Защита Ружина. Роман - Олег Копытов

Челышев легко и коротко щелкает себя по правой стороне горла…

– И сам он выпить не дурак, это все знают. Про какую-то мафию, что тебе Самайкин наплел – это всё х….! Незванов просто коммуняка. Ему на человека налаять, что два пальца об…. А где ты интеллигентных коммуняк видел? Ты что не читаешь, что сейчас тоннами пишут? Интеллигентных начальников в России перестреляли в тридцать седьмом году… И даже раньше.

– Ну ладно, давайте ближе к делу. А что же мне было: проглотить эту гадость?

– Проглотил бы, дорогой, не умер! Зато он потом, он же человек настроения, он точно на этом собрании с бодуна был, он бы потом, в нормальном настроении как бы удовлетворился тем, что, как и всех, тебя дерьмом мазанул, и шепнул бы пару слов Мекалову.

– Ну и что?

– Ну ты что, дурак, не понимаешь? Вот тогда бы тебе дали вторую комнату в общаге, и с диссером бы никаких проблем не было. Это же типа боевого крещения было, понимаешь? Или обряда посвящения. Одних алкашом прилюдно обзовет, других – что взятки со студентов берет, бывало, преподш и бл….. обзывал. А потом, коль смолчат и не уволятся – двигает наверх, кому куда влезет… А ты всё, б…., испортил! Ну всё об…..! Главное – всю свою собственную малину!

– Чего-то, Сергей Петрович, вы странные вещи говорите, я не представляю, что где-нибудь в Москве или даже во Владике…

– Забудь о Москвах и Владиках! Ты работаешь в Этогородском государственном пединституте! Со своим уставом в чужой…

– Знаю, знаю! Ладно! Допустим, всё так и есть, как вы говорите. Если бы я проглотил эту гадость, всё было бы нормально. Но дело-то сделано! Иск я, честно говоря, не подавал, но газета-то – областная, пятьдесят тысяч тираж – я вот шел по Центральной улице, смотрю: две женщины с химбиофака прямо в белых халатах, без пальто и шуб, к киоску бегут, – газета вышла, в общем, что ни говорите, по мордасам я ему врезал. Что теперь будет? Сможете прогноз дать?

Челышев нехорошо улыбается и нерезко, но уверенно качает головой. Утвердительно. Потом допивает свое, вернее, мое пиво, утирает кулаком усобородные заросли возле рта и отвечает.

– Сценарий известный. Не ты первый против Незванова попер. Был еще один… Еще при коммунизме… Ну ладно. Сначала жди на свои пары проверки. Малейший прокол – неполное служебное соответствие. Знаешь, что это такое?

– Нет.

– Узнаешь… Если не проколешься, что маловероятно, докопаться и до столба можно: а чего он тут стоит, – если не проколешься, месяца за два Мекалов соберет от каждого, кто с тобой хоть как-то пересекался, полный мешок компромата. Окажется, что преподаватель Андрей Ружин – законченный алкаш, курит со студентами анашу, а любой студентке зачет у него можно получить только через постель. Потом тебе скажут: или заводим уголовное дело, или мой свою бедную головку говном и пошел вон. Ты понимаешь, что доигрался?

Я молчу и набыченно смотрю куда-то в угол мирового пространства.

11

«Только крови не ешьте; на землю выливайте её, как воду».

12

Прогноз Челышева оправдывался. Но… как-то вяло. Ну, пришла как-то раз, сразу после Нового Года и коротких каникул, старушка Синякова ко мне на семинар. Ну дак это, мне кажется, нормально: она лекции читает, я практические веду, должна же она хоть раз в семестр посмотреть, чего я на этих практических делаю: типы придаточных перечисляю или анекдоты про Вовочку рассказываю… Ну, стала Деревенькина, пряча глаза, всё чаще просить меня показывать всякие разные планы, и, совсем не пряча, лезть поближе к морде. Не то поцеловать хочет, не то просто понюхать, чистил ли сегодня преподаватель Ружин зубы перед педагогической вахтой… Ерунда… Всё как бы шло своим чередом. Я отпечатал с большой декабрьской зарплаты в пединститутской типографии автореферат, и скоро было его рассылать. Шел февраль. Мне не нужно было доставать чернил, не нужно было плакать: защита в апреле.

13

Числа пятнадцатого Казакам дали пустующую комнату в нашем блоке. Ту, откуда я, отхлестав ремнем свою репутацию, а заодно смертельно обидев бедную девушку, служащую по кафедре мировой культуры и умеющую посылать по матушке, – ту, откуда я выгнал Очкастую. Ту, за которую так неумело, не глотая оскорблений всемогущего Незванова, а – первый случай за всю историю Этого города – пропечатал одиозную фигуру в областной газете, – ту, за которую так неумело я боролся, думая, что, написанная за четыре месяца и моментально представленная к защите диссертация дает кое-какие права.

