Елизавета Петровна. Наследница петровских времен - Константин Писаренко

Между тем Бирон, обжегшись на молоке, задул на воду. В конце октября в Тайной канцелярии томились, помимо явных заговорщиков – Пустошкина и Ханыкова, и многие из просто «несогласных» – Андрей Яковлев (да, тот самый, писавший под диктовку Бестужева, Трубецкого, Черкасского и Бреверна устав о регентстве), Петр Граммотин, адъютант принца Брауншвейгского, Михаил Семенов, секретарь Анны Леопольдовны, Иван Путятин, офицер-семеновец, Михаил Аргамаков, офицер-преображенец. Роптавших в пользу Елизаветы тоже забирали под караул. Но лишь затем, чтобы, слегка пожурив, быстро отпустить на волю. Необоснованные аресты в ближайшем окружении родителей царя возмущали всех, а супружескую пару, похоже, ввергли в отчаяние. И с отчаяния скорее всего Анна Леопольдовна одобрила экспромт Бурхарда Миниха, предложившего ей 8 (19) ноября ближайшей же ночью «освободить Россию… от тирании пагубного регентства».

Фельдмаршал, как обычно, не задумывался о последствиях своих импровизаций. По мнению Манштейна, на авантюру полководец решился от обиды на Бирона, не пожаловавшего соратнику чин генералиссимуса. Так или иначе вечером того же дня импульсивный герой Очакова и покоритель Крыма отужинал в покоях регента, после чего в Зимнем дворце сформировал из караула преображенцев отряд, который и повел по Миллионной улице назад, к Летнему саду. Летний дворец охраняли также преображенцы, нисколько не симпатизировавшие курляндцу. Тем не менее адъютант фельдмаршала, Манштейн, слукавил, объявив о приближении конвоя принцессы Анны, едущей к Бирону. Однополчане расступились, и отряд беспрепятственно проник в резиденцию регента, отыскал спальню герцога и арестовал его.

Утром 9 (20) ноября 1740 г. Петербург ликовал, прослышав о подвиге Миниха. Новым регентом стала Анна Леопольдовна, генералиссимусом… ее муж. А фельдмаршала удостоили ранга премьер-министра, специально учрежденного по сему поводу. Впрочем, политически близорукий избавитель России быстро обнаружил, что первый министр он – на бумаге, реально – глава военного ведомства, а по-настоящему всей империей правит Остерман. Тщеславие не позволило «мавру» смириться с неприятным фактом и удовольствоваться тем, чем был прежде – военным министром. Миних попытался сопротивляться, пробовал влиять и на внешнюю политику страны. Тогда 28 января (8 февраля) Анна Леопольдовна законом разграничила сферу компетенции министров, вверив первому единственно «военный департамент». Подобного оскорбления гордый нрав «премьера» не перенес. Фельдмаршал демонстративно подал в отставку, которую не менее демонстративно 3 (14) марта 1741 г. приняли.

Миних ушел на покой. Остерман торжествовал, но совсем недолго. Генерал-адмирал, под этим громким титулом, Андрей Иванович в ноябре 1740 г. возглавил российский «корабль», постепенно впал в пессимизм, к лету совсем сник, к осени и вовсе всерьез размышлял о том, а не покинуть ли Россию. Что так? Чем обусловлена такая метаморфоза? Даже тревожные сигналы от англичан и пруссаков об угрозе, исходившей Анне Леопольдовне от Елизаветы Петровны, не взбодрили бывалого бойца и изворотливого царедворца. На предупреждения друзей-дипломатов лидер кабинета реагировал вяло. Никакой существенной помощи матери императора, помимо дежурных предостережений о нелояльности цесаревны, не оказал. Зато удивил всех опекой робкого и скромного Антона-Ульриха. В окружении принцессы-супруги тут же защебетали о далеко идущем плане генерал-адмирала – пристроить генералиссимуса в регенты, третьи по счету…

Между тем поведение Остермана объяснялось легко. Он понял, что в октябре 1740 г. совершил непоправимую, роковую оплошность. Полагая, что Анна Леопольдовна, сокрушив Бирона, обретет популярность сравнимую с елизаветинской, если не выше, хитрый немец столкнул лбами принцессу и регента. Желанного добился. Герцог пал. Однако это ничуть не возвысило авторитет Анны в глазах русского народа, как благородного, так и подлого. Общество по-прежнему боготворило цесаревну, и та от акции Миниха ничего не потеряла, кроме возможности прийти к власти легально, с полным соблюдением законной процедуры. Гвардейцы в любой момент с радостью повторили бы то, что исполнили в ночь с 8 (19) на 9 (20) ноября, ради возведения на престол своего подлинного кумира. Остерман, наверное, изумлялся тому, что они до сих пор не получили подобного приказа. И с облегчением вздыхал, ибо сознавал, что дочь Петра ему не простит низложения Бирона. Ведь теперь ей не избежать аналогичного штурма императорской резиденции. А кто стоял за предыдущим, цесаревна, безусловно, вычислила сразу и без труда. Сближением с Антоном Брауншвейгским Остерман фактически продекларировал, что отныне будущей императрице не враг, ни словом, ни делом помогать Анне Леопольдовне не станет.

