Если завтра случится - Анна Джолос

этот запах. Её постоянно жуёт значит.

Любитель аскорбинки, блин.

Закатываю глаза. Интересно становится. Раскапываю среди лекарств упаковку с этими леденцами. Попробуем. Закидываю один в рот.

А губа не дура, между прочим! Оч вкусно. Гораздо лучше, чем те мятные, которые от боли в горле.

Так, ладно. Надо вернуть чеки и кофту на место. Сворачиваю бумажки, как было, но внезапно кое-что замечаю и решаю развернуть одну из них заново.

На обороте чека из аптеки мелким забористым шрифтом написано следующее:

«Позвони мне. Катя 8951436….» и так далее. Ещё и улыбочка-смайлик нарисована. Подмигивающий такой.

Хм.

Переворачиваю.

Так-с…

Оплата наличными и тд. О, вот! Фармацевт Родникова Е.

Е — Екатерина, да? То есть аптекарь дала ему свой номер, что ли?

Он попросил? Или она сама? Что за дурацкий подкат? В аптеке.

Фыркаю.

Аккуратно ступив левой ногой на пол, вешаю кофту на спинку стула.

«Позвони мне».

Такое впечатление, будто инициатива исходила от этой Кати. А что… Вполне возможно, что красивые у него не только глаза и губы, вот девчонка и повелась на внешность.

О чём я, Боже! Да какая разница?

Глупая. Знала бы, чем он занимается, желание знакомиться моментально отпало бы!

Беру термометр, чтобы измерить температуру и отвлечься от странных мыслей, да только вот ни фига не получается! Смотрю на толстовку и чётко сейчас понимаю одну вещь: мне срочно надо узнать, кто скрывается за балаклавой…

Глава 8

Данила

Есть две новости.

Первая — просто отличная. Мне удалось починить чёртов генератор. Теперь можно на какой-то период включать свет и пользоваться электроприборами.

Привет, цивилизация!

Что касается второй новости, она — весьма тревожная. Егор так и не появился. Уже несколько дней с миром нет никакой связи. Сеть не ловит даже на самой верхней ступеньке и это — по-настоящему дерьмово. Особенно, учитывая обстоятельства. Зарецкая ведь болеет…

Честно говоря, показания градусника меня всё ещё тревожат. Температура под действием таблеток хоть и опускается, но к вечеру обязательно поднимается. Когда термометр показал тридцать девять и семь, я прям труханул жёстко. У меня-то подобного никогда не было. Максимум, что помню, тридцать восемь с половиной. Мне тогда лет десять было. То ли грипп, то ли что… Закрыли в изоляторе.

— Теперь у нас есть свет? — восклицает Настя радостно.

Застаю девчонку в странной позе. Она сидит на кровати, вывернув правую ногу к себе. Рядом лежат старые, окровавленные бинты и пластырь.

— Что там у тебя? — замечаю, что её оголённая стопа заметно распухла.

— Не знаю. Болит.

Наверное, где-то мелкий осколок остался. Пропустил. Такое вполне возможно.

Оставляю пакет на столе, присаживаюсь рядом и отбираю фонарик, который она держит в левой руке.

— Ты… — дёргается, когда дотрагиваюсь. — Не надо, я сама.

Молча осматриваю повреждённую кожу стопы. Особенно внимательно в том месте, где есть выраженная краснота и припухлость. Под пяткой.

— Что там?

— Стекло, судя по всему.

— Я не увидела.

— Надо достать, — поднимаюсь с постели и отправляюсь в соседнюю комнату за аптечкой. Не особо хочется помогать после той её заявочки, но я напоминаю себе о том, что передо мной всего-навсего девчонка. Слабый пол и всё такое…

Возвращаюсь через минуту. Иду мыть руки, после чего достаю из аптечки то, что нам понадобится: пинцет, спиртовой раствор, ватные палочки, зелёнку, бинт.

— Ори, если что, — обрабатываю «инструмент» и фиксирую ногу девчонки так, чтобы мне было удобнее.

