Одесский фокстрот - Татьяна Соломатина

И всю ночь до утра мы вчетвером болтали о том и об этом – и о поэзии, и о прозе, и о дружбе, и даже о любви – в засранной съёмной однушке моего молодого друга. И уснули абы как на чём придётся – на разваленном, раздолбанном раскладном диване – мы, и на скрипящей продавленной чужой кровати – они, – под утро. И мой молодой друг, вскочил прежде всех и понёсся за йогуртами и апельсинами на завтрак.

И весь день мы бродили по Киеву. И в ботаническом саду снегом были покрыты уже цветущие магнолии.

На каких платформах дальнего следования остаются они, наши друзья?

* * *

Тонкие девочки рожают троих. Светлые мальчики темнеют.

– Так когда она приедет?

– Да скоро уже! Так вот, слышь, я ей говорю…

Она приезжает. У неё нет купальника, потому что она думала, что в октябре 2012 года в Одессе уже холодно. У нас в апреле 2005 года не было тёплых курток, потому что мы думали, что в Киеве уже тепло.

Я даю ей свой купальник. Она плещется в водах Шестнадцатой и на несколько минут становится похожа на себя – ту. Что ещё не озабочена необходимостью кормить, одевать, обувать и учить троих детей. Она даже не озабочена им, всё ещё молодым, но страшно пузатым и чудовищно занудным моим другом. Сейчас, эти пару минут, она, наконец, озабочена только собой. Своими ощущениями от этого мира. Это так важно – ощущения от мира. Свои ощущения. Когда ты не готовился, не планировал. Или планировал и готовился, но не к тому. А где же море? Вот, пожалуйста! Купаться, наверное, холодно? Да я вас умоляю! А я не взяла купальник… Извольте. Кабинка у вас за спиной!

Мы идём от Шестнадцатой до Аркадии. Она радуется. Он что-то говорит и говорит. Кажется, о том, как тяжело жить. Хотя они уже давно купили квартиру. И машину. И ещё одну машину. Или их купила она? Неважно. У них есть – они купили. И есть море. И есть наш путь от Шестнадцатой до Аркадии. Но он всё время говорит. И всё время – не о том и не про то.

У неё работа – там. Сама она – здесь, со мной. У него работа здесь. Собственная фирма. Не такая удачная, как хотелось бы. Но всё-таки. Но у неё работа, вместе со всеми только поставленными печатями и проведёнными переговорами, – там. А у него – здесь. И больше у него здесь никого нет. Ни меня. Ни моря. Ни лета, выданного этой осенью одесситам. Ни стремлений, ни мечтаний, ни надежд. Есть заунывная речь о том, что не удалось. Нам всем что-то не удалось. И кто-то нам не удался. Но неужели нельзя всё это оставить? Сбросить. Не думать. А просто получать удовольствие.

– Ты не можешь просто получать удовольствие?!

– Юрьевна, я забыл, что такое просто получать удовольствие!

– Жаль. Точнее – зря! Если ты ещё хоть что-то скажешь о бизнесе, кредитах, откатах и тактиках-стратегиях – я не забуду, что такое получать удовольствие. Я просто исключу тебя из своей жизни. Прямо сейчас.

Проходим Десятую. Снова какие-то стройки-монстры. Попытка одесситов сделать из побережья Лазурный берег – не удалась. Как не удалось моему молодому другу сделать свою жизнь счастливой. Слишком много бетонных заборов для Лазурного берега. Слишком много поэм о неудавшемся вместо суровой мужской прозы.

– Юрьевна, ты несправедлива!

– Зато счастлива. Ты помнишь, в прошлом году ты пригласил нас на своё тридцатилетие?

– Помню. И? Спасибо, что приехали.

– Спасибо, что нашли нам номер в гостинице неподалёку от вас. Вам было удобно.

– Но вам бы было неудобно у нас. Трое детей!

– Действительно. Трое детей в трёхкомнатной квартире.

– Но у вас же были деньги!

– Деньги всегда есть, когда ты искренне хочешь к кому-то приехать. Помнишь, мы в 2009 году проездом были в Киеве? И у вас была очередная съёмная хата и уже двое детей.

– И вам было неудобно. В туалете валялся использованный памперс.

– Ах, мой друг. Всё ещё мой друг…

– Ты это к чему?

