Число власти - Андрей Воронин

— Гм... Мне показалось, что вы только что предложили перестать шутить.

— Это я ТЕБЕ предложил, понял?

— Да, конечно. Что позволено Юпитеру... Так люди не ваши? Тогда я их... того. Не волнуйтесь, я все сделаю чисто. Уж очень они меня достали. Одного бензина из-за них сколько сжег!

Казаков крякнул.

— Ладно... Раз ты такой дошлый, черт с тобой. Извиняться не буду. Должен же я был тебя проверить!

— Проверили?

— Более или менее... Только ты, голубчик, не думай, что перевернул машину — и дело в шляпе. Я с тобой еще не закончил.

— К вашим услугам, — сказал Глеб.

— За мои деньги, — в тон ему проворчал Казаков. — В общем, считай, что первый этап проверки ты прошел — доказал, что крутой, как вареное яйцо, и можешь за себя постоять. Но это многие могут. Второй этап будет посложнее.

— Можно вопрос? — вежливо перебил его Глеб. — А сколько их будет всего, этих этапов?

— Сколько надо, столько и будет, — буркнул Казаков. — Ты вот что... Они как там, самостоятельно передвигаться могут?

Глеб посмотрел на распластанных по земле охранников. Один из них, ушибленный, по всей видимости, не так сильно, как другие, потихонечку тянул руку к лежавшему неподалеку пистолету. Сиверов наступил ему на запястье, а когда тот вздрогнул и повернул к нему испуганное, перепачканное землей и кровью лицо, ласково улыбнулся и укоризненно качнул стволом “глока”: дескать, не шали.

— Захотят — смогут, — сказал он в трубку.

— Тогда передай трубку Байконуру, — велел Казаков, — а сам садись в машину и дуй обратно в банк. Когда будешь?

— Мы за городом, — сказал Глеб, — так что, наверное, где-то через час. Андрей Васильевич, может, я их все-таки подвезу?

— Сами доберутся, — кровожадно прорычал банкир. — У них машина хорошая, почти сорок тысяч стоит, на такой грех не добраться. Трубку Байконуру отдай, а сам — пулей сюда. Даю тебе сорок пять минут.

Глеб пожал плечами и поставил пистолет на предохранитель.

— Который из вас Байконур? — спросил он, ни к кому персонально не обращаясь.

Здоровенный охранник у его ног завозился, пытаясь встать. Глеб убрал свой ботинок с его запястья, и Байконур сел. Вид у него был потрепанный, но на деле все сводилось к нескольким царапинам и ушибам. Сиверов отдал ему трубку и сказал:

— Подъем, гаврики, хватит спать.

“Гаврики”, ворча, покряхтывая и вполголоса отпуская крепкие словечки, начали подниматься с земли. На Глеба они старались не смотреть. Байконур беседовал по телефону, то есть сидел на земле, слушал, кивал, и с каждым кивком выражение его лица становилось все более кислым. Закончив разговор, он спрятал трубку в карман мятого грязного пиджака, перекатился на четвереньки, медленно принял вертикальное положение и присоединился к своим коллегам, которые, сопя и матерясь сквозь зубы, корячились возле тяжелого джипа, силясь поставить его на все четыре колеса.

Наконец машина качнулась и грузно, с шумом коснулась дороги. Один из охранников сразу же полез в багажный отсек за домкратом, другой принялся снимать с задней двери запасное колесо. Водитель уже поднял слегка помятый капот и, озабоченно посвистывая, время от времени утирая рукавом сочившуюся из пореза на лбу кровь, осматривал двигатель. Байконур боком приблизился к Глебу и, по-прежнему избегая смотреть ему в лицо, торопливо собрал разбросанные по земле пистолеты.

— Байконур, — сказал ему Глеб, — откуда такое странное погоняло?

— А я знаю? — угрюмо огрызнулся тот, — Шеф придумал, вот и хожу в Байконурах. У него, видите ли, на имена память хреновая, так он людям, как собакам, клички дает.

— М-да, — сказал Глеб. — Ну ладно, ребята. Давайте без обид, идет? Нам с вами еще работать и работать.

— Чего? — опешил здоровенный щекастый детина, до сих пор молча крутивший ручку домкрата.

— Я ваш новый начальник, — представился Глеб.

— Чего? — повторил щекастый. Челюсть у него отвисла, глаза выпучились.

— Вместо Полковника, что ли? — спросил водитель, держа на весу крышку капота.

— Ага, — сказал Глеб и пошел к своей машине.

— Блин, — послышался позади него голос Байконура, — ну и шуточки у Андрея Васильевича!

Водитель молча уронил крышку капота, и та с громким лязгом захлопнулась. Глеб не оглянулся, но в глубине души вынужден был признать, что целиком и полностью согласен с Байконуром: шуточки у Андрея Васильевича и впрямь были еще те.

