Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

Ехать верхом на броне по ровной дороге на самом деле не трудно. И даже комфортно, когда нет собачьего холода — снизу от работающего двигателя поднимается теплый воздух. Если бы не рев, можно было бы даже заснуть.

Практика последних войн показала, что мотопехоте безопаснее сидеть именно на броне. Потому что в этом случае урон от обстрела будет меньше, чем от подрыва машины, когда все внутри. Тогда она станет для пехоты братской могилой. Но они делали так, прежде всего, чтоб увеличить сектор обзора.

Ближе к середине дня видимость стала гораздо лучше. Это уже была не ночь, а поздний вечер, сумерки. Караваев поймал себя на мысли, насколько привычной стала для него чернильная темнота двадцать четыре часа кряду.

— А вдоль дороги…мертвые с косами стоят, — пробормотал Антон, поворачивая прожектор в направлении большого здания. Это был автосалон «Ford». До него они проехали мимо центров «Chevrolet» и «Toyota».

Sic transit gloria mundi…[9] Теперь в модерновых зданиях из бетона и стекла, которого давно уже не было в выбитых окнах, гулял ветер, а некоторые из непроданных машин так и ржавели в выставочных залах и на открытых стоянках, не нужные никому.

Ни души там не было. Караваев зевнул, прикрывая рот. Нет, если бы не боязнь упасть под траки, он бы точно заснул.

В этот момент откинулась крышка люка, и из него показалась голова Мельниченко — без шапки, внутри было жарко. Оказалось, по рации сообщили о маленьком ЧП — один из автобусов умудрился отклониться от расчищенной колеи и застрять в снегу. Вытолкать его сами пассажиры не могли — немудрено, это был большой автобус баварской фирмы «МАН».

Но МТЛБ мог запросто тянуть прицепы массой до шести с половиной тонн.

Вскоре они подъехали к месту происшествия. Пассажиров к тому времени уже ссадили, чтоб облегчить вытягивание бегемота из болота, и они толпились у обочины, опасливо поглядывая на темное поле. Несколько ополченцев нервно прохаживались со старыми автоматами АК-47. Точь-в-точь бараны под охраной сторожевых собак. Чтобы не слепить людей, он отвел прожектор в сторону.

Антон уже накинул буксировочный трос, когда увидел ее. Он и не знал, что она в этом автобусе. Когда всех распределяли по машинам, они потерялись, а отлучиться со своего поста он не мог, отчего на душе у него кошки скребли.

Он помахал ей рукой и прокричал ее имя, но в этот момент одновременно газанули «маталыга» и автобус, и все заглушил звук двух работающих на полных оборотах движков.

Она не услышала. Девушка смотрела вдаль. А потом водитель автобуса зачем-то погасил освещение в салоне.

Антон часто бывал в рейдах, и ему уже случалось такое видеть; Насте, вероятно, нет.

Это было похоже на закат, хотя по часам был полдень. Казалось, на пыльное небо вылили ведро темной венозной крови, и теперь она медленно стекала вниз, скрываясь за линией горизонта. Далеко на западе багровое полотнище перерезали темные силуэты зданий, возвышаясь над стеной когда-то зеленых, а теперь черных и обугленных насаждений по обеим сторонам шоссе.

Он слышал, что все дело в том, что пыль в верхних слоях преломляет солнечный свет. Но даже это зрелище не могло его отвлечь. Хотя у него было стопроцентное зрение, очертания ее лица на таком расстоянии только угадывались. Можно было разглядеть очки, которые он достал по ее просьбе. Они совершенно ее не портили. Вот она сняла их, чтобы протереть платочком — видимо запотели, или попала пыль. Он бы дорого дал, чтоб видеть ее глаза в этот момент.

Она была явно поглощена зрелищем или тем, что скрывалось за ним. Так может выглядеть путешественница, впервые попавшая в Париж или какую-нибудь другую туристическую Мекку.

Как и она, парень попал под притяжение этой картины, но только на пару минут.

Анастасия его не заметила, но он не обиделся. За эти недели они много времени проводили вместе, и все вокруг были уверены, что она принадлежит ему во всех смыслах. Он их не разубеждал. Вначале ему пришлось даже сломать пару носов и выбить несколько зубов тем, кто провожал ее слишком заинтересованными взглядами.

Естественно, он не ожидал, что сразу после спасения она кинется ему на шею. Это было ему не нужно. Это он и так мог получить от других. А от нее он добивался совсем другого. Он жалел только об одном — что они не могут быть рядом и смотреть из окна вместе.

