Ирландия - Эдвард Резерфорд

А дела его между тем становились совсем плохи. Когда путники заглядывали в его дом, принимали их на славу. Фергус, не задумываясь, приказывал забить свинью, а то и теленка, чтобы устроить гостю роскошный пир. Старый бард, который пел ему почти каждый вечер, получал щедрую плату. Семьи с соседних дворов, называвшие его своим вождем, всегда могли найти еду и приют в его доме, а если они не могли заплатить скромную дань скотом или вернуть долг, Фергус частенько просто забывал об этом. Такими незатейливыми способами он подчеркивал свое положение, простодушно считая это очень важным для поддержания достоинства. В результате в последние годы Фергус сам оброс долгами, но упорно продолжал скрывать это от семьи. Пока ему удавалось сводить концы с концами, потому что он был прирожденным скотоводом и благодарил за это богов. Но его тайные ошибки грызли его изнутри, особенно после смерти жены, и теперь осознание жизненной неудачи начало буквально терзать его.

Кто я? – думал он. Что думают обо мне люди? Вот, мол, идет человек, который гордится своей дочерью. Уж она-то наверняка принесет своему отцу щедрую награду… А что я сам сделал такого, чтобы моя дочь могла гордиться мной? Слишком мало. Вот и вся правда. А теперь его дочь влюбилась в человека, который из-за такого отца не может на ней жениться.

Дейрдре никогда не говорила об этом. Она просто делала все домашние дела, как обычно. В середине зимы он иногда замечал, как она долго смотрит на дальний берег за переправой. Однажды она отправилась на мыс, посмотреть на свой любимый маленький остров. Но когда зима уже подходила к концу, она все больше замыкалась в себе, и ее потухший взгляд теперь был устремлен только на то, чем были заняты ее руки, или в стылую замерзшую землю.

– Ты бледнее подснежника, – сказал он ей однажды.

– Подснежники вянут. А я – нет, – ответила Дейрдре. – Или ты боишься, – спросила она вдруг с горькой усмешкой, – что я увяну еще до свадьбы?

Когда Фергус отрицательно качнул головой, она добавила:

– Отвези меня к моему мужу в Ульстер.

– Нет, – мягко возразил Фергус. – Еще рано.

– Конал не приедет. – В голосе Дейрдре слышалась покорность. – Я должна быть благодарна за хорошего человека, которого ты мне нашел.

Не за что тебе меня благодарить, подумал Фергус, но вслух сказал:

– Еще есть время.

А несколько дней спустя, ничего не объяснив домашним, лишь сказав, что его не будет какое-то время, Фергус сел на коня и ускакал через переправу.

Финбар внимательно выслушал все, что сообщил ему Конал о налете на чужое стадо и о своем отношении к этому. И лишь потом недоуменно покачал головой:

– В этом и разница между нами, Конал. Вот я, бедный человек. Чего бы я только не отдал за такую возможность! А тебя, принца, гонят к славе против твоей воли.

– Вот тебе бы и возглавить поход вместо меня, – ответил Конал. – Я скажу дяде.

– Не вздумай! – воскликнул Финбар. – Не хватало еще неприятностей на мою голову. – Помолчав, он с любопытством взглянул на Конала и осторожно спросил: – А нет ли еще чего-то, о чем ты хотел бы мне рассказать?

Перемены в поведении друга Финбар заметил еще в начале зимы. Конечно, принц и раньше впадал в печальную задумчивость, но теперь, когда он хмурился, поджимал губы и безучастно смотрел на горизонт, Финбару казалось, что мысли его заняты какой-то новой заботой. После рассказа принца о похищении быка он решил, что именно это и беспокоило друга. Но когда выяснилось, что о задании короля Конал узнал лишь два дня назад, стало понятно, что принца гложет что-то иное.

– Ты точно не хочешь со мной поделиться? – сделал вторую попытку Финбар.

– Точно, – ответил Конал.

И как раз в эту минуту перед ними появился высокий незнакомец.

Фергусу понадобилось несколько дней, чтобы отыскать лагерь верховного короля, но как только он туда добрался, его сразу же отвели к Коналу. Стараясь скрыть восхищение, Фергус смотрел на красавца-принца и его симпатичного товарища.

– Приветствую тебя, Конал сын Морны, – торжественно заговорил Фергус. – Я Фергус сын Фергуса, и мне нужно кое-что сказать тебе наедине.

– От моего друга Финбара у меня секретов нет, – спокойно откликнулся Конал.

– Это касается моей дочери Дейрдре, – начал Фергус, – которую ты навещал в Дуб-Линне.

– Об этом я буду говорить один, – быстро произнес Конал, и Финбар тут же оставил их, с удивлением отметив, что принц покраснел.

Рассказ Фергуса был недолгим. Когда он сказал принцу, что дочь любит его, он заметил, как Конал смутился и на лице его появилось виноватое выражение. А когда сообщил о предложении кузнеца Гоибниу, увидел, как принц побледнел. Он не давил на молодого человека, не вытягивал у него никаких признаний – просто сказал на прощание:

– До Белтейна свадьбы не будет. Но потом я должен отдать ее жениху.

