Партизанская искра - Сергей Поляков

— Вот, вот, — поддакнул Семён и еще громче крикнул: — или петля! — показал он на свое горло и засмеялся.

Жандарм посмотрел на полицейского. Даже он был удивлен, почему этот урод смеется, когда речь идет о тюрьме и петле? Да еще о петле для своего соотечественника?

— Семен! — позвал Анушку. Романенко бросился на зов начальника.

— Кто этот Григорий Клименко? — спросил Анушку.

— Старик один, господин локотенент.

— Надо говорить домнул, — поправил Анушку.

— Виноват, домнул локотенент, не привык еще, стараюсь…

— Стараешься, — снисходительно улыбнулся начальник, как улыбаются дворовой собаке, проявившей рабскую преданность хозяину. — Хорошо, — офицер нахмурился, дав понять, что ждет ответа.

— Григорий Клименко здешний житель, кузнецом работал тут в колхозе. Старик, ему за семьдесят, живет один.

— Не коммунист?

— Нет, домнул.

Анушку погрозил пальцем и внушительно предупредил:

— Смотри, Семен, за стариком и за учительницей.

Романенко поклонился. Он был доволен, что офицер сошелся с ним хорошо, но вдвойне доволен, что судьбы ненавистных ему людей вверены ему. Уж он постарается теперь.

Моргуненко медленно шла по улице. Мысль, что начальнику жандармерии известно о муже, удручала её. Правда, если бы Анушку был уверен, что Владимир скрывается, он бы не так с нею разговаривал. Советует подумать. Прохвост! Я и без твоего совета знаю, что мне думать и как поступать. Эта последняя мысль вернула её к семье. Что ждет каждого из них завтра? За мужа она была почти спокойна, у него хоть и трудная, опасная, но верная, наполненная ясным и глубоким смыслом жизнь. Гораздо сложнее им, оставшимся здесь. Александра Ильинична понимала, что её, беззащитную женщину, жену скрывающегося коммуниста, здесь будут постоянно тревожить, притеснять. Она была убеждена, что Анушку не поверил её сообщению о гибели мужа.

«Ничего, нужно терпеть, не на весь же век это лихо», мысленно заключила она и пошла быстрее. Она шла туда, на край села, где ждет её не дождется маленькая девочка. Должно быть, расплющив носик о стекло, смотрит она в окошко и в который раз спрашивает бабушку: «Скоро придет мама?», и бабушка тихо говорит в ответ: «Скоро, Леночка», а сама с тревогой думает: «Когда же, в самом деле, вернется Шура и какие недобрые вести принесет с собой?»

Подходя к дому, Александра Ильинична услышала глухой гул. Она остановилась и прислушалась. Звуки доносились из хаты.

Подойдя совсем близко, она убедилась, что это гудели детские голоса, но звучали не обычно по-ребячьи, со смехом и криками, а сдержанно и несмело.

— Странно, откуда у Григория Свиридовича с утра столько ребятишек? — в недоумении подумала она и, легонько приоткрыв дверь, заглянула в хату.

Удивительная картина предстала перед ней. На лавках, вдоль стен, на табуретках посреди хаты и прямо на кровати сидели празднично одетые и причесанные сельские ребятишки, девочки с аккуратно заплетенными косами. И почти у всех букеты цветов в руках.

Это было так неожиданно, что учительница растерялась и не знала, что подумать. С приходом оккупантов на селе стало уныло, дети под влиянием старших были замкнуты и подавлены, и не замечалось, чтобы сельские ребятишки собирались, как раньше, на игры. А тут вдруг такое.

Моргуненко тихонько вошла. Собравшиеся, заметив её в дверях, встали, как это бывало в классе, и поздоровались.

— Здравствуйте, — ответила она. И только теперь догадалась, что сегодня первое сентября, начало занятий. Ей стало неловко, что она, учительница, забыла об этом большом и радостном дне.

— В гости до нас пришли, Александра Ильинична, принимайте, — сообщил дед Григорий. Он был в приподнятом настроении.

— В гости? — переспросила Моргуненко, и такое хорошее чувство охватило её. Душевная тяжесть, с которой она пришла из жандармерии, спала. Она оглядела своих учеников, которых знала чуть ли не с колыбели. А они стояли перед ней с букетами в руках небольшой пестрой стайкой, различные по возрасту, ученики разных классов. Невзирая на запрет, они собрались здесь, в их мыслях не укладывалось, что можно в такой день сидеть дома. Им хотелось, чтобы что-то напоминало класс, где в чуткой тишине слышится голос учителя. Их глаза словно говорили: «Нас здесь немного, но мы сегодня представляем всю школу. Ведь и те, что не смогли придти сюда, так же, как и мы, тоскуют по школе. Её отняли у нас враги, запретили учиться, но думать о ней они запретить не могут. Ведь не могут, правда?»