За три минуты они освободили МАН из снежного плена, попутно вставив шоферу пистон за неумелое вождение. Затем пассажиры быстро набились обратно в теплый салон, автобус снова занял свое место в линии, и движение продолжилось.

МТЛБ вновь оказался там, где бульдозер, не теряя времени, пробивал дорогу сквозь очередной завал. Небо снова стало пепельно-серым, прекрасное видение исчезло.

Автобусный тур по преисподней продолжался.

***

Кольцово они проехали, даже не тормозя. Фон тут был небольшой, но зато здесь находился центр Вирусологии РАМН, знаменитое НПО «Вектор» — чуть ли не единственное место в мире, где хранился штамм натуральной оспы и куча других опасных вещей, и один бог знал, какая зараза могла вырваться оттуда на свободу в час «Ч». Демьянов был почти, что никакой возбудитель опасных заболеваний не переживет пятидесятиградусных морозов, но только сибирской язвы и чумы им сейчас не хватало для полного счастья. Плюс ко всему где-то здесь обитала банда, так потрепавшая их продотряд. Конечно, хотелось расквитаться, но такая задержка была недопустима.

Была и еще одна причина. Демьянову не хотелось подрывать моральный дух укрываемых. До этого большинство из них — те, что не участвовали в вылазках — никогда не видели мертвого города. Вот и пусть он останется для них смазанным пятном в свете фар и прожекторов. А для привала можно выбрать место попустыннее.

Здесь над каждым домом довлела гнетущая аура.

С непонятной тревогой всматривались люди из автобусов в черные провалы окон. Их провожал только ветер. Он, то шелестел полуистлевшими страницами журналов и газет, бумагами, вынесенными его порывом из офисного стола. То ронял с крыши лист шифера, который тут же с треском разлетался на тысячи осколков. То шуршал разорванными занавесками на безглазом окне — окне, которое выбил все тот же ветер. Медленно, методично, налетая раз за разом. То стукал изо всех сил дверью, словно давая выход бессильной ярости призраков.

Ветер придавал мертвым городам подобие чуждой жизни. Словно полтергейст, он просыпался в тот момент, когда люди меньше всего были к этому готовы, и всегда заставал их врасплох, заставляя поежиться или вздрогнуть от испуга. В его действиях чудилась чья-то затаенная злая воля. Он словно издевался над ними.

Все это заставило Настю вспомнить японские фильмы ужасов. В тех, в отличие от голливудских и европейских, не было рек крови и гор расчлененных трупов. Вместо этого в них была душная атмосфера необъяснимого ужаса, который давил зрителя как петля. Мир без Бога и дьявола, без добра и зла, не подчиняющийся законам логики и непостижимый для разума.

Здесь перед уцелевшими тоже был кошмарный фильм; будто призрак, вселившийся в телевизор. С таким бесполезно щелкать пультом, кнопкой «вкл», тянуться выдернуть шнур из розетки. Даже если сделать это, ужас не исчезнет — он останется по другую сторону экрана, и там будет ждать своего часа, глядя сквозь темное стекло. Рано или поздно с ним придется встретиться.

Она уже встречалась — в метро. Вряд ли хоть кто-то понимал, насколько глубока была эта рана. Она никому про это не рассказывала, даже ему.

Когда они оставили позади город-спутник Новосибирска, научный центр Кольцово, на лицах у всех было написано облегчение.

— Что-то вы скисли, товарищи, — прозвучал голос старшего по автобусу.

Это был один из параноиков. В недавнем бою ему прострелили ногу, и он временно стал небоеспособным.

— Шеф, ты не против? — хлопнул он по плечу водителя.

Тот пожал плечами: давай, мол. Выживатель достал из кармана куртки диск и поставил его в магнитолу. Нажал кнопку, и из динамиков полились песни ушедших лет. Это была хорошая подборка. Не попса, но и не альтернатива, просто русские песни, задушевные и честные; про поля и березы, про войну и про мирную жизнь, про дружбу нормальные человеческие чувства. И хотя они знали, что те, кто их пел, мертвы, если только им не повезло так же, как им самим, от этой музыки на душе у беглецов стало легче и спокойнее. А скоро они уже засыпали, укачиваемые словами и музыкой из другой эпохи и ровным течением дороги. По обеим сторонам ее, наконец, закончился постурбанистический пейзаж, и потянулась серая и сирая Западносибирская равнина, где ничто не напоминало о том, что произошло четыре месяца назад. Она была такая же, как и год назад, будто стояла обычная зима, а не ядерная.

Но Настя этого не видела, погрузившись в полузабытье. Лишь перед тем как отключиться от реальности, она еще раз увидела его лицо, но это был уже сон.