие в битве, и руки все делают на полном автоматизме. Даже парировал удары он профессионально, не лезвием, а плоскостью, чтобы не сломать и не затупить клинок. Однако вскоре перестало помогать и мастерство прежнего владельца тела, потому что врагов на стене стало слишком много. Зацепившись длинным клинком за зубец, Альберт не смог отразить булаву, впечатавшуюся в плечевой доспех, и повалился. Проткнув кого-то, склонившегося над ним с занесенным кинжалом, шипами шпаголома, Альберт попытался встать, но получил удар по шлему, прозвеневший оглушительно и страшно, и в ноздри ударил острый запах металла. Сознание поплыло, и тут он различил знакомый шлем Уильяма, появившегося на стене и прикрывшего своего капитана. Пытаясь сглотнуть густую слюну в горле, спасенный приподнялся на локте и увидел, что стена заполняется латниками Рэдмана из резерва.

Надо было подниматься, надо было превозмочь боль, потому что растянутой лентой к монастырю приближалась новая железная волна нападающих, на этот раз гуще прежней. Зрелище это пугало и завораживало одновременно, и, цепляясь за зубец, Альберт оторвал наконец железные колени от залитой кровью площадки, когда в шумящую голову ворвались крики:

– Черный Пес! Дю Геклен идет с северной стороны!

'Ну вот, – устало подумал Альберт, часто моргая, чтобы не так щипало от пота глаза, – подлые историки не соврали'. Он увидел, что Рэдман начал уводить рыцарей со своей части стены, спеша, по-видимому, к церкви, под прикрытие лучников Фицуолтера.

– Уильям! Томас! Все за мной! – заорал Альберт, надсаживая голос. Продолжая раздавать удары по головам, появляющимся из-за стены, он поспешил к лестнице, а за ним поторопился Томас, чье лицо под помятым шлемом блестело от пота, точно он махал своим молотом в кузнице. Уильям, сломавший меч и подобравший тяжелый шестопер, был замыкающим.

Оказавшись внизу, Альберт остановился и оглянулся. Последние его латники защищали теперь внутреннюю лестницу, мешая заполнившим стену французам спуститься. Лучники же выпустили по противнику последние стрелы и, побросав бесполезные луки, обнажили короткие мечи.

– В собор! – закричал им Альберт. – Все в собор! Уходите к церковным воротам!

На левой части стены еще продолжали биться люди Рэдмана, прикрывавшие отход, но уже было ясно, что через несколько минут в монастырский двор хлынет неприятель. Когда же с севера донесся клич: 'За Дю Геклена!', означавший, что и на северную стену устремился неприятель, с обоих стен побежали последние защитники. Солдаты стекались к собору, лишь с башни над воротами десяток лучников продолжал обстреливать волочивших таран солдат Дю Геклена.

Альберт был уже у входа в церковь, когда северные монастырские ворота затрещали. Французам удалось подтащить таран, и они били в деревянные створки, даже не окованные железом. Оставалось опереться на рукоять меча и, тяжело дыша, ждать, пока остатки отряда не соберутся вокруг своего капитана.

Развязка наступила быстро. Ворота отчаянно захрустели, упали, и, гремя по обрушенным створкам, на территорию монастыря ворвались рыцари Дю Геклена. С восточной стены во двор стекались латники Сансера. Началась бойня. Защитники уже бились только за себя, отступая к собору, и на каждого приходилось по двое, а затем и по трое нападавших. Некоторым латникам помогали слуги, воспользовавшись поднятым с земли оружием. Англичане забивались в ниши, сражались в проходах между монастырскими постройками, и число их таяло вместе с лучами заходящего солнца, которое ненадолго выглянуло из-за туч, словно для того, чтобы дать с ним проститься. Альберт с горсткой своих людей дрался у ворот собора, и если бы кто-нибудь спросил его сейчас, кто он на самом деле, историк затруднился бы ответить. А вокруг все больше становилось тех, кто этот вопрос собирался задать с целью получения выкупа. Но страха больше не было, все затмевала ожесточенность и желание сражаться до конца. И еще очень хотелось пить.

Англичан у церкви становилось все больше. Это были те, кто смог выиграть в поединках на территории, кому повезло не оказаться зажатыми в различных углах монастыря и среди его построек. Бился тут и комендант Рэдман в окружении своих рыцарей, его синий плюмаж был обрублен, и он хрипло орал ругательства наступающим французам. Появился и Гроус, которого на время приступа Альберт потерял из виду, а теперь еле узнал, потому что посланник был так забрызган кровью, что его накидка теперь напоминала фартук мясника. Часть англичан ушла внутрь собора, там находились все люди Фицуолтера, а также слуги, обозники, маркитантки, священники, и, надо полагать, монахи самого монастыря Ва. Последние стекавшиеся к воротам англичане пытались закрыть ворота. Лучники Фицуолтера прикрывали их через верхние бойницы.