Нарисуй мне лето - Прокофьев

пару дней.

— Я прекрасно это понимаю, — в её голосе сквозит плохо скрываемое раздражение. — Но обстоятельства изменились. Ты же понимаешь, насколько это важно для компании.

С силой сжимаю переносицу.

— Ладно. Я приеду. Но это не значит, что я согласен на эту авантюру с женитьбой.

— Итен, — её голос становится жёстким, как сталь. — Ты должен понимать, что на кону. Это не просто слияние компаний. Это будущее нашей семьи.

— Я в курсе. Ты уже это говорила сто раз, — огрызаюсь, чувствуя, как закипает кровь.

Повисает гнетущее молчание. Слышно только моё тяжёлое дыхание. Наконец, мать тяжело вздыхает:

— Просто приезжай. Мы всё обсудим.

Отключаюсь и со всей дури швыряю телефон на кровать. Чёртова ситуация. С одной стороны — компания, ответственность перед семьёй. С другой — моя свобода, мои желания. И Луиза. Блин, Луиза. Как ей сказать, что мне надо свалить? И стоит ли вообще говорить? Может, просто слинять по-тихому? Нет, это будет подло. Да и не смогу я так с ней поступить.

Понимаю, что меня волнует её мнение. Когда это успело произойти? Когда эта тихая девчонка с огромными глазами стала так важна для меня? К чёрту всё это. Сейчас нужно поспать. Валюсь на кровать, даже не раздеваясь. Перед глазами всё ещё стоит лицо Луизы в момент поцелуя — удивлённое, с лёгкой тенью страха и… счастья? Эти глаза, в которых можно утонуть. Мягкие губы…

— Чёрт, Итен, ты по уши вляпался, — бормочу, проваливаясь в тяжёлый сон.

* * *

Утро врывается в комнату беспощадным светом. С трудом разлепляю веки и пытаюсь сфокусироваться на циферблате часов. Полдвенадцатого. Кое-как выползаю из постели и плетусь в ванную. Ледяная вода немного приводит в чувство.

Натягиваю первые попавшиеся шмотки и спускаюсь на кухню, мечтая о спасительной кружке крепкого кофе. Луиза уже там — сидит за столом, уткнувшись носом в свою чашку. Когда я захожу, она вздрагивает и отводит взгляд.

— Доброе утро, — хриплю, двигаясь к кофеварке.

Луиза что-то невнятно мычит в ответ, по-прежнему избегая смотреть на меня. Наливаю себе кофе. Первый глоток обжигает горло, но эта боль приносит странное удовлетворение. Мозг постепенно просыпается.

— Как ты? — спрашиваю, плюхаясь на стул.

Она пожимает плечами, нервно наматывая на палец прядь волос:

— Нормально.

Воспоминания о вчерашнем вечере накрывают с головой. Дурацкая игра, поцелуй… Чёрт, этот поцелуй. Вкус её губ до сих пор преследует меня. Перед глазами снова встаёт её лицо — растерянное, смущённое, но такое прекрасное. Повисает неловкое молчание. Надо сказать ей про отъезд, но слова застревают в пересохшем горле. Как объяснить, что мне необходимо срочно уехать в город?

— Слушай, Луиза… — начинаю, собравшись с духом.

Она вздрагивает, расплёскивая кофе на скатерть.

— Нет-нет, всё нормально, — быстро тараторит она, промокая лужицу салфеткой. — Это ж просто игра была, да? Ничего такого.

Её слова неожиданно бьют под дых. Ничего такого? Да я всю ночь не мог выкинуть из головы этот чёртов поцелуй!

— Ага, конечно, — отвечаю максимально равнодушно, хотя внутри всё переворачивается. — Просто игра.

Луиза кивает с явным облегчением. И от этого на душе становится ещё паршивее. Хочется схватить её за плечи, встряхнуть, заставить посмотреть мне в глаза. Сказать, что это была не просто игра, что я чувствую, что-то большее. Но вместо этого я молча пялюсь в свою кружку.

