Грязные Боги (ЛП) - Скарлетт Р.

— Спокойной ночи, Натаниэль.

Он тоже встал, без труда подстраиваясь под мой шаг. Конечно.

Он перегладил мне путь.

— Твое прошлое не определяет тебя. Ты получаешь образование в Йеле, это достойно восхищения. Большинство из нас не заслуживают этого. Большинство из нас заставляют родителей платить за вступление.

— Только не ты, — огрызнулась я.

Потому что, конечно, он всегда выше меня. Потому что он богат, умен и чертовски хорош собой.

— Послушай, — рявкнул он, впервые его голос не звучал так спокойно, и я застыла. — Как я уже сказал, твой секрет со мной в безопасности. Никто не узнает. Все подумают, что ты улетела на Юг Франции.

— Но твои друзья…

Его глаза сузились.

— Не скажут ни слова. Они верны мне, как и я им.

Его слова застучали у меня в голове. Верность между четырьмя людьми, способными уничтожить любого на своем пути. Не поднимая руки и не шевеля ни одним мускулом челюсти, они правили кампусом. А вскоре и Бостоном.

— Я росла, переезжая из одной приемной семьи в другую. Моя мама умерла. Моего отца никогда не было рядом. Я никому не была нужна. Никому. И я этому научилась. Я узнала это, когда приемные родители тратили деньги на наркотики или красивую одежду вместо того, чтобы кормить меня. Для них я была всего лишь еще одной зарплатой. А когда они устали от меня? Они отправили меня в другую семью, игнорируя меня, используя меня. Я прошла через десять разных приемных семей. Я никогда не хочу так себя чувствовать. Никогда больше не стану той девушкой, — отрезала я, слезы жгли мне глаза.

Натаниэль покачал головой, его глаза были полны силы и надежды. Налитые кровью. Как будто мои слова тронули его.

— Твое прошлое не должно определять тебя, Джульетта, — сказал он одновременно мягким и твердым голосом.

Не оставляя мне места для споров. Потому что я знала, что этот ублюдок прав. Потому что он увидел то, что мне было трудно увидеть.

— Ad astra.

Я вздрогнула от его голоса, от его слов.

Увидь звезды.

— Ты можешь добиться всего, — сказал он, подходя ближе, и темное небо смешалось с его темными волосами.

Я сверкнула глазами.

— Ты лучше всех знаешь, что это неправда. Ты же знаешь, что у людей, обладающих властью, есть богатство, старые имена и связи.

Он пожал плечами и поднял руки, словно бросая вызов кому-то — вселенной.

— Тогда я заставлю Конгресс поклониться.

Я стиснула зубы.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Нет, не нужна, — согласился он. — Ты можешь получить все, что захочешь, и без чьей-либо помощи. Ты способная, сильная и умная. И заслуживаешь всего того успеха, который, я знаю, у тебя будет. Больше, чем у меня, больше, чем у любых ублюдков, чьи родители заплатили за поступление в Йель.

Спокойствие исчезло, и он подходил все ближе и ближе, пока его дыхание не обдало мой нос.

Я тяжело сглотнула, горло сжалось и стало горячим. Не в состоянии говорить.

— Никому… — его глаза впились в меня, и я почувствовала, что горю. — Никому никогда не было дела до того, что со мной произошло, — прошептала я.

Он не произнес ни слова, его челюсть напряглась под крепко сжатыми зубами, но я ощущала его взгляд, как руки, как мощное слово, произнесенное из его священных уст.

Грохот наполнил воздух, заставив нас обоих вздрогнуть, и красные, синие и белые цвета заполнили темное небо над водой.

Салют вспыхивал снова и снова, отражаясь на его скульптурных чертах.

Бросив на меня взгляд, он подошел ближе и взял мое лицо в свои сильные руки. Его глаза океана, темные и суровые, держали в себе вселенную. Вселенную, которую он предлагал мне.

Затем он захватил мой рот, мое тело и мой разум одновременно под салютом четвёртого июля.

Глава 12

Однажды утром я проснулась от записки, оставленной возле головы на подушке Натаниэля.

Встретимся в доках ист-сайда в 2 часа дня. Не опаздывай.

