Прогулка - Феликс Дымов

Рума тявкнула, и манипуляторы, как живые, дрогнули, со стуком поставили спиленную пластину у шара. Каменная снаружи, изнутри пластина была выстлана быстро коченеющей животной тканью. Айт пересилил себя, заглянул внутрь. И чуть не вскрикнул. Впору было зажать себе кулаками рот, завязать глаза, заткнуть нос и уши, но мешал шлем. Бросить эту затею! Бежать, бежать отсюда, пока не свихнулся! Ибо зрелище было как раз для тех, кому приспичило свихнуться. На мускулистом, напоминающем сердечную сумку ложе покоился белый примат. Бывший примат! Усохшее, неестественно изогнутое тельце, явный придаток к гипертрофированной голове, целиком, вместе с ручками и ножками, вросло в прозрачное желе. В разных направлениях разбегались кровеносные сосуды. Толстые и тонкие жилы тянулись непосредственно из черепа. На периферии ложа и мясистого мешка с желе сосуды перерождались в каменные, стеклянные, металлические. И эти неорганические сосуды, эти трубки и трубочки, наполненные застывающей лавой, были живыми. То есть - теперь-то нет. Но они были живыми, по крайней мере, до того момента, пока из-под купола не выпустили газ! Анализатор успел взять пробу - смесь кислорода и азота, нормальный воздух, которым дышат земляне и аборигены Ягодки. Примат просто задохнулся, отравился ядовитой атмосферой Куздры. И погубил ту жизнь, которая к нему присосалась... Таким образом, человек из Солнечной Системы, представитель самой гуманной цивилизации, убил симбионта, синтезированного из организмов двух планет! Айт аккуратно прикрыл купол пластиной. Забрался в скуд. И столкнул шар с останками примата в озеро. Все напрасно, все зря! Людей из-под купола не извлечь. Ни Ляны, ни Ильи, ни Грега - никого. Воздух не проблема, можно вздуть над куполом герметичную палатку. Но как отыскать среди симбионтов своих, не взрезать же все "колоды" подряд? А если и отыщешь - что делать с потерявшими человеческий облик существами? Какой степени достигло перерождение? Остались ли они людьми? Что им требуется для поддержания существования? Как довезти всех трех уродцев живыми? Вопросы, вопросы, вопросы... Непереносимо представить себе агонию на дне озера, растворяющего тела и оголяющего мозг друзей. Даже если бы волны сейчас выкинули на берег всех троих, даже если бы Айт убедился в их смерти - ни похоронить, ни везти на родину гробы он не способен. Пусть этим занимаются те, кто не знал ребят лично. Пусть Земля присылает сюда похоронную команду или спасателей - с него хватит. Он этой Куздрой сыт по горло. Нахлебался на всю жизнь. На берегу засуетилась и жалобно взвыла Рума, остервенело кидаясь в озеро. Айт вяло отмахнулся. Тщательно, как все, что он делал, почистил напоследок скуд от лавы и пепла. Сел боком на открытую платформу. Втащил собачонку. И погнал машину к флаю. Рума возилась, боролась с силовиком, силилась оглянуться. И жалобно выла всю дорогу до корабля.