Казаки, не имеющие особой мебели, не следящие не то что фанатично, как моя жена, за чистотой и уютом, а вовсе к чистоте, уюту и прочим пещерным радостям равнодушные, накидали во вторую свою комнату всякого хлама, редко туда заходили…

Было обидно… Но обида была мала и мелка по сравнению с тем, что скоро – апрель, скоро – защита Ружина. Да не так уж велико было вообще всё на свете по сравнению с такими строчками из письма Натальи Витальевны: «… К.Б. из Москвы, а главное – О.Б. из Саратовского университета, первый оппонент, – уже прислали свои отзывы. Отзывы не просто положительные, обе утверждают (справедливости ради замечу, не буквально), что Вам, дорогой Андрей Васильевич, удалось сделать прорыв в изучении модуса. Ваше сочинение – не просто квалификационное, а настоящее научное исследование. Как, впрочем, Вы и нацеливались его сделать…»

Глава третья

1

«Опасайтесь самой сильной своей мечты», – говорят китайцы. А может, сиамцы или древние греки так говорили, может быть, вообще никто так не говорил, – не важно. Если даже ни у кого такой поговорки нет, ее стоит выдумать. Самая сильная, самая яркая мечта затмевает собой целый сонм маленьких, но как раз самых важных радостей, полк имени смысла жизни: чашку утреннего кофе с сигаретой, ради которых не самый глупый на свете человек Иосиф Бродский готов был раньше положенного получить последний инфаркт; зарплату вовремя и на сто рублей больше, чем ожидал; вопрос сынишки, от которого у тебя сразу мысль: ничего себе, а ведь повзрослел наголову; симпатичную девушку в лифте, собравшую все свои войска, чтобы выдержать осаду в минуту интимной дистанции в полметра с незнакомым усатым мужиком, а ты ей улыбнулся эдак по-отечески или пошутил как-нибудь интеллигентно (пример сейчас не могу привести, пример за мной) – она и оттаяла, она и поняла, что не всегда усатый мужик – солдафон империи зла; маленькие радости берутся порой ниоткуда, но нельзя даже предполагать, что они уходят в никуда: никогда они в никуда не уходят, они – та невидимая, растворенная в воде соль Мертвого моря, которая позволяет держаться на плаву, не тонуть, даже тогда, когда ты просто лежишь на этой самой воде навзничь и не предпринимаешь никаких действий, не разводишь воду руками и не пинаешь ее ногами, не дышишь по-китячьи и не производишь массу прочих трудоемких глупостей. Просто лежишь на воде. Соль мелких радостей сама тебя держит… Самая сильная, самая яркая мечта не позволяет понять, в чем заключена великая миссия простой немудреной жизни с ее простыми немудреными радостями.

А потом: эта самая самая сильная мечта – великая эгоистка! Она не только съедает духовную пищу жизни простой, но и в высоком смысле слова духовную пищу: она позволяет душе лениться, отдыхать там, где ей отдыхать нельзя – любить подругу дней твоих суровых надо? Надо! Детей баловать и в угол ставить надо? Надо! С друзьями тары-бары-растобары надо? Обязательно! А в церковь сходить? И выйти оттуда другим человеком. А третий том Довлатова дочитать? А киношку хорошую, где она всё же умирает и ты, здоровый тридцатилетний мужик, сопли утираешь, посмотреть? Причем не так, что смотришь в книгу или экран, а видишь огромную, величиной с белого слона, сладкую фигу своей незабвенной, единственно желанной, огненно недоступной и синими горами на горизонте реальной одновременно, – мечты…

Довольно подлая самая яркая, самая сильная мечта. По мозгам бьет – хуже водки и перебитой в пыль индийской конопли, хуже апперкота в нос и пяти таблеток феназепама на ночь. Получишь такую мечту – брррр! Упрешься ногами в собственную грудь, щеки надуешь и мычишь, с утра до вечера раздражая окружающих, особенно домашних и самых близких друзей. А ведь им – домашним и самым близким друзьям – не ваша самая заветная мечта нужна, а вы целиком, с костями, потрохами, нежными сторонами души и самыми глупыми глупостями. Цельный ты им нужен, одним словом.

Ну и последнее. Когда достигнешь этой своей самой сильной, самой яркой мечты, когда она, некогда заветная, превратится в реальность, окажется… Что не та она, за кого себя выдавала. Не очень-то она вам и нужна была…

Такие дела…

Но пока, в феврале 1995 года, преподаватель кафедры русского языка Андрей Васильевич Ружин всего этого не знал.