Правила боя - Борис Седов

Гамбурга я не знал, его окрестностей – тем более, а мы, судя по всему, уже выехали за город. Улица незаметно превратилась в автобан, городские дома сменились одно-двух-этажными постройками в том стиле, который избирают сейчас «новые русские» для своих загородных жилищ. Правда, без выкрутасов вроде башенок, шпилей и крепостных стен с бойницами.

Мы плавно свернули на боковую дорогу, которую в России назвали бы проселочной, хотя от автобана она отличалась только шириной и скупостью разметки. Справа показалось строение, которое я бы назвал фермой, хотя у немцев наверняка было свое особое слово для подобных предприятий сельского хозяйства. Вид у фермы был немного запущенный, по немецким понятиям, конечно. Потому что исходя из российских представлений о красоте и порядке, ферма могла бы считаться единственным и неоспоримым претендентом на звание «Образцовой фермы Российской Федерации».

Мы аккуратно въехали во двор, для чего любителю лотереи пришлось выйти из машины и распахнуть добротные металлические ворота. Машина подкатила к самому подъезду и остановилась.

– Конечная, – сказал водитель, – поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.

Мы вылезли из машины, и водитель указал мне на дверь:

– Идите, она там.

Я открыл дверь и осторожно вступил в полутемный коридор. Впрочем, свет сразу вспыхнул, то ли сработали фотоэлементы, которые любят применять в подобных местах хозяйственные немцы, а может быть, человек, наблюдавший за мной с невидимого пульта, позаботился о сохранности моих локтей и коленок и включил освещение. Коридор уходил в глубину дома и удивлял количеством дверей, расположенных по обе его стороны. Одни из дверей были распахнуты настежь, другие закрыты, у одной зачем-то был поставлен стул…

– Светлана! – крикнул я, казалось, в полный голос, но сам едва услышал себя.

– Света-а! – еще раз повторил я, уже изо всех сил.

Голос отразился от стен, потолка, дверей, стула, и вернулся ко мне причудливо искаженным, гулким эхом.

Одна из дверей открылась, и из нее на полшага вышла Светлана.

– Лешенька, – спокойно сказала она, – наконец-то!..

По ее виду нельзя было сказать, что над бедной девушкой как-либо измывались жестокие изуверы. Она была спокойна как обычно, в ее поведении я не заметил той вялой наркотической апатии, на которую насмотрелся в свое время в Афгане. И вообще, напоминала жену, дождавшуюся припозднившегося с работы мужа.

Вдруг Светлана как-то странно, рывком исчезла в дверях. По желобку спины пробежал холодок, предвестник несущей смерть опасности. В конце коридора возник человек в черном – черный комбинезон, черный автомат в мощных руках, черная маска, затягивающая лицо.

– Ложись, – сказал черный человек тем голосом, который я так и не смог в полной мере выработать ни в училище, ни в Афгане. У слабонервных такой голос вызывает дрожь икроножных мышц, расслабленность кишечника и сумерки в глазах.

Себя я к слабонервным не относил, поэтому вжался в ближайшую дверную нишу и стал ждать автоматной очереди. Очереди не последовало, зато прозвучал тот же командный голос:

– Не дури, Кастет, сказано – ложись, значит, ложись!

– А если нет? – спросил я негромко.

– Бабу свою ты совсем не бережешь, не любишь, наверное, – сказал черный. – А может ты тупой просто, по жизни тупой? Слышал, у тебя в Афгане контузия была, а контузия на мозги здорово влияет.

Помимо слов черного, я внимательно вслушивался в другие шумы и шорохи, потому что такой трюк мы проходили – один человек заводит какую-нибудь увлекательную дискуссию с фигурантом, а остальные тем временем подкрадываются и под шумок – хрясь фигуранта по затылку саперной лопаткой или еще чем-нибудь вредным для здоровья. Однако никаких лишних звуков я не услышал, да и сам автоматчик, оставался на своем месте.

– Ты чего сюда приехал? – продолжал разговаривать со мной черный. – С бабой своей повидаться? Так повидался, даже поговорил маленько, теперь уезжай и делай свою работу. А баба у нас пока поживет, для нашего покоя и большей уверенности в тебе.

– Мне обещали, что она со мной вернется.

– Кто обещал, того здесь нет, да и обещалка у него уже, может, отвалилась. Поэтому слушай, что тебе говорят. Ложись и ползи потихоньку в сторону выхода, а на крыльцо выползешь, вставай и – в машину. До города тебя довезут. Кончать мне тебя никакого резона нет, но, если что, обоймы не пожалею.

– Чего ты меня на пол-то укладываешь? – он грязный, – поинтересовался я.

