Записки прапорщика - Дмитрий Оськин

- Ха, ха, ха! - смеялся Савицкий. - Острогожск проехали, и, будьте уверены, мы с вами в острог не попадем. Одно досадно: уж больно мы торопились и лишь чистое выбрали. А ведь в чистых-то шкапах остались второстепенные предметы, зато в корзинах с грязным бельем, когда я покопался, - такие шедевры обнаружил, которых моя жена да и ваши тоже и во сне не видели. У себя в квартире я все осмотрел. Придется просить Мокеева еще лошадку дать. Правильна пословица: поспешность нужна только при ловле блох!

Савицкий вызвал денщика и приказал притащить корзину, поднял крышку и демонстративно начал выбрасывать ее содержимое.

- Вот видите, - потряхивал он панталонами, - из тончайшего полотна. Или вот рубашка, смотрите - кружева одни.

И он одну за другой вытаскивал принадлежности дамского туалета, причем некоторые из них были настолько грязны, что противно смотреть.

- Николай Федорович, да зачем вам это?! - возмутился я. Савицкий ответил примирительно:

- Вы, прапорщик, еще холостой и детишек не имеете. Полгода назад получали шесть рублей, а теперь получаете сто пятьдесят. Вам, конечно, незачем это, а я уже пятнадцать лет офицерскую лямку тяну, и если на войне не заработать, то где же? Ведь я не подрядчик и не архитектор. Унеси корзину! - озлобленно крикнул он денщику.

Радзивиллов-Броды

Июнь 1916 года

Живу в особняке вместе с Никитиным и Новоселовым. Ханчев все на отдыхе.

Занятый нами особняк основательно разрушен.

Близость позиции позволяет австрийским пулям долетать до нашего дома. Стекла выбиты в окнах, обращенных в сторону окопов. Из обстановки сохранилась лишь ободранная мебель, наиболее ценные предметы расхищены. В одной из больших комнат - библиотека, где я устроился со своей походной кроватью. Множество книг религиозно-богословского содержания, беллетристика, немного по экономике. Очень много изящных изданий по искусству и технике.

Радзивиллов быстро разрушается. Почти каждый день то в одном, то в другом конце города случаются пожары от неосторожного обращения наших солдат с печами, в которых они приготовляют пищу, не довольствуясь обедами из походной кухни.

Очистка квартир от ценного имущества производится поголовно всеми. С легкой руки некоторых офицеров солдаты в свою очередь набивают вещевые мешки всяким барахлом.

- Куда это вам? - спрашиваю я некоторых солдат. - Неужели до конца войны вы будете таскать всю эту дрянь?

- Ничего, ваше благородие, потаскаем. Австрийца разбили, небось теперя и мир скоро...

В подвалах солдаты находят водку и вина.

Пока об этом неизвестно офицерам, солдаты напиваются сами, но по мере обнаружения вино и водка забираются в офицерское собрание.

Отец Николай обходит наиболее зажиточные дома под предлогом поиска книг для полковой библиотеки, оставшейся в Туле. Попутно с книгами забирает гравюры и картины. Все это грузит на повозки и отправляет в обоз, откуда попечением начальника хозяйственной части ценности отправляются в Тулу.

На позиции затишье. Слухов о наступлении нет, да и не с кем наступать. С 22 мая полк потерял три четверти своего состава и теперь ожидает со дня на день пополнения.

На всем радзивилловском участке изредка небольшая перестрелка, главным образом в полдень, когда противник старается мешать раздаче пищи солдатам.

Через две недели вышел приказ оттянуть 12-ю роту к штабу для охраны полкового знамени. На самом деле для охраны штаба.

Офицеров разместили в тминном правлении. Солдаты вырыли себе землянки. Мне выпало занять комнатку, выходящую окнами в сторону окопов.

В качестве наблюдательного пункта избран дом таможни, огромное пятиэтажное здание, с шестым чердачным этажом, с которого открывается вид вперед на десяток километров. К дежурству на наблюдательном пункте привлечены младшие офицеры штаба и знаменной роты, то есть нашей, 12-й. Приходится сидеть с трех-четырех часов утра до сумерек через каждые шесть дней.

Первый день моего сидения на наблюдательном пункте прошел спокойно. Из-за Брод австрийцы ежедневно посылали по нескольку двенадцатидюймовых снарядов. Обычно эти снаряды рвутся позади Радзивиллова. Во второе мое дежурство около часа послышался выстрел двенадцатидюймовки. Снаряд пролетел около таможни. Минут через пять второй. Третий... В страхе притаился за выступом каменной стены. Новый полет снаряда. Дверь в комнату распахнулась, словно от сильного ветра.

Я отбрасываюсь в сторону, ударяюсь плечом о стену. Поднялся через несколько мгновений в полном недоумении. Разрыва снаряда не слышно. Переждав несколько минут, я выглянул в окно, но ничего не увидел. Тогда подбежал к слуховому окну, обращенному во двор здания, и увидел на дворе большое смятение. Быстро спустился вниз.

Полковник Иванов и бывшие около него офицеры были бледны.

- В чем дело?

Иванов смотрел непонимающими глазами. В прилегающем к зданию сарае скопилась группа солдат. Подбежал к ним:

- Что случилось?

- Двенадцатидюймовый упал, - произнес один. Я увидел стоящий посредине сарая огромный неразорвавшийся снаряд-"чемодан".

- Посмотрите, - сказал один из унтер-офицеров, - как он пролетел.

Я увидел в здании таможни над вторым этажом огромную дыру, пробитую снарядом. На земле виднелась осыпавшаяся в большом количестве штукатурка.

- Снаряд пробил здание, - докладывал солдат, - попал в подвал сарая, рикошетировал, пробил пол и вот - стал стоймя.

Тут только я сообразил, что сильный шум, треск и ураган, пронесшийся в чердачных комнатах, были вызваны полетом этого снаряда на расстоянии семи-восьми шагов от меня.

Вскоре в сарай пришел Иванов в сопровождении офицеров и приказал немедленно вызвать артиллеристов для разрядки снаряда, чтобы он случайно не взорвался и не поднял на воздух не только сарай, но и здание таможни.

Лично мне больше попасть на наблюдательный пункт не привилось, но через три дня двенадцатидюймовый снаряд еще раз пробил здание таможни и разорвался во дворе, убив нескольких солдат. Воронка была глубиной два с половиной метра при диаметре десять метров.

Поручик Закржевский, временно командовавший 13-й ротой, рассказывал: полковник Иванов сидел со своими партнерами, ротными командирами, за игрой в преферанс. При приближении летящего "чемодана" Иванов, державший карты в руках, неожиданно и для себя и для других съехал со стула под стол, там и просидел минут пятнадцать после взрыва.

Ларкин, принеся из офицерского собрания обед, спросил разрешения отправиться в обоз - в Малую Криницу. Я разрешил. Съев обед, я поставил металлические судки на окно и затем, написав на родину несколько писем, прилег на койку отдохнуть.

Койка приходилась на одном уровне с подоконником. Задремал. Вдруг на меня с шумом посыпались судки. В испуге я вскочил. Но, видя, что, кроме судков, на меня ничего не падает, подумал, что шутит кто-нибудь из офицеров. Однако по соседству никого не было. Осмотрел судки. В одном из них оказалась пуля, австрийская, продырявила переднюю стенку, не пробив второй, столкнула судки, вот они и полетели на меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});