Смоленская площадь - Алексей Троненков

Он смотрел на прекрасную операторскую работу, и холодное бешенство заполняло все его существо, темной силой бурля и завихрясь в области солнечного сплетения. Николай видел, как хитрый и коварный немецкий перевод интервью страшно «передергивает» ответы народного избранца. И в голове у рядового бюргера, кто еще интересуется Большим миром, осядет именно информация, умело преподносимая диктором. Дозированная, в отрыве от контекста проблемы. И этот до мерзости самодовольный депутат невольно наносит своей стране непоправимый вред, недостаточно тщательно выверяя свои ответы, по неразумению используя слова и выражение, трактуемые двояко… Покрасоваться захотел, сволочь, цветистую речь плетет, как узоры вяжет, совершенно не догадываясь, как эти узоры черным цветом опутают репутацию его Родины.

Но он этого даже не поймет — уедет в Москву, отпишется по командировке, по характеру задаваемых вопросов в интервью, отчитается перед избирателями — вот он какой крутой и ревностный — не боится выносить сор из избы, доводит проблемы простого российского жителя до заплывших жиром мозгов западного обывателя!

А посольство целый месяц после будет стоять на ушах, стараясь когда шуткой, когда откровенно опровергая, хоть как-то нивелировать ущерб словоохотливого идиота…

Рука сжала телевизионный дистанционный пульт, и палец сам лег на кнопку отключения. Не было ни сил, ни желания смотреть на этот откровенный обман. Тем более, Николай был одним из немногих, кто владел кавказской проблематикой, что называется, изнутри. Ему было известно главное, скрытое от простого обывателя — первопричины.

Но, не будучи допущенным в верхи, где, собственно и создавались эти первопричины, не мог устранять их по своему усмотрению. Он мог лишь бороться с ними, делая свою работу. И там — наверху и здесь — в посольстве, все работали вроде бы на благо своей страны. Только понимание это было абсолютно разным. Вот почему простые, но честные «полевые игроки» никогда не попадают во власть. И вот почему страна, несмотря на воистину титанические противодействие сверху, еще жива…

А он… Он должен работать. Не просто информировать Москву о важнейших событиях, а противодействовать всему, направленому против его страны. Даже если эта угроза исходит изнутри!

И придется перебороть себя и смотреть все телеканалы, дрожа от негодования и покрываясь испариной от жгучей ненависти. И значит нужно жать руки и улыбаться людям, которых презираешь. Презираешь за их сотрудничество с тобой, за их слепую веру в силу слова и свою собственную безгрешность. За замкнутость их всемогущего мирка… А после блестящих дипломатических приемов, замертво валиться на кровать…

И еще он понял то, чего никак не мог постичь ранее — почему многие опытные работники отказывались от последующих загранкомандировок, предпочитая «работе в поле» пыльную работу в архиве или вообще увольнялись с болью в сердце и бесконечной тоской в глазах. Не каждый был в силах вынести эту извечную борьбу на два фронта. Борьбу с самим собой. Борьбу ради страны, которая завтра кинет в тебя камень — со злобой в глазах и раззявя крикливый рот…

Но одновременно он понял, почему так и не прервался поток молодых ребят с блестящим образованием, пренебрегших потрясающими воображение предложениями «со стороны». И почему не уходят те, кто нашел в себе силы продолжать работу. Кто делает ее, находясь меж двух огней, и чьи умение и таланты оценивались «охотниками за головами» не в одну тысячу «баксов».

Они не работали, памятуя о былом блеске и престиже. Нет.

Просто они по-прежнему находились на передовой.

Просто всегда кто-то должен принимать на себя первый удар.

Просто он со страшной ясностью осознал — Третья мировая уже идет… И началась она не сегодня и не вчера…

Он глубоко вздохнул и снова включил телевизор, мельком подумав о резиденте, которого еще не известил о завтрашней встрече. А встречался он с Герхардом Кляйном, исполнительным директором департамента корпоративных клиентов и членом правления «UBS». На днях Герхард сам связался с ним по «запасному» варианту и предложил встретится. Сказал, это очень срочно и очень важно! Всего на несколько минут…

История знакомства молодого дипломата с «акулой империализма» была до чертиков банальна. Кляйн среди прочих читал лекции по теории монетаризма в высшей экономической школе Базеля. И Николай, набравшись смелости, подошел к седовласому профессору и одновременно одному из руководителей первого банка Швейцарии, того самого банка, где держала все свои счета компания некоего Раменова…

…А ведь никто и не пророчил в тридцатые годы молодому сапожному подмастерью Герхарду Кляйну блестящего будущего. Возможно, не было бы этого будущего, не случись Большой войны, во время которой юноша ринулся, очертя голову, в свое Большой Приключение.

Вскоре у него закружилась голова от быстроты победного шествия германской армии по Западной Европе. И в конце сорок второго он написал рапорт о переводе его на Восточный фронт. Да только неудачно он выбрал момент, попав вместе с генералом Паулюсом в окружение.

Но Кляйн не унывал и в холодных сибирских лагерях. За неимением лучшего, он взялся за полное собрание сочинений Маркса — благо в лагерной библиотеке оно имелось на немецком языке — по-видимому как раз в расчете на пленных. И одолев «Капитал», паренек задумался. Он осознал, глядя на цифры, графики — это для него! По его просьбе, лагерное руководство, явно довольное приобщением молодого фашиста к марксизму, выписало из столицы доступные учебники по экономике. И Кляйн утонул в этой стихии, с упоением лавируя между подводных камней всевозможных экономических учений, сопоставляя и делая выводы.

По его расчетам была перестроена вся лагерная бухгалтерия, и начальник лагеря был готов расцеловать «фрица», когда спустя три месяца получил грамоту из рук Самого Главнокомандующего за выдающиеся достижения в области экономии в народном хозяйстве.

А Кляйн со временем вернулся на свою германщину, подучился, да и укатил в благополучную Швейцарию, где экономист был принят с распростертыми объятиями. Только любовь к снежным российским просторам сохранилась на всю жизнь… И никто кроме Николая не знал этого.

13 февраля 1999 года

На следующий день…

Москва, Кремль

— Послушайте, Владимир! Я, я буду с Вами откровенен. Да, откровенен. Предельно откровенен! Ситуация мне… мне не нравится! Она просто вышла из-под контроля! Да, из-под контроля.

Человек не был взволнован. Просто он быстро говорил. Просто скороговоркой он высказывал очевидные и будничные для него вещи. Просто ошибались очень многие, принимавшие быструю речь за признак тревоги или даже, смешно сказать, паники. Просто был он невысок, слегка сутулился и был черняв, а это, как ни крути, не могло добавить ему любви со стороны очень уж разборчивой российской общественности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});