Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

Зиверс сел. Стоять, при его здоровенном росте, в присутствии низкорослого Гиммлера было не совсем удобно. Вольфрам помнил, как при первой встрече не знал, куда себя деть, стесняясь своего роста, немного горбился. А Гиммлер тогда сказал: «Посмотрите, эта оглобля скоро совсем согнется! Дайте ему линейку, пусть засунет под ремень, это отучит его сутулиться». Все засмеялись. И Зиверс тоже. Потому что не смеяться было нельзя. Только смутное предчувствие окатило позвоночник холодным душем, как всегда бывало в ответственные моменты, важные для его, Зиверса, жизни.

После того случая Гиммлер приблизил к себе Зиверса.

— Скажите, Вольфрам, вы в вещие сны верите? — мягко спросил Гиммлер.

— В вещие сны?

— Да-да. Знаете, сны, которые выглядят такими реальными, что вам кажется, что вот сейчас вы ощутите даже запах пота людей, которые вас окружают.

Зиверс ждал. Он уже знал, что у Гиммлера бывают моменты, когда он разговаривает вроде бы сам с собой, но в расчете на собеседника, умеющего слушать. И терпеть не может, когда его перебивают.

— Когда нет возможности почувствовать, что это лишь сон. Когда кажется, что вы застряли в этом. Навсегда. Или когда вы знаете, что это когда-то уже было. А возможно, даже будет. Вот что я называю вещими снами.

— Я думаю, что каждому снится такое, — уклончиво ответил Вольфрам, чувствуя, как по спине побежали знакомые колкие иголочки холода.

— Не надо, Зиверс, — тихо сказал Гиммлер. — Не надо. Вы не хуже меня знаете, что это был сон. Действительный, настоящий, вещий сон. Такой, какой бывает один раз в жизни. Не нужно мне говорить, что такое бывает с каждым! Не бывает! Не бывает такого с каждым! И вы это тоже отлично знаете. Мне не нужен врач…

Он сидел за столом, а над его головой безмолвно и вызывающе смотрел в будущее Гитлер. Этот портрет был не чета тому, что висел в приемной. Это была обыкновенная, хорошо, можно сказать отлично, выполненная работа. Но не более. Фюрер на этом портрете был не живой. Картинный.

«Странно, — подумал Зиверс. — Почему он не держит тот портрет здесь? Сколько раз смотрю, столько раз задаюсь этим вопросом…»

— Так что же вы видели? — спросил он у Гиммлера.

Тот посмотрел на Зиверса оценивающе, словно взвешивая, стоит ли доверять этому человеку такую тайну, тайну своих снов.

— Я видел камеры, Вольфрам. Зиверс нахмурил лоб.

— Камеры, — снова повторил Гиммлер. — Кинокамеры. Многочисленные объективы. Они смотрели на меня, как глаза какого-то огромного животного. И я закрывался от них, от этих камер… Закрывался, чтобы не видеть этих жадных, голодных лиц. Такие лица бывают только у упырей. Мне было противно, и я закрывал лицо. А они считали, что я их боюсь… И радовались. А еще я видел там вас, Вольфрам. Вы молились… Странные слова, я не знаю такого языка. Может быть, такого языка нет на земле.

Гиммлер замолчал, глядя перед собой.

Зиверс решился напомнить ему о своем существовании:

— А дальше?..

— Дальше? — переспросил Гиммлер, не выходя из ступора, а потом, опустив глаза и посмотрев на стол, сказал, четко произнося каждое слово: — Дальше я не помню. И вы… Забудьте.

Словно подтверждая свой приказ, он выдержал коротенькую паузу и спросил своим обычным тоном:

— О чем с вами беседовал фюрер?

— Мы получили небольшую выволочку, — сразу, зная, что такой вопрос последует, ответил Зиверс. — Как я понял, на исходе основной волны недовольства фюрера транспортным министерством. После провала работ в Институте Маятника наше положение несколько пошатнулось. Я сделал небольшой доклад об операции «Тангейзер», и, как мне показалось, фюрер остался доволен. Когда мы с бригаденфюрером выходили из кабинета, он был в довольно приподнятом настроении.

— Хорошо. Что вы рассказали фюреру?

— Рассказывал в основном фон Лоос. То, что было в его компетенции. Все идет по плану.

— Донесения от нашего человека?..

— Пока только предварительные заключения. Он изначально готовился для высокой степени вовлеченности и самостоятельности. Донесения будут поступать по мере возможного.

— Хорошо… — Гиммлер устало закрыл глаза, провел рукой по лбу. Указательный и большой пальцы сжали переносицу, сдвигая очки.

«У него тонкие и длинные пальцы, — подумал Зиверс. — Созданные, чтобы играть. Только вместо музыкальных он выбрал политические инструменты».

— Хорошо, — снова сказал Гиммлер. — Мне нужен этот предмет. Иначе я просто не смогу нормально спать. Идите, Вольфрам.

20

Аллах избирает посланников из ангелов и из людей.