С этими словами Фергус ушел.

Финбар едва заметно улыбнулся. Так, значит, Конал проделал весь этот долгий путь до реки Лиффи, чтобы увидеть ту самую девушку, с которой он его познакомил на Лугнасад. Вот что занимает его мысли. Так и есть. Наконец-то таинственный принц-друид ведет себя как нормальный мужчина. Выходит, не все еще потеряно.

Как только Фергус ушел, Финбар сразу подошел к другу. На этот раз Конал не стал отпираться и рассказал ему обо всем.

– Думаю, – сказал Финбар не без удовольствия, – что ты нуждаешься в моем совете. – И твердо посмотрел на принца. – Тебе действительно нравится эта девушка?

– Наверное. Думаю, да. Я и сам не знаю.

Белтейн. Начало мая.

– У тебя всего два месяца, – напомнил принцу Финбар, – чтобы все окончательно решить.

IV

Гоибниу усмехнулся. Куда ни посмотри, повсюду виднелись небольшие группки людей. Кто-то прибывал верхом или на колесницах, но в основном все шли пешком и вели с собой корову или быка. Все эти люди направлялись к единственному на равнине холму, что высился в самой ее середине.

Холм Уснех, центр острова.

На самом деле остров имел два центра. Королевский холм Тара, что лежал всего в одном дне пути на восток отсюда, был величайшим политическим центром. А вот географический центр был здесь, на холме Уснех. Как гласила легенда, именно отсюда во время могучего ливня излились двенадцать рек острова. Пуп земли – так иногда называли этот круглый холм.

Однако значение Уснеха не ограничивалось одной только географией. Если Тара была холмом королей, то Уснех стал холмом друидов, средоточием сакральных сил этой земли. Здесь жила богиня Эриу, давшая острову свое имя. Здесь, еще до прихода народа Туата де Данаан, таинственные друиды зажгли первый священный огонь, головешки из которого потом были доставлены во все семьи острова, чтобы каждый мог иметь собственный очаг. Спрятанный на Уснехе в потайной пещере священный колодец содержал знание всего на свете. На самой вершине холма стоял пятиугольный Камень Делений, здесь сходились границы пяти королевств острова. Именно на Уснехе друиды проводили свои тайные встречи.

И здесь же, на Уснехе, каждый год первого мая, в праздник Белтейн, проходили Великие собрания.

Среди всех ежегодных кельтских праздников самыми магическими были, безусловно, два: Самайн, прародитель Хеллоуина, и Майский день, названный Белтейн. Поскольку год делился на две части – зиму и лето, два этих праздника отмечали их встречу, как встречу света и тьмы. На Самайн начиналась зима, в день Белтейна зима заканчивалась и приходило лето. Канун обоих праздников был наполнен особой таинственностью. Ведь именно в эти ночи времяисчисление словно замирало и нельзя было сказать, то ли это зима, то ли лето. Зима, время смерти, встречалась с летом, началом жизни; мир нижний встречался с миром верхним. Духи нарушали границы своих миров; мертвые приходили, чтобы смешаться с живыми. То были ночи загадочных явлений и мерцающих теней, внушающих страх перед Самайном, потому что вели вас к смерти, и уже не такие страшные – перед Белтейном. Потому что летом мир духов становился всего лишь проказлив и любвеобилен.

Гоибниу любил Белтейн. Может, у него и остался только один глаз, но все остальное было на месте, и его мужская удаль славилась повсюду. Наблюдая за людьми, Гоибниу испытывал острое чувство предвкушения. Как давно он был с женщиной? Ну, положим, не очень давно. Но ведь это Белтейн!

К вечеру в розовом закатном свете толпились уже тысячи людей, готовых к восхождению. Дул легкий теплый ветер. У подножия холма слышались звуки волынки. Воздух был наполнен ожиданием.

Дейрдре посмотрела на свою небольшую семью. Оба ее брата держали ветки с зелеными листьями. И самой Дейрдре следовало бы поступить так же, таков был обычай Белтейна. Но ей не хотелось. Братья глуповато улыбались. Когда они срывали ветки, какая-то старуха спросила их, собираются ли они этой ночью найти себе девушек. Дейрдре промолчала. На ее взгляд, вероятность была невелика. Конечно, иногда такое случалось. Когда ночь подходила к концу, после бурного веселья, с танцами и обильными возлияниями, в темных уголках могли происходить и недозволенные соития. Молодые любовники, жены, которые ускользнули от мужей, мужчины, сбежавшие от жен. В мае это было обычным делом. Но только не для нее. Как незамужняя дочь вождя, Дейрдре была обязана заботиться о своей чести. Она не могла уподобиться батрачкам или рабыням. А как же отец? Дейрдре взглянула на него. Кто теперь, после ее замужества, будет вести хозяйство? Может, отец воспользуется праздником и найдет себе женщину? Пусть он никогда, даже намеком, не показывал, что думает об этом, но такое вполне могло произойти. И что она тогда будет чувствовать, Дейрдре не знала.