Подсвечиваю фонариком нужную область и приступаю. Не то, чтобы я возомнил себя хирургом… Просто опыт небольшой в этом деле имеется. Однажды, лазая по заброшке, я здорово поранил ногу о битое стекло. Потом вот такая же ситуация была. Один в один.

С задачей справляюсь не сразу. Приходится Зарецкой немного потерпеть до того момента, как мне удаётся подцепить мелкий осколок, засевший глубоко под кожей.

— Вот он, падла! — объявляю почти торжественно. — Щас, погоди, давай зелёнкой рану обработаем. Она любую шнягу залечивает, — опускаю ватную палочку в горлышко бутылёчка.

Я с этой чудо-жидкостью на ты. Главное правило: не уделаться как свинота. У нас в детдоме зелёнка была просто маст хэвчиком. Каждый божий день кто-то Шреком ходил.

— Готово, — озвучиваю, совершив бесхитростные манипуляции. — Мажем.

Наклоняюсь ближе. Осторожно прижигаю рану зелёнкой.

Надо сказать, что девчонка не шипит, не ойкает и не плачет, хотя приятного во всей этой процедуре мало. Никак не реагирует. Просто терпит и ждёт, когда я закончу. Разве что напряжённое тело говорит о том, что ей всё-таки больно.

— Выдохни.

Явно с облегчением опускает ногу.

Разматываю бинт, делаю надрыв зубами и перехожу к заключительной части нашего мероприятия. Лучше пока закрыть все эти порезы. Выглядеть всё это стало значительно лучше.

— Ровно держи. Что с пальцами? — поправляю стопу.

— Я держу… — отводит взгляд в сторону.

Не пойму, смущается или что?

— Какие есть! — бормочет себе под нос.

— Чего? — не понимаю, о чём она.

— Ты спросил, что с пальцами. Какие есть — такие есть. Да, искривлённые. Да, уродливые! Такие! — произносит обиженно.

— Да я не про это, — до меня наконец доходит. — Ты их поджимала странно, тянула ногу вверх. Мне так мотать неудобно.

— Конечно тянула! — восклицает звонко.

— Зачем? — искренне не понимаю.

— Затем, что я ото всех их прячу, — возмущается она недовольно.

«Ото всех их прячу». Забавно.

— Всё, Зарецкая, конец цвета! Я видел твои кривые пальцы, потрескавшиеся ногти, натоптыши и мозоли!

— Обязательно перечислять все дефекты? — хватает шерстяной носок и быстро натягивает его на ногу.

— Обещаю, что никому не расскажу, клянусь, — усмехаюсь, захлопывая аптечку. — Тебе поесть пора и выпить лекарства. Пойду разогрею воду в чайнике, ты пока проверь температуру.

Встаю, собираюсь уйти, однако, услышав, как шмыгает носом, оборачиваюсь.

— Ты плачешь, что ли?

— Нет, — по привычке отползает к стене и опирается спиной о ковёр.

Нет? Ага, как же!

— Если что, я пошутил. Не воспринимай мои слова всерьёз. Про мозоли и остальное, — поясняю на всякий пожарный.

Женщины — ранимые существа. Помню, наша русичка частенько нам про это задвигала, когда мы ссорились с нашими девчонками.

— Зарецкая…

— Угу, — прячет лицо в ладонях.

Чё за фигня? Не пойму, из-за чего так расстраивается?

— Ты ж, блин, балерина! У тебя пальцы постоянно в этих ваших херовинах зажаты.

— Это называется пуанты, — поправляет меня, вытирая слёзы рукавом старомодного свитера.

— Вот да, точно. Пуанты.

Знал же, просто забыл.

— Тебе противно было на это смотреть? — подняв голову, спрашивает она вдруг.

«Противно смотреть» Формулировка, конечно.

— Нет, — отвечаю я честно.

— А что почувствовал? — не отстаёт она.

Что почувствовал…

Капец, у нас диалог неординарный.