Я хмуро посмотрела на записку сонными глазами и стала собираться. Я фыркнула на «не опаздывай». Мы оба всегда мучительно пунктуальны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Всю свою смену я думала о том, что он задумал. Место на доках ист-сайда почти не популярно. Деревянные доски сгнили и нуждались в ремонте, но у них не было планов на ремонт до следующего лета.

Почему Натаниэль хотел, чтобы я встретилась с ним там, было выше моего понимания.

Я сняла рабочую одежду и надела синие шорты и белую футболку. Идя по тропинке, по высокой траве, доходившей мне до бедер, я заметила парусник, пришвартованный у восточного берега.

Натаниэль стоял в нем и улыбался при виде меня, его темные очки скрывали от меня глаза.

Я посмотрела на белую лодку.

— Ты берешь меня на свою лодку? — я приподняла бровь.

Он засмеялся, протягивая руку.

— Ты не кажешься взволнованной.

— А если нас кто-нибудь увидит?

Он передразнил мое прежнее выражение лица, приподняв бровь.

— Сюда никто не спускается. Ты в безопасности.

Я вздохнула, взяла его за руку и шагнула в лодку. Она закачалась, когда я спустилась на неё, но он схватил меня, чтобы я не упала.

— Садись, — сказал он, указывая мне на борт лодки рядом с большим штурвалом.

Я ничего не знала о парусном спорте, но, наблюдая, как он ведет лодку в широкую пасть океана, я восхищалась и трепетала.

Соленая вода выплеснулась на борт, намочив мою футболку и руки, но она была освежающей от горячего обжигающего взгляда солнца и его.

В том районе, где мы находились, я могла видеть только маленькие белые точки лодок на расстоянии от курорта. Мы были далеко от всех, далеко от людей, которые держали нас в клетке и разделяли нас. Мы разговаривали о политике, об истории, обо всем, что приходило в голову, и сидели под палящим солнцем.

Через некоторое время он замедлил движение лодки и сел, сняв футболку через голову и обнажив загорелый торс скульптурной статуи. Он вытер рукой лоб и лег рядом со мной, прикрыв глаза рукой.

Мы молча лежали, единственным звуком был плеск воды о борт.

— Где ты научился этому? — спросила я, перекатываясь на бок и поворачиваясь к нему лицом.

Он по-прежнему закрывал лицо рукой, но я видела, как его губы изогнулись в улыбке.

— Меня научил отец. Это единственное, чем мы вместе занимались. — он замолчал, но по тому, как дернулись его губы, я поняла, что он еще не закончил. Он находил нужные слова, подходящий момент, чтобы произнести их вслух. Аккуратный и образованный молодой человек. — Я хотел произвести на него впечатление, поэтому каждое утро отправлялся в плавание. Я выигрывал здесь все соревнования.

Я провела пальцем по деревянной доске.

— Но ты получал удовольствие от этого?

Мой голос был мягким, нежным.

Я наблюдала, как он сглотнул, его кадык подпрыгнул.

— Возможно, ты единственный человек, который понимает меня. Мне нравится понимать вещи. Нравится быть лучшим.

Я полностью опустилась на бок, ближе к нему, чем раньше.

— Но тебе это не нравилось.

— Нет, но я не собирался сдаваться, пока не овладею этим спортом.

Я уставилась на него сверху вниз. Я поняла его. У него был такой же мощный инстинкт, как и у меня, и я уважала его.

— Ты никогда не согласишься на меньшее, — сказала я не как вопрос, а как факт.

Он усмехнулся. Резко.

— Мои родители хотели, чтобы я был хорошо сложен. Был общительным, хорошо образованным и спортивным. Но больше всего утешения я находил в книгах. Когда все вокруг были слишком заняты, чтобы разговаривать со мной, я читал. Это было мое единственное утешение, мое единственное утешение ночью. Я не рос, проводя время с родителями. Я рос с нянями и учителями, а книги стали единственной постоянной вещью в моей жизни.

В горле у меня стало жарко и сухо, зрение затуманилось, слезы жгли глаза. Эти слова глубоко поразили меня. Потому что я чувствовала то же самое, когда росла. Я искала мира в своей жизни на словах. И теперь человек, который казался таким непохожим на меня, делился чем-то таким могущественным.