Записки прапорщика - Дмитрий Оськин

Счастье! Правее нас прорвали проволоку и заняли окопы солдаты 1-го батальона 12-го полка. Лишь после этого австрийские позиции очистились и бой перенесся непосредственно в лес, перейдя почти по всему участку в штыковое сражение. Лишь наступавшая темнота прекратила резню. Люди перепутались между собой. Я видел мелькающие озверелые лица то русских, то австрийских солдат, причем среди русских я не узнавал людей своей роты.

Ночь внесла успокоение.

Быстро приспособили австрийские окопы, повернув бойницы в сторону леса, выслав туда сильный полевой караул, который должен был предупредить, если австрийцы предпримут контратаку.

Вся ночь прошла в тревожном ожидании наступления австрийцев. Рука все время держала винтовку, которой пришлось заменить ничего не стоящий в бою револьвер. Рассвет.

Движения со стороны австрийцев не заметно, и мы осторожно начали осматривать лес. Глазам представилась кошмарная картина: перед окопами лежали груды тел русских солдат, позади окопов не меньше груды тел солдат австрийских. Австрийцы отступили за Броды.

Наш полк к семи часам утра вошел в город. Потери колоссальные.

Характерно, из всех влившихся в наш батальон новых прапорщиков - а их влилось двенадцать человек - в живых остался только один, и тот контужен и отправлен в тыл без надежды вернуться обратно. Это значит, что старые офицеры, равно как и старые солдаты, приспособились к военной атмосфере, лучше ориентируются, используют местные особенности, вовремя укрываясь за складками местности, чего не знают новые солдаты и новые прапорщики.

Единственной наградой оставшимся в живых была масса захваченных в Бродах наливок, настоек, ликеров. Три-четыре дня стояния в резерве все офицеры полка были пьяны. Пили, пока не уничтожили всего запаса.

Командир полка дал мне новое назначение - начальник похоронной команды. Я должен был немедленно отправиться на радзивилловские позиции вместе с доктором Блюмом, чтобы прибрать трупы, похоронить убитых, а также собрать разбросанное в огромном количестве на поле сражения оружие, как оставшееся после убитых и раненых солдат, так и брошенное противником.

16 июля мы с Блюмом с раннего утра начали обход мест недавнего боя. Нами зарегистрировано свыше пятисот трупов солдат 11-го полка. Подобрано около пятидесяти человек тяжелораненых солдат, не замеченных непосредственно после боя по причине их бессознательного состояния. Закончив очистку окопов, мы перешли в лес. На глубине не более полукилометра мы находили убитых и тяжелораненых австрийских солдат. Имевшихся в нашем распоряжении двух санитарных двуколок явно не хватало, и Блюму пришлось обратиться к расположившейся в Бродах 14-й дивизии за помощью. Из дивизионного лазарета нам было прислано около десяти санитарных повозок, которые два дня перевозили раненых на перевязочный пункт.

В лесу, на расстоянии полукилометра от окопов, как раз против участка 12-й роты, мы с Блюмом наткнулись на брошенную австрийцами гаубичную батарею.

Я доложил о ней командиру полка.

- Это мой батальон взял, - заявил присутствующий на докладе командир 2-го батальона Хохлов.

- Ну, нет, это третий батальон, - запротестовал Савицкий.

Разгорелся спор. Наконец вмешался Плотницкий, заявив, что за удачную операцию под Бродами он и того и другого командира представит к награде.

- Ну, а что же двенадцатой роте дадут? - возник у меня невольный вопрос.

Ханчев имел все основания получить за шесть рот немецких егерей Георгиевский крест, однако Савицкий так составил реляцию, что роль 12-й роты в разгроме егерского батальона была совершенно смазана. Дело было представлено таким образом, будто эту операцию провел весь батальон под непосредственным руководством Савицкого. И Савицкий - а не Ханчев! - за это дело был представлен к Георгиевскому кресту и производству в полковники...

* * *

По всему фронту идет наступление на австрийцев. Главное командование Юго-Западного фронта поставило задачу в ближайшее время овладеть Львовом.

Наш полк простоял в резерве всего неделю, а затем был направлен на позицию левее Брод.

Однако мне предстояло сначала закончить работу по составлению регистрационных карточек на убитых под Бродами, зарегистрировать подобранное оружие, отсортировать негодное для отправки в армейские мастерские, годное же сдать в обоз.

Но не успел я переночевать и одной ночи после выступления полка на позицию, как получил распоряжение срочно прибыть в деревню Маркополь в штаб полка.

Пока Маркополь не был еще полностью освобожден от частей и штабов Финляндской дивизии, наш полк расположился в километре от деревни бивуаком около небольшого крестьянского хутора. Солдаты раскинули палатки в лесочке. Офицеры расположились вблизи хат.

В одной хате вместе с восьмидесятилетней старухой жила молодая женщина, муж ее служил в австрийской армии офицером. Эта хата превратилась в своего рода клуб, ибо в ней беспрерывно находились офицеры полка. И не потому, что была в этом необходимость, а потому, что всех привлекала интересная молодая женщина. Двадцать офицеров, оставшиеся в полку, наперебой ухаживали за этой дамой.

Савицкий распорядился перенести его походную кровать из раскинутой было для него офицерской палатки в дом. Но его приготовления пропали зря: на протяжении всей ночи, до самого выступления полка на позицию, хата была переполнена офицерами. С большим неудовольствием на следующий день Савицкий говорил о том, как "подлый народ" помешал ему выспаться.

В ближайшие дни намечено наступление на звыженские позиции. В полк снова прибыло большое пополнение. По сведениям, идущим из канцелярии полка, в наших полковых списках уже зарегистрировано шестнадцать тысяч солдат, причем налицо не более полутора тысяч, остальные за два года войны выбыли из жизни.

Если в других полках дело обстоит так же, то какое же количество истреблено на фронте людей?!

Накануне предполагавшегося наступления австрийцы в обеденный час открыли сильнейший артиллерийский огонь по Марко-полю. Начавшая было играть в офицерском собрании музыка смолкла, и обедающие укрылись в убежище вроде "лисьей норы", устроенной перед помещением, занимаемым командиром полка. Снаряды рвались большими пачками над всей деревней.

Мы с Остроуховым остановились у моей хаты, при которой, к сожалению, не было никакой землянки, в раздумье, куда бы укрыться. Обстрел все более усиливался. Оставаться в закрытом помещении становилось опасным. Снаряды рвались поблизости от штаба полка и от нашей хаты. Решили пойти в поле.

Стоя за хатой, мы минут пятнадцать выжидали и обдумывали, в каком направлении можно выйти из-под обстрела. Снаряды рвались кругом, и выхода как будто не было. Один из снарядов разорвался прямо над хатой и зажег ее. Волей-неволей приходилось покинуть укрывшую нас стену, чтобы не сгореть. Бегом спустились к речке. Вдогонку рвались снаряды.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});