Ирландия - Эдвард Резерфорд

Девушка рядом с ним улыбалась:

– А еще у нас есть три источника. Один посвящен богине Бригид. Хочешь посмотреть?

Конал кивнул.

Они полюбовались на источники, которые били в чудесном месте на склоне холма над рекой Лиффи. Потом повернули обратно к дому и медленно пошли по тропе, заросшей травой. Пока они шли, Конал вдруг понял, что совершенно не представляет, что ему делать дальше. Эта девушка вела себя совсем не так, как другие молодые особы. Она не старалась подойти к нему поближе, как-то коснуться его, даже не взяла его под руку. Глядя на него, она просто улыбалась милой, открытой улыбкой. Была очень доброжелательной и естественной. Коналу захотелось обнять ее. Но он этого не сделал. Когда они подошли к дому, принц сказал, что должен ехать дальше.

Мелькнуло ли на ее лице разочарование? Возможно, чуть-чуть. Ждал ли он этого? Да, признался себе Конал, он действительно ждал.

– Может, в следующий раз, когда поедешь этой же дорогой, ты погостишь у нас подольше? – сказала Дейрдре.

– Непременно, – пообещал принц. – Так и сделаю.

Потом он сел в колесницу и уехал.

Когда вечером домой вернулся Фергус и Дейрдре рассказала ему об их недавнем госте, он тут же загорелся любопытством.

– И кто это был? – спросил он.

– Просто человек, ехал на юг. Он здесь недолго пробыл.

– И ты даже не попыталась разузнать о нем что-нибудь?

– Он приезжал в Кармун на Лугнасад, так он сказал.

– Да там половина Ленстера была! – воскликнул Фергус.

– Он сказал, что видел нас там, – уклончиво пояснила Дейрдре. – Но я его не помню.

Фергус в недоумении уставился на дочь. Ему было совершенно непонятно, как можно увидеть незнакомого человека не один, а целых два раза и так ничего о нем и не узнать.

– Я ему предложила эля, – беспечно сказала Дейрдре. – Может быть, он еще вернется.

При этих словах, к ее радости, отец наконец-то отвернулся, ушел в свой любимый уголок рядом со столом, где стоял его драгоценный кубок из черепа, закутался в плащ и улегся спать.

А вот Дейрдре еще долго не спалось. Прижав колени к подбородку, она сидела и думала о прошедшем дне.

Она была горда тем, как держалась утром. Когда она увидела колесницу Конала, у нее вдруг перехватило дыхание. Чувствуя, как сильно колотится сердце, она усилием воли все-таки заставила себя успокоиться и, когда принц подъехал к воротам, уже полностью владела собой. Она даже не покраснела. И все время, пока Конал был здесь, ни разу не потеряла самообладания. Но вернется ли он? Не оттолкнула ли она его своей холодностью? Этого она боялась даже больше, чем поставить себя в глупое положение. Когда они шли к заводи, Дейрдре очень хотелось подойти к нему ближе или даже коснуться его, но она не решилась и теперь была уверена, что все сделала правильно. Но как бы ей хотелось, чтобы принц обнял ее, когда в следующий раз приедет сюда. А как же ей вести себя тогда? Взять его за руку? Дейрдре не знала, что ей делать.

Зато она точно знала: чем дольше она будет сбивать отца со следа, тем лучше. С его любовью к долгим разговорам он наверняка в конце концов вогнал бы ее в краску. Если бы у нее была хоть крохотная надежда, что она и этот юноша…

А чем же ей самой так приглянулся этот тихий, задумчивый незнакомец? Тем, что был принцем? Нет, конечно нет!

В силу давней традиции верховным королем мог стать только человек, не имеющий ни единого изъяна. Все знали историю легендарного короля богов Нуады. Потеряв в битве руку, он отказался от королевского сана. Потом ему была дарована серебряная рука, и она постепенно превратилась в настоящую. Только после этого Нуада Серебряная Рука смог снова стать королем. Так же предположительно все обстояло и с верховными королями. Несовершенному королю боги не станут благоволить, и тогда королевство придет в упадок.

Ей казалось, что этот красивый воин, который, по ее ощущениям, не слишком-то хотел знакомиться с ней на празднике Лугнасад, обладал настоящей королевской статью. Тело его было безупречно – она сама это видела. Но больше всего ее поразили его задумчивость, сдержанность и какая-то тайная печаль, скрытая глубоко внутри. Он был не похож на других. Легкомысленная простушка никогда не привлекла бы его внимания. И он приехал в Дуб-Линн, чтобы повидать ее. Это она знала точно. Но вернется ли он?