До банка он добрался за тридцать с небольшим минут — не так уж это было далеко, да и Слепой умел ездить, не попадая в пробки. Правда, с каждым годом это становилось все сложнее, и он все чаще думал, что рано или поздно, чтобы хоть куда-нибудь успеть вовремя, ему придется пересесть на велосипед, в крайнем случае — на мотоцикл. Мотоциклы Глеб недолюбливал, главным образом потому, что при всей своей мобильности несущийся во весь опор по оживленной городской улице мотоциклист поневоле привлекает к себе внимание.

На сей раз охрана даже не подумала его остановить, и Глеб сам, по собственной инициативе, подчеркнуто демонстративно сдал охраннику у входа свой воняющий пороховой гарью “глок” с глушителем. Охранник шарахнулся было в сторону, но тут же взял себя в руки и принял у Глеба пистолет с таким видом, словно это была бомба. Все это произошло прямо под любопытным взглядом следящей видеокамеры. Глеб подошел к зеркалу, поправил узел галстука, застегнул пиджак, скрывая испачканную на животе рубашку, и, отказавшись от сопровождения, широким шагом двинулся через операционный зал.

Банкир Казаков по-прежнему сидел в своем роскошном кабинете, но уже не за письменным столом, а за низким стеклянным столиком в углу, вокруг которого были расставлены удобные кожаные кресла с низкими спинками. На столике красовались хрустальный графин с чем-то, по цвету напоминавшим слабо заваренный чай, две рюмки и блюдо с фруктами. Одна рюмка была пуста и суха, а на донышке второй Глеб углядел остатки все той же коричневатой жидкости. Знаменитая банкирская бородавка пламенела, как стоп-сигнал. На обширной лысине поблескивала испарина, а глаза не то чтобы глядели в разные стороны, но и трезвыми их назвать было нельзя.

— Садись, Комар, — предложил он, указав Сиверову на кресло напротив себя. — Садись, выпьем. Имей в виду, с этим делом у меня просто, безо всяких там этикетов — сам наливай, сам пей, сам блюй и сам за собой убирай.

— Благодарю вас, — сказал Глеб, усаживаясь, — но я лучше воздержусь.

— Хозяин — барин, — сказал Казаков. — Не хочешь блевать — не блюй. Я тоже никогда не блюю. Еще чего — добро на пол выплескивать!

— Я хотел сказать, что не пью на работе, — уточнил Глеб.

Он смотрел на Казакова и никак не мог понять, кто перед ним — великий хитрец, актер, умело маскирующий острый ум и звериное чутье, или обыкновенная свинья, которой против ее воли навязали прямохождение и которая делает все от нее зависящее, чтобы как можно скорее вернуться в первоначальное животное состояние.

— А ты пока не на работе, — напомнил Казаков, снимая с графина пробку и наливая себе до краев. В воздухе запахло спиртом и дубовой бочкой. — Ты пока этот... абитуриент. Соискатель, понял?

— Пьяный соискатель — отвергнутый соискатель, — объявил Глеб. — На эту удочку вам меня не поймать, Андрей Васильевич.

— Да кто тебя ловит!.. Кому ты на хрен сдался? Ловят его... Все вы, бывшие чекисты, этим болеете...

— Чем?

— Да этой, как ее, заразу... Па... паранойей, вот! А впрочем, дело хозяйское, Может, ты и прав. Пускай из двух голов хоть одна будет трезвая. Расскажи лучше, что там у тебя с Байконуром вышло.

Глеб рассказал — кратко, но подробно. Казаков выпил, закусил виноградиной, закурил и взялся было за пояс брюк, словно собирался снять штаны, но вовремя спохватился и оставил брюки в покое.

— Да, — сказал он, посасывая сигарету, — а ты крут, подполковник. Охрана у меня дрессированная, отборная — этим еще Полковник занимался, земля ему пухом, а он был спец — всем спецам спец... А ты, значит, его выучеников мордами в землю уложил, а сам даже не запачкался. Ну-ну.

— Да они просто не ожидали такого, вот и попались, — скромно возразил Глеб.

— Должны были ожидать! Я их лично инструктировал и предупредил, что с тобой шутки плохи. Ну, черт с ними, сами виноваты, что нарвались. Я вижу, ты не задаешь вопросов...

— Каких?

— Ну, например, что было бы, если бы не ты их, а они тебя.

Глеб пожал плечами.

— Знаете, Андрей Васильевич, — сказал он, — сослагательное наклонение меня как-то не волнует. Все эти “если бы” да “кабы” — пустая болтовня" Если бы они меня подловили, я бы быстро узнал, что со мной будет. А поскольку ничего подобного не произошло, то и думать об этом нечего. Кроме того, я полагаю, что ничего страшного со мной бы не случилось. Если бы вы хотели от меня избавиться, то подложили бы в машину не радиомаяк, а радиоуправляемый фугас.