Коран. Верующие. 74 (75)

Крупная жирная ящерица, перебегавшая дорогу, поплатилась за свою неосторожность и была раздавлена стертой покрышкой «фиата». Впрочем, никто из сидевших в кабине и кузове этого даже не заметил — так ничтожна была жительница песков в сравнении с грохочущей самодвижущейся повозкой из далекого Турина.

— Жарко, — сказал Богер, обмахиваясь ладонью.

— Это еще не жара… Жара будет позже.

— Издеваешься?

— Говорю серьезно. Жара будет позже, когда мы достаточно далеко отъедем от средиземноморского побережья. Так что пока можешь насладиться прохладой.

— Издеваешься, — уверенно повторил Богер и сплюнул в открытое окно. В рот уже начала набиваться песчаная пыль, этот вечный спутник африканских поездок.

Свой небольшой караван Фрисснер обустроил так: впереди — легковой «фиат-508» с ним, Замке и Ягером, за рулем — Макс. Далее — три «фиата-СПА», соответственно за рулем Каунитц, Вайсмюллер и еще один водитель со стажем, Опманн. В кабине каждого грузовика сидело по солдату, остальные помещались в затентованных кузовах, на кабинах были укреплены станковые пулеметы МГ. Основной упор Фрисснер сделал на воду, и в этом его полностью поддержал Замке, посему плоские канистры полностью устилали днища кузовов.

Ягер, сидевший позади вместе с археологом, был мрачен. Он появился за пару минут до выезда и на вопрос Фрисснера насчет проводника буркнул:

— Всему свое время.

— За экспедицию отвечаю я, — возразил Фрисснер, — поэтому я хотел бы иметь всю информацию. Понятно вам? Всю!

— Остыньте. — Ягер поморщился. — Будет вам проводник. Тут не так много дорог, так что вряд ли нам грозит разминуться…

Они миновали итальянский пост — два маленьких худосочных танка на высоких гусеницах, возле которых вертелись чернявые карабинеры. Один помахал грузовикам рукой — то ли от избытка положительных чувств, то ли с издевкой. Тут же навстречу попалась повозка, влекомая плешивым ослом, на повозке сидел бородатый старик и, кажется, дремал.

— Британские разведчики залетают очень далеко, — пробормотал в пространство Ягер.

— Пугаете, господин майор? — спросил Макс.

— Оставьте этого майора, оберштурмфюрер! — сухо сказал Ягер. Археолог поправил очки и удивленно посмотрел на него.

— Да, и не надо моргать глазами, дражайший ученый, — продолжал Ягер желчно. — Я — штурмбаннфюрер СС, равно как и дражайший господин капитан Фрисснер, а этот вот господин за рулем — оберштурмфюрер СС, о чем вы, конечно же, ничего не знали. Неужели вы думали, наивное вы существо, что такую операцию доверят ребятам из вермахта?

— Я не существо, — возразил Замке.

— Полно, все мы существа. Одни разумнее, другие нет, одни наивнее, другие нет… Ваш приятель Фрисснер не открыл вам глаза, не так ли? Так вот, это делаю я. По-моему, это честно.

— Вы не пьяны, господин майор? — деликатно осведомился Фрисснер, внутренне кипя.

— Нет, штурмбаннфюрер. Я не пью с утра.

— Напрасно. Лучше бы вы были пьяны. По возвращении я буду вынужден доложить о вашем поведении бригаденфюреру.

— Вы сначала вернитесь, штурмбаннфюрер, — ехидно сказал Ягер. — А потом уж докладывайте. И если вы думаете, что нажили себе в моем лице врага, в ссорах с которым приятно будет коротать время, вы очень сильно ошиблись. Мне наплевать на ваши шпильки.

Километров десять они ехали молча, только шуршал одеждой Замке, старавшийся отодвинуться от Ягера. Тот косился на него, но ничего не говорил. «А вот и проблемы, — думал тем временем Фрисснер, сплевывая пыль. — Пора бы надеть маску… Черт с ней, с маской, но что мне делать с этим надменным идиотом? Вернее, не идиотом, потому что он умен, очень умен, и это еще хуже, чем если бы он был идиотом, потому что с идиотом по крайней мере знаешь, как себя вести… И где, в конце концов, этот проводник? Почему его нет? Почему опять все зависит от Ягера? Я не люблю, когда все зависит не от меня, особенно если это связано со мной и с моими людьми…»

— Танк, — сказал Богер, ни к кому не обращаясь.

Действительно, на обочине — если в желтизне песка можно было разделить обочину и так называемую «проезжую часть», — торчал обгорелый остов британского танка «матильда» со снесенной башней. Башни поблизости не было — то ли занесло песком, то ли зачем-то уволокли… Откуда он тут? Один, без сопровождения… если только кости сопровождения не лежат тут же под песком, черт знает как далеко от родной Англии, или Уэльса, или Шотландии, или, чем черт не шутит, Новой Зеландии с Австралией…