На следующий день была прекрасная погода. Утро прошло без особых событий, все занимались своими привычными делами. Но ближе к полудню один из британских рабов объявил, что через переправу кто-то едет, и Дейрдре вышла посмотреть. Путников было всего двое. Они сидели в легкой повозке, следом шло несколько вьючных лошадей. Одного из мужчин Дейрдре узнала сразу. Второго, высокого, она никогда не видела.

Тот, что поменьше ростом, был кузнец Гоибниу.

Конал проснулся на рассвете. Накануне вечером, уехав от Дейрдре, он пересек высокий мыс на подступах к Лиффи и, выбрав подходящее укрытие возле какого-то утеса, заночевал на его южных склонах. Теперь, едва начало светать, он взобрался на утес и, повернувшись к югу, стал всматриваться в подернутую утренней дымкой величественную картину, которая открывалась внизу.

Справа, ловя первые проблески солнца, в бледно-голубое небо, усеянное быстро тающими звездами, поднимались пологие холмы и давно потухшие вулканы; слева под белой полоской тумана серебрилась морская гладь. Между этими первичными мирами, насколько мог видеть глаз, пока она не исчезала в тумане, простиралась огромная пустошь, которая, словно зеленым плащом, заботливо укрывала берег и склоны холмов. По кромке этого плаща вдоль всего берега громоздились невысокие скалистые утесы, а под ними вспененные морские волны накатывали на сверкающий песок.

На нижнем склоне принц увидел, как в траве промелькнула лисица и скрылась среди деревьев. Воздух понемногу наполнялся звуками утра. Вдали, почти у самого берега, медленно скользила по воде цапля. Конал почувствовал на щеке легкое тепло раннего солнца и повернулся лицом на восток. Мир словно рождался на его глазах.

В такие минуты, когда все вокруг казалось столь совершенным, он готов был петь вместе с птицами, чтобы вознести хвалу этому чудесному миру словами древних кельтских поэтов, чьи строки сами приходили на ум. И тем утром это были строки самого древнего из них, Амергина – поэта, прибывшего сюда вместе с первыми кельтскими поселенцами, когда они приняли этот остров от божественных Туата де Данаан. Это он, Амергин, едва ступив на такой же берег, произнес слова, ставшие с тех пор началом для всей кельтской поэзии. Да и как могло быть иначе, ведь стихи Амергина были ничем иным, как древней ведической мантрой, образцы которой можно найти повсюду, где распространилась огромная индоевропейская семья, – от песен западных кельтских бардов до индийской поэзии.

Я – ветер на море,Я – волна в океане,Я – грохот моря…

Так начиналась эта великая молитва. Поэт был быком, ястребом, каплей росы, цветком, лососем, озером, острым оружием, искусным словом, даже богом. Он менял свои преображения не только с помощью магии, но и потому, что все в основе своей едино. Человек и природа, море и суша, даже сами боги вышли из первичного тумана и слились в едином беспредельном волшебстве. Таково было знание древних, сохраненное на западном острове. И оно было известно друидам.

Именно это испытывал Конал, когда оставался один: чувство единения со всем миром. И это чувство было таким сильным, таким важным и таким драгоценным для него, что принц не представлял, как мог бы без него жить.

Вот почему сейчас, в этой удивительной тишине, глядя, как солнце начинает свое восхождение на небосклоне, Конал был так печален. Его мучил вопрос, на который он не знал ответа. Не потеряет ли он это прекрасное чувство общности с миром, если будет жить с другим человеком? Можно разделить это чувство с женой или оно неизбежно покинет его? Сердце подсказывало ему, что так и будет, но он все равно сомневался.

Он был влюблен в Дейрдре. Теперь он знал это наверняка. Он хотел вернуться к ней. Но не станет ли это решение гибельным для него?

Без сомнения, он был привлекательным мужчиной. Высокий, чуть лысоватый, лет тридцати, как она предположила, с твердым волевым лицом и черными глазами, как ни странно, вполне добродушными. Они мило побеседовали и через какое-то время, когда он выяснил ее вкусы и пристрастия и, как ей пришлось признать, составил себе некоторое – разумеется, верное – представление о ее нраве, Дейрдре увидела, как мужчина бросил короткий взгляд на Гоибниу, что, вероятно, служило сигналом. Потому что вскоре после этого кузнец взял ее отца под руку и предложил прогуляться.

Вот, значит, как. Ее выдают замуж. Дейрдре не сомневалась, что на этот раз предложение жениха будет щедрым. Насколько она могла судить, ее будущий муж был довольно состоятельным. Она могла считать себя счастливицей. Единственной преградой было то, что он ей совсем не нравился.