Херувим (Том 1) - Полина Дашкова

— А что ты от него хочешь? Он бездарная сволочь, читать его совершенно невозможно, — кивнул Стас, хотя понятия не имел, о ком идет речь.

Эвелина забыла о кофе и принялась возбужденно рассказывать, сколько денег было вложено в раскрутку «лысого борова» и как нагло, как бессовестно проводилась рекламная кампания. Доверчивому читателю вдалбливали, что этот писатель самый лучший, настоящий гений, и теперь Достоевский, Чехов, Булгаков, Набоков, — все одновременно переворачиваются в гробах от зависти, а нынешним литераторам остается только застрелиться от стыда за свое жалкое графоманство. Это откладывается в подкорке, и покупают, покупают, черт бы их всех побрал. Стас совершенно прав, когда говорит, что на самом деле он врун и сволочь, и если открыть любую страницу, то сразу умрешь от скуки, потому что писать он ни хрена не умеет.

Эвелина много раз, брезгливо морщась, повторяла имя писателя, получая от этого острое мазохистское удовольствие. Имя было настолько модное, что даже Стас знал, что такой писатель действительно есть. Она говорила очень громко, почти кричала, и вдруг Стас заметил, как странно застыли люди за соседним столиком. Их было четверо, трое мужчин и женщина. И все молча смотрели на Эвелину, которая сидела к ним спиной. Стас обратил внимание, что один из мужчин лыс, толст, в его грубом лицо действительно есть нечто свинячье и очень знакомое, нечто примелькавшееся на телеэкране и на глянцевых журнальных страницах.

«Не может быть!» — весело подумал Стас. Он дал Эвелине накричаться вдоволь и только когда она замолчала, чтобы перевести дух и прикурить, еле слышно произнес:

— А теперь обернись.

Эвелина резко развернулась, хрустнув суставами. Стасу стало жаль, что в этот момент он видел только ее смоляной стриженый затылок и длинную, перекрученную жгутом шею. В такой позе она просидела довольно долго, поскольку была близорука. За соседним столом все еще молчали. Наконец Эвелина повернулась к нему лицом, и Стас не заметил ничего, кроме широкой, торжествующей улыбки.

— Должен же человек хоть раз услышать о себе правду! — сказала она и хрипло расхохоталась.

Между тем официант принес счет. Стас, не глядя, вложил кредитку в кожаную папку. Ему стало совсем хорошо, перспектива провести ночь с хрустящей Эвелиной уже не вызывала прежней грусти, а главное, окончательно исчез противный дрожащий страх. Стас накрыл ладонью холодную длинную кисть Эвелины и слегка погладил ее пальцы.

— Ты прелесть, Линка, мне с тобой так комфортно.

— Спасибо, солнышко, — усмехнулась она в ответ.

За соседним столом о чем-то тихо беседовали и в их сторону уже не смотрели. Подошел официант, и Стас спохватился, что не положил вместе с карточкой чаевые, полез в бумажник, но там оказалось несколько совсем мелких купюр.

— У тебя нет рублей пятисот? — небрежно спросил он Эвелину.

— Да, конечно, — она открыла сумочку. Официант наклонился к уху Стаса и виновато произнес:

— Извините, пожалуйста, ваша карточка заблокирована.

— Что? — не понял Стас.

Официант показал ему чек, Стас поднес его к глазам, долго не мог прочитать мелкий английский текст, наконец понял, вытащил из бумажника другую кредитку. Официант взял ее и удалился.

— Бред, — пожал плечами Стас, — у меня там куча денег.

— Не напрягайся, — улыбнулась Эвелина, — завтра позвонишь в банк и все выяснишь.

Официант вернулся, молча протянул карточку и еще один чек. Там был такой же текст.

— Может, вы расплатитесь наличными? — сухо предложил он.

— Да нет, ну это маразм какой-то! — нервно рассмеялся Стас. — У вас что-то случилось с аппаратом.

— Вот, попробуйте мою карточку, — Эвелина шлепнула на стол синюю «Визу».

— Попробовать или снять сумму по счету? — уточнил официант.

— O, Господи, — презрительно прохрипела Эвелина. — Конечно, снимайте сумму. Мы же не собираемся у вас сидеть до завтра.

С ее кредиткой было все нормально. У Стаса неприятно защекотало в желудке. В огромном зеркале в гардеробе он увидел свою бледно-зеленую физиономию. Страх вернулся.

— Не бери в голову, — Эвелина нежно погладила его по щеке, — такое бывает иногда. Ошибка в компьютере, мало ли…

— Это карточки двух разных банков, не могут ошибиться сразу два компьютера.

— Значит, ты исчерпал месячный лимит.

— Нет у меня никакого лимита, куча денег на обеих карточках, все должно быть нормально! — рявкнул Стас так, словно Эвелина была во всем виновата.