Вообще-то, Андрей Иванович имел шанс заслужить полное прощение. Если бы убедил принцессу Брауншвейгскую не цепляться за власть, а проявить добрую волю и согласовать с тетушкой способ мирной передачи престола от Иоанна VI Елизавете I. Увы, генерал-адмирал не рискнул или не захотел обсудить с регентшей эту щекотливую тему. В итоге молодая женщина отыскала другого советчика, умного, но недальновидного – Михаила Гавриловича Головкина, преемника Остермана на посту вице-канцлера. Отечественная историография из принцессы Анны вылепила образ ленивой, неряшливой, наивной правительницы, ничего не предпринявшей для нейтрализации своей главной соперницы. Почти два века читателю внушали данный тезис, и вполне успешно. Иначе сейчас об Анне Леопольдовне мало кто отзывается. Между тем всезнающие критики сами не удосужились перечислить те меры, коими так опрометчиво пренебрегла правительница. Судя по контексту порой ироничных сентенций, это – арест Елизаветы Петровны или по крайней мере Лестока с выпытыванием у него показаний, нужных для громкого политического процесса. Никаких других альтернатив не приводится.

Давайте задумаемся, что случилось бы, распорядись Анна Леопольдовна об аресте цесаревны или хотя бы ее врача весной-летом 1741 г.? Боюсь, на закате того же дня под караулом очутилось бы все брауншвейгское семейство и министры немцы в придачу. Общественное мнение руками гвардии воспрепятствовало бы расправе с народной любимицей. Так что вариант с арестом совсем не годился, и регентша не питала иллюзий на сей счет, о чем свидетельствуют реляции Эдварда Финча, английского посланника. С ним консультировались о том и генерал-адмирал, и родители императора. К чему пришли? К идее достаточно здравой для лиц, не склонных к отречению: не суетиться, выжидать, не давая цесаревне поводов к возмущению. Авось она и не возжелает завладеть престолом…

Когда в августе 1741 г. стало ясно, что возжелает, Остерман многозначительно промолчал. Зато не испугался последствий вице-канцлер. Головкин верно обрисовал принцессе, как не допустить Елизавету к трону. Теоретически верно. А практически нет, ибо то, что осенью 1739 г. еще могло спасти партию двух Анн, к осени 1741 г. безнадежно опоздало. Михаил Гаврилович реанимировал мысль Остермана о формировании правительства народного доверия, интересы русского дворянства отстаивающего. И вот во что это вылилось. 17 (28) сентября Анна Леопольдовна пожаловала в сенаторы Михаила Михайловича Голицына (астраханского губернатора), Григория Алексеевича Урусова (воронежского губернатора), Петра Семеновича Салтыкова (армейского генерал-майора), Алексея Михайловича Пушкина (придворного камергера, в прошлом гоф-юнкера цесаревны), Якова Петровича Шаховского (генерала-полицмейстера в опале, понижен до заместителя), Алексея Дмитриевича Голицына (главного судью Судного приказа в опале, сослан в Кизляр), в обер-прокуроры Ивана Анофриевича Брылкина (камергера Анны Леопольдовны). Поздним вечером 16 (27) октября к ним присоединился амнистированный и возвращенный из ссылки Алексей Петрович Бестужев-Рюмин в качестве кандидата на пост министра иностранных дел вместо Остермана.

Наконец, 2 (13), 3 (14) и 4 (15) ноября 1741 г. на квартире у Остермана А.М. Черкасский, М.Г. Головкин и Амвросий Юшкевич, архиепископ Новгородский, рассмотрели реальность провозглашения Анны Леопольдовны императрицей вместо Иоанна Антоновича. Причем вице-канцлер напомнил коллегам о пункте из «определения» Анны Иоанновны о «ненадежном наследстве» («в духовной де содержатся такия вещи… чтоб бывший регент обще с Сенатом и генералитетом избрал наследника»). Разъехались, отложив обсуждение на потом. Остерман, кстати, призывал действовать по закону, не считая таковым «устав» о регентстве Бирона, а для упрочения позиций Брауншвейгской династии провести нечто вроде Земского собора или Учредительного собрания. Заметим, рекомендации генерал-адмирала выгодны именно Елизавете Петровне, ибо «земство» выберет в императрицы дщерь Петрову, не Анну, а регламент о правах регента – акт, безусловно, легитимный и действующий. Им цесаревна через три недели после совещаний и воспользуется.