Русский медведь. Цесаревич - Михаил Ланцов

Пауза затягивалась. Но Анна и не думала сдаваться — стойко перенося взгляд своего возлюбленного. Лишь слегка подрагивая от напряжения и, возможно, страха. «В конце концов, кто ей поверит, если она постарается разболтать легенду?» — Пронеслось у Петра в голове. — «Тем более, что ее можно немного подкорректировать. Заодно и проверку еще одну моей «кудряшке» сделаю».

— Тот мужчина, которого видела моя мама, — после пяти минут таких гляделок произнес царь, — был не апостол Петр. Его имя — Адонай. В этом мире никого могущественней его нет. Именно его в христианстве называют Богом–отцом.

— То есть, Святая троица…

— Ань, — перебил ее Петр. — Ему абсолютно все равно, поклоняются ли ему люди или нет. И уж тем более, плевать на то, какие для этого они себе выдумывают ритуалы. Абсолютно. Мы для него муравьи. Один из многих видов живых существ и далеко не единственный вариант разумных. И вся эта возня разных церковных иерархов — это просто возня простых людей и ни на йоту больше.

— Но как же тогда быть с Раем и Адом?

— Понятия не имею, — пожал плечами Петр. — Несмотря на то, что я дважды умирал, каждый раз я продолжать жить в новом месте. — Анна подвисла. Серьезно. Качественно. Надолго. Впрочем, юный царь этого и ожидал, зная, что, несмотря на все его усилия по раскрепощению и развитию и без того не по эпохе продвинутой девушки, она все же оставалось дитем своего века. А потому Анне требовалось время и весьма солидные умственные усилия, чтобы услышанную информацию переварить и осознать, приняв как данность. Так что, Петр, оценив возникшую перегрузку сознания у своей возлюбленной, решил ей не мешать, а потому налил себя чая и развалился с пиалой в руке на мягком диване — ждать возвращения девушки на землю.

— Три жизни, — медленно, буквально по слогам произнесла Анна, минут через пятнадцать тяжелого раздумья. — А я‑то гадала, от чего чувствовала себя рядом с тобой так, словно не я старше, а ты. Причем сильно. Будто юная девица с опытным мужем…. Сколько же тебе лет?

— В общей сложности?

— Да, — сказала девушка, уже совсем ожив и буквально заблестев глазами.

— Совокупно сто восемьдесят семь.

— Сколько?! — Дико округлив глаза, переспросила Анна.

— Почти два века. И, полагаю, что в этой жизни, если не наделаю ошибок, отметку в двести лет я пересеку.

— Боже! Это просто невозможно! Как?! — Она вскочила с дивана и забегала по комнате, пытаясь дать выход пошедшим из нее эмоциям. — Невероятно!

— Анют, любимая, иди ко мне, — поманил он девушку, помня о том, что в теплых объятьях она намного спокойнее воспринимает многие вещи, да и успокаивается скорее. Так оно и вышло. Хотя первые минуты две она продолжала подрагивать от возбуждения и переполнявших ее эмоций.

— Сто восемьдесят семь лет… получается, что ты меня старше больше чем в десять раз…. Боже! Да даже мой отец тебе в праправнуки годится!

— Разве тебя не устраивает мое старческое тело? — Шепнул Петр и чуть прикусил ей мочку, да сильнее прижав к себе.

— Нет… конечно, нет. Ты же и сам об этом знаешь…

— Ты сама хотела все узнать, — произнес, чуть дернув плечом, Петр.

— Не обижайся, милый, — почувствовав, что она сказала что‑то не то, Анна вывернулась всем телом у него в руках и, заглянув в глаза, принялась его покрывать поцелуями.

— Ань, — взял ее за плечи Петр. — Успокойся. Я понимаю, что тебя все эти сведения приложили и неслабо, но, поверь, их лучше принять как есть, как данность, а не пытаться придумать объяснение.

— Хорошо, любимый, — покладисто кивнула головой Анна. — А ты расскажешь мне о том, как ты жил в прошлом? Кем был, чем занимался?

— Хочешь послушать о моих женщинах? — Усмехнулся Петр, а девушка чуть поджала губки и смутилась. — Мы не будем об этом говорить. Ты поняла? Потому что все это осталось в других жизнях. И уверяю тебя, ты не сможешь встретиться ни с одной из моих женщин просто потому, что они еще не родились.

— То есть? — Опешила от такого заявления Анна.

— Сейчас на дворе, если верить Григорианскому календарю, 1687 год. Верно?

— Да.

— Так вот. Первый раз я умер в 1909 году после шестидесяти четырех лет жизни, а второй — в 2082, прожив сто восемь лет.

— Так это же будущее…

— Верно, — улыбнулся Петр. — Будущее. Причем весьма далекое.

— Расскажешь?! — Спросила Анна с каким‑то особым жаром, а ее глаза загорелись, словно у маленького ребенка, увидевшего любимую конфетку.

— Конечно, расскажу, — ласково улыбнулся царь. — Затем и поддержал этот разговор.

— Кстати… — замерла Анна. — А как же твои изобретения?