— Что же вы стоите? Садитесь! — спохватилась учительница, и ребятишки оживленно, но без шума и споров, стали рассаживаться. Мест не хватало, и каждый старался усесться поскромнее, бочком.

— Что, тесно? — забеспокоился дед Григорий. — Это мы сейчас поправим.

Григорий Свиридович вышел и тут же вернулся с двумя почерневшими досками. Он положил их концами на табуретки. Получились две длинные скамейки.

— Это еще не все, погодите, — проговорил он, подтаскивая стол к двери и покрывая его чистой скатертью. — А цветы давайте сюда. Для них у нас и вазы найдутся. — он принес два молочных кувшина с водой, опустил в них цветы и водрузил на столе.

— Вот теперь правильно, как в классе, — довольно улыбался он.

Все это так близко напоминало школьную обстановку, что дети невольно внутренне собрались, будто в самом деле приготовились слушать урок.

— Вы поговорите с ними, а я тут на одну минутку, по хозяйству, — полушопотом сказал он и удалился.

Александра Ильинична почувствовала смущение. Все это было так неожиданно и в то же время радостно, что не находились слова, чтобы хоть как-нибудь начать разговор. Она было хотела рассказать им о тех ужасных днях, которые пережила за две недели тяжелого пути до Днепра и обратно, но тут же раздумала. «Зачем отравлять детям настроение в такой день, им самим еще придется испытать много горя и мучений, пока здесь оккупанты».

Моргуненко решила просто побеседовать с ребятишками и предложила:

— Вы спрашивайте, что вас интересует, а я буду отвечать.

И первый вопрос, который она услышала, был о том, что, видимо, больше всего волновало школьников.

— Мы совсем не будем учиться?

— И школы у нас не будет?

— Нет, нельзя, чтобы дети не учились. Это временно.

Лица детей засветились надеждой. Они привыкли верить учителям, и слова, сказанные здесь, они также считали непреложными.

Беседа становилась все более непринужденной. Ребята засыпали учительницу вопросами. Она с готовностью отвечала, и в ней самой с каждой минутой крепла уверенность в том, что скоро они станут свободными, скоро откроется школа и все то мрачное, что окружает людей сейчас, рассеется.

Дети незаметно перешли на обыденные вопросы. В хате царили оживление и смех.

В самый разгар веселья вошел дед Григорий. В руках у него была большая глиняная миска, доверху наполненная кусками сот с тягучим янтарным медом.

— Раз пришли гости, надо угощать, как полагается, — весело заявил он, ставя миску на стол.

— Как же у вас сохранилось, Григорий Свиридович?

— Практика, — хитро подмигнул он. — Я ульи хворостом закидал. Пчелки находят свою хату, они умные. Кушайте, дорогие гости. Сегодня праздник ваш школьный, хоть учиться вам пока и не приходится. Но такое время настанет, детки, и все вернется.

Глава 11

ИМЕНИНЫ

Локотенент Траян Анушку проснулся сегодня рано. Окна еще были завешаны черной бумагой, в спальне царил мрак.

— Петре! — позвал он писаря, жившего в передней.

Петре приоткрыл дверь.

— Доброе утро, домнул локотенент. С днем ангела вас!

— Спасибо. Открой эту маскировку и скажи, что за погода сегодня.

— Обыкновенная облачная погода, но я надеюсь, она не омрачит вашего ангела.

— И я надеюсь, Петре. Там на столе в бутылке цуйка.[3] Налей себе и выпей.

Петре налил.

— За ваше здоровье, домнул локотенент, и… за военную карьеру.

— Не увлекайся цуйкой, Петре, — снисходительно заметил шеф, видя, как Петре снова потянулся к бутылке, — не забудь, что у нас с тобой уйма дел сегодня. В первую очередь приведи в порядок мой корсет. Вчера лопнул по шву, черт его побери!

— Ему досталось вчера, после того, как вас этот старик угостил нюхательным табаком. Я боялся, что у вас от чиханья не только корсет лопнет, но и брю…

— Заткнись, Петре.

— Слушаюсь, домнул.

— Горячей воды, да поживее!

Анушку сел перед зеркалом и беспечно замурлыкал:

Бритвы, ланцеты, гребенки и щетки,Куда бы ни шел, при себе я держу…

— Я побреюсь сам, а ты вызови мне срочно сельского старосту.

Намыливая щеки, Анушку стал думать, как лучше справить сегодня именины. Он заранее решил отпраздновать их с блеском и помпезностью, соответствующими его положению.