Они вышли под моросящий дождь. Стас взял Эвелину под руку и повел ее к черному «Мерседесу». Стоянка у отеля была забита, и шоферу Гоше пришлось встать довольно далеко, за квартал от ресторана. Эвелина на своих тонких каблучках неловко обходила лужи, один раз чуть не упала, споткнувшись о бордюр тротуара.

— Черт, а я, кажется, пьяная слегка, — весело сообщила она, — слушай, что за белую дрянь мы с тобой пили?

— Забыл. Что-то французское.

Гоша спал на своем водительском месте, откинувшись на подголовник. Окно было наполовину опущено, Стас легонько стукнул по стеклу костяшками пальцев.

— Эй, служивый, подъем! — пьяно пропела Эвелина.

Гоша не шевельнулся. Огни проехавшей машины высветили его запрокинутый профиль. Стас заметил, что рот у него открыт. Когда загорелся красный, остановились на перекрестке машины, и стало тихо, Стас явственно расслышал, что из салона «Мерседеса» раздается тихий унылый щебет.

— У него мобильник заливается, — шепотом сообщил он Эвелине, — это же надо так крепко вырубиться! — Он дернул ручку, но двери оказались заблокированы, Гоша, проснись наконец! — крикнул он, приблизив лицо к открытому окну.

Эвелина отстранила его, сунула в окно руку и щелкнула зажигалкой перед лицом шофера. В дрожащем свете они оба увидели тусклые приоткрытые глаза и аккуратную черную дыру посередине лба. Эвелина выдернула руку из салона и громко, хрипло закричала. Стасу показалось, что его парализовало и он лишился дара речи. Хотел подхватить покачнувшуюся Эвели ну, но не мог шевельнуться. Хотел что-то сказать или крикнуть, но вместо голоса была тишина.

Глава седьмая

Петр Аркадьевич Мамонов сидел не за столом, как обычно, а в широком кожаном кресле, вальяжно раскинувшись, и, что самое удивительное, курил сигару. Юля застыла на пороге кабинета.

— Да, я курю сигару, — он счастливо улыбнулся, выпустил густой клуб дыма, — нечего на меня так смотреть. Сигара не такая вредная вещь, как сигареты. Главное не затягиваться.

Петр Аркадьевич Мамонов был яростным противником курения, измучил всех нудными лекциями и запретами, обожал рассказывать, как в бытность свою студентом медицинского института оставался единственным мальчиком на курсе, который сохранил в этом смысле невинность и ни разу не сделал ни затяжки, даже на пьянках в общаге и после занятий в анатомке.

— Ну и как? — спросила Юля, усаживаясь в кресло напротив. — Вкусно?

— Ничего, — Мамонов раскрошил свою сигару в пепельнице, — голова немного кружится и тошнит, а так ничего. Терпимо. Нервы успокаивает. Я, видите ли, очень нервничаю сегодня Юлия Николаевна. По вашей милости, — он сделал долгую выразительную паузу. Юля тоже молчала, и, не дождавшись от нее ни слова, он продолжил: — Нет, я, понимаю, тот мужчина с волосами-антеннами, он, конечно, сумасшедший.

— Есть немного, — улыбнулась Юля.

— Вы вели себя абсолютно правильно. Но что касается Протопоповой, то с ней еще вполне можно было бы поработать, небольшую подтяжечку сделать, например.

— Ой, Петр Аркадьевич, — Юля покачала головой, — вы ведь сами отлично знаете, что нельзя.

— Нельзя терять сразу трех пациентов в день! — Мамонов неприятно повысил голос. — Объясните мне, почему вы отказали Васильковым?

— Что, неужели все-таки нажаловались?

— Не то слово! Вчера мамаша закатила истерику у меня в кабинете, кричала, что если ее ребенок что-нибудь с собой сделает, то виноваты будете вы, доктор Тихорецкая! Вы отняли у девочки последнюю надежду, вы жестокий, бессердечный человек и не имеете права работать врачом.

— Мадам была одна, без девочки? — быстро спросила Юля и машинально сунула руку в карман халата за сигаретами, но тут же убрала пачку назад.

— Ладно уж, курите, — разрешил Мамонов, — вам ведь тоже надо успокоиться.

— Спасибо, Петр Аркадьевич, но я пока вполне спокойна.

— Пока! — он поднял палец вверх. — Я только начал, Юлия Николаевна. Впереди еще много неприятных слов, так что не стесняйтесь, дымите в свое удовольствие. И будьте любезны, объясните мне, почему вы отказали Васильковым, да еще в столь категоричной форме?

Юля щелкнула зажигалкой, затянулась и медленно произнесла:

— Потому что у девочки идеальное лицо. Есть лица, которые просто грех трогать.