— В основной массе — это воспоминания о том, как делали в далеком прошлом… для тех жизней. Кроме всего прочего, я за год до своей смерти узнал о том, в каких временах и местности буду жить в дальнейшем. Так что смог немного подготовиться. Помнишь, как ты удивлялась моему решению выкупить пару сотен десятин земли под Можайском? Дескать, бурьян, неудобья да лес сплошной.

— Это где ты клад нашел?

— Именно. На самом деле я просто знал, что он там, — улыбнулся Петр. — Во второй половине двадцать первого века уровень человеческих возможностей был уже таким, что спрятать что‑то металлическое под землей оказалось просто нереально. Поэтому незадолго до моей второй смерти мир услышал сотни удивительных новостей о том, что находились один за другим давно забытые легендарные сокровища. Так, например, мне было хорошо известно, где зарыл свой клад Сигизмунд III[20]. А еще я знаю, где хранится золото последнего хана Казани, оба золотых коня Батыя, клады тверских князей и так далее. Все самые вкусные «кубышки». Даже более того, знаю, где через тридцать лет один испанец закопает восемьсот тонн золота…

— Но как ты это все помнишь? — Удивилась Анна.

— Очень просто. Я готовился. Изучал все материалы, что могут пригодиться и тщательно их запоминал, используя методики конца двадцать первого века. Получалось, конечно, не очень хорошо, но лучше чем у многих. По крайней мере, обычным способом так не запомнишь.

— Поразительно… — покачала головой Анна. — Получается, — продолжила она, сменив тему, — что все эти бюстгальтеры, трусики, прокладки и прочие безумно полезные вещи ты просто вспомнил?

— Да, — важно кивнул Петр. — И постарался воплотить в жизни в нашей исторической местности. Мне хотелось сделать тебе приятно, вот я и вспомнил приспособления для облегчения жизни женщинам. А то, что теперь их продаю, так… эм… сама виновата. Уж не знаю, где ты демонстрировала эти предметы дамского туалета своим подругам, но шуму наделала изрядно. Я тебе не рассказывал, но меня моя собственная мама отчитывала за то, что я забыл про нее. Ну и сестра, само собой.

— Да чего уж тут верить? Слухи о тех разговорах до сих пор пересказывают по углам на приемах… — Улыбнулась Анна. — Кстати, а одежда…

— Что, одежда? — Напрягся царь.

— Ты ведь видел много новых, интересных фасонов одежды, которые в наши дни еще даже не придумали.

— Видел.

— И ты, я полагаю, хочешь, чтобы я их надела? — Хитро улыбнувшись, прижалась к нему Анна.

— А ты рискнешь? — Усмехнулся Петр. — Ты ведь даже не видела, как они выглядят. По нашим временам многие из них станут почитаться слишком откровенными. Пошлыми. Развязными.

— Слушай, я видела, как ты одел своих солдат и рабочих. Ничего такого в их одежде нет.

— Ань, рано еще… потерпи. Потом будем вместе вводить новую моду. И красивую женскую одежду тоже.

— Чего потерпеть? — Спросила она, демонстративно надув губки.

— Оформления моей победы над Софьей.

— Когда она еще будет… — махнула рукой девушка. — Вон — за нее все полки и бояре. Победи такую.

— Любимая, — улыбнулся Петр. — Это хорошо, что ты так оцениваешь. Значит и остальные ничего не подозревают.

— Чего?

— Того, что я уже выиграл, — еще шире улыбнулся Петр.

— Не понимаю, — покачала головой Анна, хмуря лобик.

— Вот ты говоришь, что бояре за Софью. Но давай посмотрим на ситуацию по–другому. Помнишь, ты возмущалась, когда я набирал долгов, держа в подвале клад серебра, золота да каменьев? Помнишь?

— Как такое забыть?

— Так вот. Я смог взять в долг на десять лет у примерно семидесяти процентов бояр, стоящих в Думе или имеющих вес в Москве. Да не просто так, а под солидные проценты. К исходу этих десяти лет они получат не только свои деньги обратно, но и процентами еще три раза по столько. Причем, что важно, проценты я им выплачиваю каждый год. Как ты думаешь, выгодно ли им такое дело?

— Выгодно, конечно, — уверенно кивнул Анна. — Даже за десять лет такой доход — солидный прибыток. Не каждый удачливый торговец так приумножает свои деньги.

— Вот, — демонстративно поднял Петр палец. — Я им нужен, чтобы вернуть деньги. И о кладе они не знают, я ведь все специально тайком делал. Поэтому считают, что я их зарабатываю. А Софья, если решится выйти против меня, обязательно от меня избавиться: или убьет, или в монастырь посадит. В любом случае — деньги свои они не получат. А потому будут поддерживать меня до тех пор, пока я, во–первых, выплачиваю им проценты, а во–вторых, не иду сам против них. Так что, бояре, конечно, идут за Софьей как официальным регентом и лидером. Но ровно до того момента, как она против меня рот не откроет. Ведь для бояр — я источник дохода, а она — головная боль и убытки. Вывод, как говорится, очевиден. Не уверен, что сестрица вообще успеет что‑то предпринять, как ее холодным молочком напоят.