— Вообще — то, я хотел сказать… — снова начинаю, но тут на кухню с грохотом вваливается Майкл.

— Доброе утро, голубки! — гаркает он, плюхаясь на стул между нами. — Как спалось? Небось всю ночь глаз не сомкнули, а?

Луиза краснеет как помидор, а я готов придушить этого балбеса голыми руками.

— Зашибись, — цежу сквозь зубы, сжимая кружку. — А теперь, может, свалишь? У нас тут личный разговор.

Майкл лыбится:

— Оу, въехал-въехал. Не буду мешать вашим нежностям. Продолжайте, ребятки!

Он подмигивает Луизе и сваливает, насвистывая, какую-то дебильную мелодию. Зуб даю, когда-нибудь я его придушу. Или хотя бы вмажу как следует.

— Прости за него, — вздыхаю, массируя пульсирующие виски. — Майкл иногда бывает… чересчур.

Луиза слабо улыбается, продолжая теребить прядь волос:

— Ничего. Он… забавный.

Забавный? Серьёзно? Качаю головой, поражаясь её ангельскому терпению. Как можно быть такой доброй? Это выше моего понимания.

Снова повисает неловкая тишина. Судорожно пытаюсь придумать, как сказать ей про отъезд. Но все слова кажутся какими-то неправильными, фальшивыми. Почему это так сложно?

Глава 21. Луиза

Резкий звук чашки, опустившейся на столешницу, выдёргивает меня из раздумий. Поднимаю взгляд на Итена. Он хмуро пялится в свой кофе. Что-то явно не так. Воздух буквально звенит от напряжения, как перед грозой.

В голове хаос, мысли скачут, как бешеные кролики. Хочу, что-то сказать, но в горле пересохло. Может, поинтересоваться, как он спал? Нет, бред какой-то. Про планы на день спросить? Ещё хуже.

Украдкой кошусь на Итена. Он всё так же сидит, насупившись. Интересно, о чём задумался? Неужели что-то стряслось? Эта неопределённость с ума сводит. Нервно тарабаню пальцами по столу.

— Луиза, — внезапно произносит он.

Вздрагиваю от неожиданности.

— Мне надо будет уехать на пару деньков.

Чего?! Куда? Зачем? В груди всё сжимается, сердце замирает.

— Ага… Понятно, — выдавливаю из себя, стараясь звучать непринуждённо.

Выходит, фальшиво. Внутри всё узлом завязывается от волнения.

— По делам, — торопливо поясняет он. — Ничего особенного, просто документы разгрести. Через два дня вернусь.

Киваю, как болванчик. Два дня это ж не навсегда, так? Тогда почему меня накрывает паника от мысли, что я тут одна останусь? Я же собиралась месяц торчать здесь в гордом одиночестве!

— Ты в порядке? — спрашивает Итен, в упор глядя на меня.

Его взгляд проникает в самую душу. Кажется, будто все мои мысли видит как на ладони. Совсем неловко становится.

— Ага, конечно, — отвечаю, нервно крутя прядь волос. — Прост… как-то неуютно будет одной в пустом доме.

— Постараюсь побыстрее, — мягко говорит он.

Снова киваю, закусив губу. Щёки пылают, как у школьницы. Хочется сквозь землю провалиться со стыда за свою реакцию. Итен поднимается, и меня так и подмывает вцепиться в его руку, взмолиться, чтоб остался. Но я просто сижу, стискивая чашку, будто спасательный круг.

— Уеду завтра утром, — бросает он. — Может, сегодня вечерком глянем кино?

— Давай, — отзываюсь, стараясь звучать невозмутимо. — Выберешь что-нибудь?

— Замётано. А сейчас мне надо пару звонков сделать. До вечера?

— Ага, — бурчу, провожая его взглядом.

Остаюсь тет-а-тет с кухней, не зная, куда себя приткнуть. Почему обычная мысль о его отлучке вызывает такой шквал чувств? Чувствую себя полной дурой. Неужто я так к нему прикипела за пару дней?

Резко вскакиваю, с грохотом отпихнув