Грозная опричнина - Игорь Фроянов

Под влиянием исследования И. И. Смирнова и особенно работ С. Б. Веселовского в современной исторической науке сложилось нечто вроде стереотипа в оценке политической характеристики Сильвестра, данной Царственной книгой. «Исследователи справедливо отмечают, что эта характеристика полна тенденциозных преувеличений», — говорит новейший автор труда об Иване Грозном{246}. Полагаем, однако, что высказанные нами соображения позволяют признать исторически достоверным образ Сильвестра, запечатленный Царственной книгой. Быть может, в ней кое-что и преувеличено. Но главное, а именно то, что Сильвестр обладал властью, стесняющей власть самодержца и ограничивающей ее, Царственная книга уловила верно{247}. Важно отметить, что Сильвестр, по рассказу летописца, «владеяше всем» не единолично, а в компании со «своими советники», т. е. вместе с группой лиц, именуемых Избранной Радой.

Если Пискаревский летописец и Царственная книга недвусмысленно и прямо свидетельствуют о могуществе Сильвестра, то некоторые другие источники содержат косвенные указания на сей счет. К ним относится послание Сильвестра казанскому наместнику князю А. Б. Горбатому-Шуйскому, отправленное адресату где-то в конце 1552 года или в начале (январь — февраль) 1553 года, скорее всего до марта 1553 года, т. е. до болезни царя Ивана{248}. Это послание кремлевского попа являлось ответом на письмо к нему Горбатого-Шуйского, в котором наместник просил Сильвестра сообщить ему, как оценивает царь его службу в Казани, о которой он извещал Ивана IV в специальном послании-отчете. В ответ Сильвестр писал: «А еже убо издалека зрех и овогда слышах благоразумное твое и премудрое писание к Царю и к ближним твоим, насладихся сего и порадовахся, и всячески удивихся многим твоим трудом и великим подвигом, иже строеши и утвержаеши град и живущих в нем, по Царскому наказу, и по своему, Богом дарованному, разуму. Велми о сем Государь и вси ближний благодарят твоего разума делу о всем. И о воинстве також устраяеши»{249}. Отсюда следует, что Сильвестр был в курсе вопросов, связанных с управлением страной. Он имел даже доступ к служебной переписке, в частности к посланиям, приходящим на царское имя. Однако Сильвестр старался не выпячивать эти необычные для священника (пусть даже священника домового храма Благовещения в Кремле) возможности. Видимо, поэтому он говорит Горбатому, что его «премудрое писание к царю» не читал, а иногда только слышал о нем и «зрех издалека». Той же цели камуфляжа подлинной роли Сильвестра при царе Иване служит уничижительная риторика, присутствующая в его послании Горбатому-Шуйскому: «благовещенский поп», «последняя нищета», «грешный», «неключимый», «непотребный раб Сильвестришко» и пр{250}.

Обращает внимание знакомство «раба Сильвестришки» с письмами казанского наместника своим родичам («ближним»). Это можно понять лишь в том смысле, что родственникам А. Б. Горбатого Сильвестр казался человеком, обладавшим большой властью и влиянием да к тому же расположенным к членам их семейства и конкретно, в частности, к «ближнему», несущему службу в Казани{251}.

Следует сказать, Сильвестр выставляет главными героями взятия Казани воевод, в особенности А. Б. Горбатого-Шуйского: «Еже соверши граду сему Казанскому царским повелением, а вашим храбрьством и мужеством, наипаче твоим крепким воеводством и сподручными ти»; «царь и великий князь Иван Васильевич… град Казань разори своим благородием и вашим храбрьством… купно же и вашим подвигом мужествене пособствующу ему…»{252}. По И. У. Будовницу, здесь «царь уже не выступает единоличным вершителем судьбы, действующим как божий посланец. Наоборот, тут всячески подчеркивается подвиг воевод, без которых царь бессилен»{253}. Сильвестр, полагает Р. Г. Скрынников, в послании «без обиняков заявлял, что Горбатому принадлежит главная заслуга в покорении Орды»{254}. А. А. Зимин услышал в приведенных словах Сильвестра «новые нотки» в отношении к царской власти{255}. Историк заметил, что, согласно Сильвестру, сподвижники царя дополняют власть монарха{256}, образуя полномочный совет при нем{257}, т. е. ограничивают власть государя, лишая ее самодержавных начал. Оценивая послание в целом, И. У. Будовниц замечает, что в нем «Сильвестр, правда в несколько завуалированном виде, развивает мысль об ограниченности царской власти»{258}. Скажем больше: Сильвестр решается даже на откровенный выпад против царя, заявляя, что «добродетель есть лутчы всякого сана Царскаго»{259}. Во всем этом благовещенский поп выступает как проводник идей Избранной Рады, нацеленной на изменение самодержавного строя Руси.