10

Елка, два Деда Мороза, Снегурочка и настоящий живой заяц - ах, какой получился замечательный праздник! В разгар веселья в доме появился Он прекрасный, как Новый год, элегантный, как мушкетер, и неприступный, как снежная крепость. Высокий, стройный, неотразимый - от восхищения трехлетняя Иленуца сунула в рот палец и засмеялась. Звали его Тонар. Иленуца влюбилась в него с первого взгляда. Папа содрал с Тонара пластиковую упаковку, воткнул шнур в розетку. Бенгальский огонь зажег на блестящей панели румянец. По комнате прошуршал низкий благородный аккорд - даже не звук, вздох. Иленуца сделала шаг вперед, протянула обе руки. Тонар вздохнул еще раз (только и ждал, хитрец, какая добрая душа обратит на него внимание!) и раскрыл объятия - выдвинул рефлекторы, высветил звукорождающую зону. С развернутых Ляниных ладоней просыпалось робкое и радостное щебетанье. Одним движением Иленуца перелила себя в позу "Девочки на шаре" - и мелодия родилась: танец сам вы-звучивал аккомпанемент и сам зажигался от новорожденного аккомпанемента. - Какой природный дар! - шепнула мама на ухо отцу, нарушая все мыслимые принципы педагогики. - "Ибо слишком красива была и пела руками..." - продекламировал Айт, увлекавшийся в тот момент древней армянской поэзией. Для него музыкальные способности сестренки не были секретом, он видел, как нежно прикасается Иленуца ко всему, что умеет звучать. Идею приобрести Тонар подсказал родителям тоже он. Счастливая идея! С одной стороны, это же какое надо иметь терпение добровольно поселить в квартире духовой оркестр с балетным классом впридачу, потому что на репетицию к Лянке сбегалась целая капелла малолетних учениц Терпсихоры и устраивала какофонию - уноси ноги! С другой стороны, сестренка как-то сразу обрела себя, выпрямилась, потянулась в рост и ступала по полу и по тротуару так чутко и гибко, точно никогда не выходила из звукорождающей зоны Тонара. Для нее, наверно, так и было: музыка постоянно жила в ней, лишь малую долю ее Ляна выплескивала через Тонар. Задумываясь, Ляна сутулилась. Наука брата была простой: он небольно, но неожиданно тыкал сестру пальцем в хребет: - Опять гнешь свой нотный стан? Исфальшивишься! Друзей среди мальчишек у Ляны не было. Нельзя же числить мальчишками партнеров - таких же тонких, гибких и девчони-стых, как юные балерины! Да и мало кто из ребят мог переносить ее тягостную для окружающих отрешенность. Фальшь Ляна чувствовала отменно. Илью после регаты она не оттолкнула лишь потому, что неторопливый, обстоятельный Илья пребывал в таких же естественных отношениях со всей действительностью, какие у нее установились с избранной частью этой действительности - музыкой и танцем. Ляна целиком уместилась в душе Ильки - вместе с ритмами, звучащими и не звучащими, с внезапными переменами настроения, с блуждающей на губах улыбкой. Для причуд ее тоже оставалось место. Ляна и сама не заметила, как привыкла жить "под его мнение", под его тихое одобрение. Воспитанная совершенством и досказанностью музыкальных произведений, чувство свое к Илье она считала неполным и невыразительным без апофеоза - без слов признания... Какая глупость! Не заупрямься она - и не было бы ничего: ни Ягодки, ни плена... Очутиться бы на свободе, она сама скажет все, что надо... Участь пленницы была для Ляны ужасной не сама по себе, а в силу свалившейся на нее беспомощности. Тонар приучает к быстрым решениям, он невосприимчив к раздумьям. От приземления тарелки и до того, как лихо ворваться в трюм корабля-агрессора, девушка совершала поступки обычные, но словно бы расписанные по чужим нотам. После, очнувшись в живой темнице, она растерялась. Неизвестно, что с братом, непонятно, где она - на этом или уже на "том" свете. Илья, правда, был вблизи, на ниточке связи. Но именно на ниточке. Девушке не хватало его глаз, его руки рядом, его тени у ног. Ради того, чтобы ее желание исполнилось, она согласна терпеть сколько надо. Пусть даже все это время по другой ниточке, никого не веселя, зубоскалит Грег... Девушка радовалась, что связь скрытая, что никто не видит ее лица. Она успела собраться с силами, взбодрить себя мыслью о женщинах хранительницах очага. Нет, не должны мальчики опасаться за нее больше, чем за себя. От нее не услышат ни стона, ни жалобы, не назовут слабым звеном. Она притворялась веселой, позволяла себе легкий треп в духе Грега. Только бы проницательный эйгис не выдал истинное состояние ее девчоночьего духа! Раньше ей притворяться не приходилось. Во всем, кроме музыки, полагалась на родителей и брата, пока всех не отодвинул Илько... Первые минуты плена показались Ляне самыми тягостными. Дабы угасить уловленную тревогу, эйгис навел оглушительный противорезонанс и нечаянно умертвил в ней музыку. Будто слуха лишилась. Или отключился мир за пределами оболочки. Попробовала мысленно напевать - и уловила, как восприимчива оболочка, как жадно впитывает, всасывает из мозга любой ритм. Нет, наверно, горшей пытки для музыкального слуха, чем вязкая тишина. Лянин бодряческий тон мог обмануть в тот момент разве что Руму, и то если б ее заперли отдельно. К счастью, период беззвучия ушел быстро. Наступил следующий период, не менее странный. В голове (или в сердце?) вызревали обрывки мелодий, отдельные чистые ноты, аккорды - и порождали множественные отклики. Чуть выше, чуть ниже, в одном регистре, в другом, сочетаясь и распадаясь, - точно малоопытные оркестранты пробуют настраивать инструмент. Ляна снова впала в отчаяние: ей показалось, она теряет если не рассудок, то слух, и кто скажет, что лучше для музыканта? Однако прошла и эта полоса, и музыка вернулась. Больше того: любой пришедший на ум простенький мотивчик обрастал вариациями, изукрашивался богатой аранжировкой, начинал звучать почти въяве... И новое открытие: клубящаяся, перестраивающаяся, чуткая оболочка, за которой угадывалась толща сложнейших живых структур, подчиняется Ляниной музыке! Глаз фиксировал фуги в повторах тканевых слоев, болеро в вязи капиллярных завитков, всплески вальса в волнистых клеточных образованиях, маршевую смелость в проброшенных во всю длину нервных стволах... И опять словно в Тонаре: развитие оболочки диктовало мелодии, мелодии влияли на ее ритмику. Ляна готова была поклясться, что не только оболочка, весь организм космического животного перестраивается с учетом ее человеческой сущности. "Обл! - непривычно ласково подумала она. - Сделай так, чтобы все мы встретились. Все-все-все! И на Землю нам не препятствуй вернуться, а?" Ответа не было. Не считать же ответом шквал странных "говорящих" мелодий для профессионала любая мелодия "говорящая"... "Одиночество! - взывала музыка. - Мы ждем, мы ищем! Летите, посланцы, вдаль, несите нашу надежду... Кого пестуем? Братьев. Кого ждем? Братьев. Кто нарождается во мраке и тьме? Братья, Братья, Братья. Из комочка жизни лепится Разум. Вот тебе наша рука, Брат, отзовись!" Ляна подалась вперед, к охватывающему ложекресло выступу. Очертания выступа, этого полукольцевого пояса оболочки, становились день ото дня знакомее. Больше всего, пожалуй, он походил на ступенчатую клавиатуру мультиоргана, только без клавиш. Девушка переборола себя, оголила от защиты кисть руки, положила на чуткую бархатную плоть. И тотчас каким-то инстинктом поняла, что сейчас ее вызовет Илько.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});