Застенец 4 - Дмитрий Билик

покрутил ее, но прикуривать не стал.

— Я просто не понимаю зачем? — задал я вопрос, мучивший меня все это время.

— Либо мы, либо они, — ответил князь. — С каждым днем тиски все сильнее сжимались вокруг нас. Но все сошлось в одной точке: Пророчество, упреждающий удар, перехват инициативы.

— Больше всего меня убивает вот это сослагательное наклонение! — взорвался я. — А что, если нет? Что, если ничего бы не произошло? Что, если удалось бы договориться? И надо было договариваться.

— Часто не все может решиться словами.

— Мне это напоминает оправдания здоровенного бугая, который обидел пацана младше себя. И если до этого дошло, то насколько хороша наша так называемая дипломатия?

— Может быть ты в чем-то и прав, — ответил Максутов. — Народ зачастую приписывает правителям свойства, которыми те не обладают. Но жизнь — суровая вещь. В ней все ошибаются.

— И вы понимаете, что все случившееся сегодня вскорости станет ошибкой?

— Нет! — твердо ответил князь. — Потому что Пророчество…

— Да, да, но все ли мог предречь Вестник? Блицкриг, победа, все идет по плану. Так? Но не повлечет ли все это события, которые нельзя предсказать? Те, о которых в итоге пожалеют все? И застенцы. и мы?

Максутов промолчал, продолжая крутить в руках сигарету.

— Сегодня пополудни в газетах появится сообщение о начале войны, — наконец произнес он. — Или о неотвратимости нападения для защиты наших интересов и сохранения Империи. В формулировках я не силен, оставим все это на совести журналистов. Народ поддержит Императора.

— Поддержит ли? — усомнился я.

— Часть аристократов и торговцев, которые установили тесные связи с застенцами, возможно, немного поропщут. Но их немного и в открытую они не выскажутся. А вот простой народ будет за Императора, пока война не коснется их лично. А до этого, думаю, у нас не дойдет. Лицеисты встанут в ружье, военным отменят отпуска и увольнительные, возможно, наберем часть резервов из недомов для обслуживания магов. Несколько дней будет некое брожение, а потом все утихнет. Пока еще мы управляем Империей.

— Городом, — твердо отчеканил я. — Не Империей. Империя осталась там, где Ситников, разрушенный Петербург и темный в ночи Ульяновск.

— Империя в головах, а не количествах земель под нашим владением — возразил Максутов. — Пока живы свидетели былой славы, так и будет. Но я не об этом.

Он наконец вытащил мундштук и прикурил сигарету. Затянулся несколько раз, поморщился. Будто любимое занятие не доставляло теперь ему удовольствия.

— Главная речь не о них, а о тебе. Как ты справишься со случившимся?

Я промолчал. Хотя бы потому, что ответа у меня действительно не было. Иногда так бывает, что ты совершенно не готов к реальности. Как бы жизнь тебя не била. Всегда случается что-то, что может сломать любого.

— Первый вариант — принять все, как данность. Боюсь, к подобному ты еще не готов. Второй — начать сопротивляться. В данных условиях это путь саморазрушения. Тебя могут услышать всего несколько человек, но в конечном итоге цель не будет оправдывать средства. Ты умрешь или сгниешь в темнице, и о тебе скоро позабудут. Поверь, я не угрожаю, лишь озвучиваю собственные мысли.

Максутов задумчиво затянулся, выпустив густую струю дыма.

— И последний, на мой взгляд, самый конструктивный вариант. Тебе стоит абстрагироваться. Заняться действительно важным делом, касающимся тебя самого, чтобы остро не реагировать на случившееся. Сегодня правители воюют друг с другом, завтра вместе пьют чай. Это банальная и избитая истина.

— Думаю, с нынешним правителем России Вам чай попить уже не удастся, — съязвил я.

— Будет другой, — легкомысленно ответил Максутов. — Нежели ты думаешь, что и наша Империя закончится со смертью Его Величества?

Князь окинул меня взглядом, и я смутился от силы, которая плескалась в его глазах. Словно тот думал о подобном давно, но решил озвучить именно сейчас.

— То есть, мне нужно заняться поиском Александра?

— Да. Твое тело уже не выдерживает нагрузок, которые ты на него возлагаешь. Можешь сам посмотреть.

Он указал мундштуком на мою грудь. Я опустил взгляд и увидел мокрую полосу поперек шинели. Я расстегнул несколько пуговиц, и пальцы коснулись липкого от крови мундира.

— Это не ранение, — успокоил Максутов. — Ты переволновался, дар в какой-то момент стал слишком сильно циркулировать внутри. Но это будет тебе большим уроком. Вот именно то, чем ты должен заниматься. А не участвовать в дрязгах этого мира. Не волнуйся, официально ты все еще будешь числиться в Конвое, но от службы тебя, скажем так, освободят. Ты тем временем подлатаешь себя и займешься собственным спасением. А о судьбах мира мы поговорим, когда все немного уляжется.

— Уляжется ли? — усомнился я.

— Конечно. После тьмы всегда наступает рассвет. После войны — перемирие. Конечно, мы станем уже другими, но это неизбежно. Мир будет, возможно, новый, непривычный, но будет обязательно.

Экипаж остановился, и Максутов спрыгнул с него, расплатившись с извозчиком. Я тоже слез, только теперь уже гораздо тяжелее, экономя каждое движение. Так всегда бывает. Когда не видишь, что поранился, то и боли будто бы нет.

Князь дождался, когда экипаж уедет и указал мне на один из домов.

— Бывал тут?

— Да, случалось, — я понял, куда привез меня Максутов.

— Я договорился. Она сегодня не на дежурстве, но тебя примет. Все необходимое для этого я приготовил. Николай, — взглянул он на меня, протягивая руку, — береги себя.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы решить, отвечать ли на рукопожатие. Человеку, который убил сегодня несколько десятков невинных людей. Князю, который беспрекословно выполнял приказ Императора. Блестящему и великолепно вычищенному орудию в руках кровожадного маньяка.

Подумал и пожал. Потому что нельзя ненавидеть весь мир, каким бы уродливым тот ни был. Максутов же развернулся и пошел прочь. Пешком. Хотя жил достаточно далеко. А я проводил его взглядом и поплелся к двери дома, где снимала комнаты Варвара Кузьминична.

Интерлюдия

За два дня до описываемых событий

Собрания у Императора стали напоминать дешевенькие постановки в варьете, которые, впрочем, совсем не веселили, а больше всего навевали скуку. Порой этот самовлюбленный болван царской крови начинал откровенно раздражать Максутова. Но Игорь Вениаминович всеми силами старался себя сдерживать: не время и не место для открытого противостояния.

Его Величество пытался ответить на два исконно русских вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». И если по первому пункту отгадка лежала на поверхности, чего уж далеко ходить, тут и покойный кузен замечательно подходил на роль главного злодея, то второй по-прежнему не давал Императору покоя.

Для открытого полномасштабного противостояния с застенцами, не только русскими, а всеми остальными, не хватало сил.