Сильвестр в своем письме к Горбатому вторгается в «широкий круг вопросов, связанных с положением в Казани и Казанском крае, а также с деятельностью казанского наместника и других представителей властей»{260}, высказывая при этом нечто вроде предписаний по управлению покоренной земли. Подобные вещи имел, наверное, в виду Грозный, когда говорил о Сильвестре: «И тако вместо духовных, мирская нача советовати». И конечно же, Сильвестр в своих внушениях казанскому наместнику предстает перед нами весьма важной персоной в московских правящих кругах середины XVI века. Это подтверждает и тот факт, что послание Сильвестра носило далеко не частный характер. Не случайно Сильвестр рекомендует Горбатому-Шуйскому прочесть его «прочим Государьским Воеводам, советным ти о Государеве деле, и священному чину, и Христоимянитому стаду»{261}. Следовательно, в компетенцию Сильвестра-правителя входили все российские подданные, находящиеся в Казани.

Наставления и рекомендации, адресованные Сильвестром князю Горбатому-Шуйскому, касались не только светских, но и духовных дел. По этому поводу И. И. Смирнов писал: «Особо выделен в послании вопрос о деятельности церкви, причем, указывая Горбатому-Шуйскому на то, что на нем как наместнике лежит обязанность наблюдения и руководства деятельностью церковных властей в крае, Сильвестр, можно сказать, прямо инструктирует Горбатого-Шуйского, указывая, что он должен действовать в церковных вопросах «по Соборному Уложению, а та книжка соборная [Стоглав] есть списана в новом городе в Свияжском у протопопа»{262}. Сильвестр, стало быть, считает себя вправе вмешиваться в церковное управление Казанским краем. Ему даже известна такая деталь, как наличие у свияжского протопопа копии Стоглава. Сильвестр, следовательно, был осведомлен насчет обеспечения епархий этим новым соборным документом, по которому надлежало строить жизнь церкви на местах.

Важным элементом религиозной политики Москвы являлось отношение к населяющим Казанский край нехристианским народам. Сильвестр затронул и этот весьма щекотливый вопрос, призвав своего адресата к насильственной христианизации жителей Поволжья, хотя и под внешне благовидным предлогом: «Зело бо хощет сего Бог, дабы вся вселенная наполнилася православиа»{263}. Характерно и то, что инструментом принудительного обращения неверных в православную веру Сильвестр считает царскую власть, а не мирную проповедь миссионеров, убеждающих иноверцев в истинности православия. «Ни что же бо тако пользует православных Царей, яко же се, еже неверных в веру обращати, аще и не восхотят…», — писал он, выбрасывая явно провокационный лозунг{264}. Чтобы понять меру его провокационности, надлежит вспомнить мятежную обстановку в Поволжье после взятия Казани»{265} и политику Ивана IV в отношении народов Поволжья, подчинявшихся ранее татарам. Царь, как известно, «разослал по всем улусам черным ясачным людям жалованные грамоты, писал, чтоб шли к нему без страха, он их пожалует, а они платили ему ясак, как и прежним казанским царям»{266}. Государь здесь придерживался старой, оправданной жизнью практики русских князей, оставлявших внутренний уклад жизни (в том числе и верования) подвластных племен нетронутым и довольствовавшихся исправной выплатой дани{267}, в отличие от западных завоевателей, которые утверждали католическую веру в покоренных землях жестокой силой. Что касается обращения в православную веру поволжских людей, то Иван уповал на волю «милосердного Бога», моля его, чтобы он «в граде казанском» утвердил «благоверие, истинный закон христианьской, и неверных бы обратил ко истинному христианьскому закону»{268}. Наставления же Сильвестра по части насильственного обращения в православие населения бывшего Казанского ханства шли, как видим, вразрез с политикой царя Ивана, «лаской» привлекавшего поволжских инородцев под «высокую государеву руку», и больше соответствовали западным, нежели отечественным приемам распространения христианства. Эти наставления были особенно опасны в обстановке мятежных настроений местных племен, то и дело поднимавших войну против русских. Своими призывами к насильственной христианизации Казанского края Сильвестр мог лишь усилить мятежный дух народов Поволжья и тем самым осложнить процесс освоения присоединенных к Руси земель. Осознавал ли Сильвестр вредоносность для Русского государства предлагаемых им принудительных мер при осуществлении религиозной политики в Поволжье — вот в чем вопрос. На наш взгляд, благовещенский поп не был столь простодушен, чтобы не понимать этого.