Илы атакуют - Т Бегельдинов

В это время к месту боя возвращается шестерка Луганского. Общими силами мы разметали вражеские самолеты, и они, освободившись от бомб над своими войсками, думали теперь только о спасении.

Мы отбомбились, на бреющем полете прочесали немецкие позиции из пушек и пулеметов, сбросили реактивные снаряды. Потом взяли курс на переправу, где наши наземные войска ждали помощи с воздуха.

По дороге домой узнали радостную весть. Оказывается, в полк звонили из штабов двух дивизий и благодарили штурмовиков за отличную работу.

Приземлились, отрулили к местам стоянки. Смотрю, к моему самолету быстро идет начальник штаба полка.

- Бегельдинов!

- Слушаю вас.

- Ты что сегодня натворил?

У меня похолодела спина. Неужели атаковал своих? В нашей части подобного не случалось. Неужели? Но почему же тогда нас благодарили? А начальник штаба смотрит на меня в упор и грозно приказывает:

- Доложите о том, что натворили. Стою и не могу произнести ни одного слова.

- Ладно, - веселые морщинки побежали к вискам начальника штаба, - не буду тебя терзать, а то, смотрю, и так уж душа в пятки ушла. Командование представило тебя к званию Героя Советского Союза. Мне приказано оформить материал. Понятно? Ну, что же ты остолбенел?

- За что, товарищ майор? Я ведь...

- За дело, дорогой мой.

На следующий день я узнал, что мой друг Сергей Луганский тоже представлен к званию Героя.

Прошло несколько месяцев, мы уже находились на территории Польши, в местечке Ранижув около города Жешева, когда произошло событие, о котором я до сих пор не могу вспоминать без душевной боли. Как это ни странно, но связано око с вручением ордена Ленина и Золотой Звезды.

Буквально с первых дней пребывания в действующей армии я крепко сдружился с летчиком Степаном Демьяновичем Пошевальниковьш. Он был моим командиром эскадрильи, затем я принял звено.

Со временем меня назначили заместителем Пошевалышкова. А вскоре Степан Демьянович рекомендовал меня командованию на должность командира эскадрильи. Именно Степану Демьяновичу я обязан всеми своими успехами в ведении штурмового боя, в умении маневрировать под зенитным огнем. Он был моим терпеливым и настойчивым учителем, близким другом.

Эскадрилья Пошевальникова находилась в первой готовности, когда на аэродром прибыл генерал для вручения правительственных наград. Весь состав полка выстроился прямо на поле. Генерал зачитал Указ Президиума Верховного Совета и приколол к груди Степана Демьяновича орден Ленина и Золотую Звезду.

"Какая досада, - подумал я. - У человека праздник, а он в первой готовности и не может отлучиться от командного пункта". Подошел к другу.

- Давай я за тебя полечу, а ты иди и подготовь все к вечеру. Ведь после полетов, хочешь, не хочешь, банкет будет.

- Надо бы, конечно, - сказал Степан Демьянович, - да только есть два маленьких "но".

- Какие еще могут быть "но"?

- Прежде всего, нужно разрешение командира полка. Во-вторых, что на это твои ребята скажут?

- Мои? "Ура" скажут мои ребята. С ними уже все обговорено. Айда к Шишкину.

- Нет, придется отставить твое предложение.

Я не сдался и один направился на КП. Рассказал командиру полка все.

- Что ж, добро, - говорит Шишкин. - Не возражаю.

Часа через два моя группа поднялась в воздух. Провели разведку, "поласкали" отступающую танковую колонну и вернулись домой.

Вечером в столовой был банкет. Пришли в гости истребители. Мы от души поздравляли виновника торжества. Кажется, от рукопожатий у него заболела рука, а от дружеских похлопываний ныло плечо. Очень не хотелось расходиться, но ничего не попишешь - война.

А приблизительно через месяц тот же самый генерал вновь прибыл в полк. Теперь мне предстояло принимать поздравления.

И надо же случиться, что именно в этот день и час я был в первой готовности.

Командир полка подошел к самолету, окинул меня критическим оком, помотал головой и предложил немедленно отправиться сменить гимнастерку, а заодно не забыть надеть все правительственные награды. Я было заартачился, но Шишкин сдвинул брови и не то в шутку, не то всерьез процедил сквозь зубы:

- Разговорчики. Бегом марш!

Пришлось надевать новую гимнастерку, привинчивать к ней ордена Отечественной войны первой и второй степеней, Александра Невского, два Красного Знамени, Славы, медали и гвардейский значок.

В таком виде я и предстал перед строем полка. Генерал зачитал Указ, в котором говорилось, что "за героический подвиг, проявленный при выполнении боевого задания командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 26 октября 1944 года" присвоил мне звание Героя Советского Союза, и прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду.

- Служу Советскому Союзу! - произнес я дрожащим от волнения голосом.

Когда строй разошелся, генерал обратился ко мне:

- Скажите, Бегельдинов, сколько вам лег?

- Двадцать два.

- Совсем мальчик, - задумчиво произнес генерал. - У меня сын был старше. Погиб на Днепре.

И генерал, как-то ссутулившись, в сопровождении офицеров штаба медленно пошел к машине.

Тут-то и подошел Пошевальников.

- Ну, друже, - улыбнулся он, - теперь моя очередь тебя выручать.

- Не нужно. Может быть, и вылета не будет, а в случае чего сам слетаю. Настроение такое, что хочется в воздух подняться и петь во весь голос.

- Понимаю, брат, все понимаю. Думаешь, у меня тогда другое настроение было?

Не знаю почему, но мне очень не хотелось уступать право на боевой вылет. Степан Демьянович добился своего. Пришлось сдаться. Едва было получено разрешение командира полка, как раздался звонок, и через несколько минут группа Пошевальникова ушла на запад.

Аэродром опустел. Мне следовало заняться подготовкой к вечеру, но какое-то тревожное чувство мешало уйти с поля. Я сел на траву и решил ждать возвращения самолетов.

Прошло полчаса. Чувство тревоги, ожидания беды все усиливалось. Еще полчаса. Я уже не находил себе места. Минуты казались часами. Наконец вдали показались самолеты. Я облегченно вздохнул. Идут на посадку. Один, второй, третий... Одиннадцать. Где же двенадцатый? Где Пошевальников? Бегу к самолету, который отруливает к месту стоянки. Стараясь перекричать шум мотора, буквально ору летчику, показываю пальцами: где, мол, ваш ведущий? Где двенадцатый? И вдруг вижу, что пилот, сидя в кабине, плачет.

Будто кто ударил меня под колени. Я упал на траву и зарыдал. Погиб друг и учитель! Погиб Степан Демьянович, который ушел в полет, подменив меня!

К самолетам сбежался весь состав полка. Плотным кольцом окружили летчиков, только что вернувшихся с задания. Я оставался лежать в стороне. Дикие мысли лезли в голову. Хотелось выхватить пистолет и застрелиться. Как жить, если погиб друг? Зачем жить? Смогу ли я сам себе простить то, что произошло?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});