– А мне так спокойнее. Мужик ты, говорят, бойкий, чуть чего – в драку лезешь, – черный мужик хмыкнул. – Да и чтобы понял, кто в доме хозяин.

Я решил пока что не ложиться и нащупал за спиной дверную ручку.

Осторожно повернул ее – дверь тихо, без скрипа, отворилась. Слава немецким фермерам, не жалеющим машинного масла для дверных петель! Я сделал шаг назад и только тогда оглянулся. Комната оказалась кухней, вернее, чем-то вроде разделочной.

Вдоль одной из стен этой маленькой уютной кухни стояли огромные, до потолка, холодильники, вдоль другой тянулся длинный разделочный стол, над которым, на стене, были прикреплены специальные держатели для множества самых разнообразных ножей, от небольших, приспособленных для чистки рыбы, до огромного подобия топора, которым разрубают большие куски мяса на много мелких, умещающихся на сковородке…

В другое время я бы с интересом походил вдоль этой выставки ножей, дивясь качеству немецкой стали и угадывая предназначение того или иного предмета разделки убитых животных и рыб. Но это в другое, мирное время, а сейчас я начал свою Большую Войну и тихо порадовался внезапно обнаруженному арсеналу холодного оружия. Я выбрал несколько ножей среднего размера с острым, легко входящим в тело концом.

– Эй, Кастет, ты там уснул, что ли? – забеспокоился автоматчик.

– Думаю, – как можно громче ответил я, вернулся на прежнее место в дверном проеме и осторожно выглянул.

Стрелять ему в меня и правда никакого резона не было, но береженого Бог бережет…

– Ну, что надумал?

– Ложусь, – ответил я и действительно опустился на пол, не забыв по дороге метнуть веером три ножа.

Левая рука у меня – нерабочая, из снайперской винтовки я бы левой рукой стрелять не рискнул, но ножи – это другое дело, особенно, если до этого несколько лет бросал их справа, слева, в падении и в кувырке. Меня беспокоило только одно – не надет ли у автоматчика под черным комбинезоном бронежилет, который ножом с такого расстояния, конечно, не пробить.

Мне повезло в главном – один из ножей угодил черному в его черное горло, и не помог ему даже спрятанный под одеждой «броник». Второй нож ударил в защищенное кевларом тело и упал на пол, а третий – разбил окно за спиной автоматчика. Звон разбитого стекла оказался кстати. Дверь, откуда только что выходила Светлана, открылась, и в коридор выглянул человек, тоже в черном, но без капюшона на голове.

Повинуясь естественному человеческому инстинкту, он посмотрел не на меня, а в сторону, откуда раздался шум. Там он увидел не только разбитое окно, но и лежащего на полу автоматчика с ножом в горле. За те несколько секунд, которые ему потребовались, чтобы освоить ситуацию, я успел сделать кувырок и два больших прыжка в его сторону.

Удар правой в ухо получился смазанным, потому что незнакомец как раз начал поворачивать голову в мою сторону. Его голова от удара мотнулась в сторону, слегка ударилась о дверную притолоку и замерла, припав ухом к левому плечу. Он начал медленно опускаться на пол. Я потянул его на себя и упал рядом, прикрываясь им от возможных пуль. Стрелять из комнаты было некому, там была одна Светлана. Я выставил руку с поднятым вверх указательным пальцем.

Она кивнула и одними губами ответила – Да!

Я перескочил через лежащее тело, огляделся и после этого втащил его в комнату. То, что это был труп, сомнения не вызывало, живые люди так голову не держат, а если и держат, то очень недолго. Комната была маленькой и больше всего напоминала заводской медпункт в добрые советские времена. Мебель и стены были окрашены в белый цвет, а в углу стоял шкаф со стеклянными дверцами. Таблетки, градусники и одноразовые шприцы меня не интересовали, поэтому я не стал осматривать шкаф, зато тщательно обыскал убитого.

В карманах у него оказался добротный немецкий пистолет «ЗИГ-Зауер» с тремя запасными обоймами и пухлый бумажник, в котором, кроме денег, наверняка были какие-нибудь нужные и интересные для меня бумажки. Поэтому бумажник расположился во внутреннем кармане моей легкой летней куртки, потеснив лежащий там же сотовый. Обоймы я рассовал по боковым карманам, а пистолет взял в руки, не забыв проверить его обойму и наличие патрона в стволе. Все было в полном боевом порядке. На широком поясе у покойного висел добротный десантный нож в кожаных ножнах и со множеством полезных в боевой жизни функций. Нож я отстегнул и сунул в правый карман, предварительно вытащив из ботинок ножи, потому что они были уже не нужны.