– Если уже надо объяснять – то ни к чему.

Его жена просто смотрит на море. Просто идёт. Просто радуется. Трое детей нужны человеку, чтобы просто радоваться, когда они не рядом.

– Юрьевна, я не понимаю, о чём ты!

– Жаль. Точнее – зря!

Проход после Десятой до Аркадии – закрыт. Очередными стройками. Плотность кондоминиумов зашкаливает за все разумные пределы. Неужели теперь наверх? По одной из самых длинных лестниц побережья – по лестнице Девятой Фонтана?!

Милая старушка гуляет с милой собачкой. На прислугу старушка не похожа – слишком независимый взгляд.

– Скажите, мы можем как-нибудь пройти тут до Аркадии?

– Насколько я знаю – нет. Разве что по стройкам? Но та – закрыта наглухо. На вон той – злые псы. Лучше вернитесь на Девятую и…

И наверх. И переулками. Мимо очередной жуткой высотной «элитной» недвижимости.

– Это что, жилой дом?

– Я не знаю. Похоже на гостиницу.

– Я пойду узнаю.

– Зачем тебе?

– Я подумывала купить тут, в Одессе, квартиру.

Уходит. Говорю молодому другу, что хочу пить.

– Вон магазин! – говорит он.

Иду в магазин. Молча. Покупаю воды. И виски. Если я не выпью спиртного, сойду с ума. Потому что сильно отлична эта дорога от Шестнадцатой до Аркадии от той, что была прежде. Даже от той, что была тут всего лишь семь лет назад.

– Всего лишь семь лет назад…

– Что?

Садимся на скамейки. Не обнимаясь. Не хохоча. Садимся друг напротив друга. Удобные скамейки. Передаю ему бутылку виски, прежде щедро глотнув.

– Всего лишь семь лет назад ты был другим.

– Я сильно изменился.

– Жаль. Точнее – зря!

– Все мы меняемся.

– Нет.

– Никто не оригинален.

– Да.

– Чего ты хочешь?

– Ничего. Выпить. Я могла бы хотеть узнать, куда делся тот солнечный мальчик…

– Солнечные мальчики – это мальчики-дауны?

Лучше молча пить виски. И дожидаться его жены.

Кое-как выбираемся к дороге. Надо же – я совсем всё забыла! Точнее – тут всё изменилось. Посреди всего, что тут изменилось, мне и вспомнить-то нечего.

Ловим машину.

Едем в Аркадию.

Идём в старый-добрый кабак «Ассоль». Точнее – старый. Жаль, что не добрый. К тому же ещё и очень дорогой. Хотя, конечно, дешевле ирландского паба на Дерибасовской.

Заказываем. Выпиваем. Едим.

Мой молодой друг всем недоволен. Когда же он успел стать таким понтовитым снобом?

Начинаются танцы-шманцы. Мы не слышим друг друга. Слава богу. Давно пора уходить.

Расплачиваемся по счёту. Он не помнит утренний уговор. Не важно. Это не тест. Констатация факта. Зло обсмеивает «брачный неликвид» на танцполе. Я ему вторю. Ехидно. Зло. Не важно. Лишь бы не о несостоявшемся счастье в виде особняка, пока ещё не построенного моим молодым другом. Уверена, когда построит – он не будет счастлив. По-крайней мере так, как он был счастлив в засранной съёмной однушке и в ночном клубе, явившемся в Киеве-2005 прямо из начала развала передела.

– Семь лет назад всё было не так.

– Здесь?

– Везде. И лишь я – допотопный артефакт, мечтающий выпить за несуществующей уже барной стойкой, в компании несуществующих уже людей, с великолепно сияющим, незабвенным Стенли Кубриком.

– Ты это к чему?

– Ни к чему.

Недолго молчим. Вокруг шумно, грязно.

– Здесь шумно. И грязно.

– Да… Я могу заночевать у вас в номере?

– Там только одна кровать.

– В гостиной есть диванчик.

– Ты будешь спать на диванчике в гостиной?

– Нет.

Мне сегодня не хочется спать. Потому я не останусь у них. И не поеду к колбасе с туалетной бумагой в тень винограда. Я поеду на Ланжерон. Сниму номер в смешной пластмассовой гостинице «Пальма». И всю ночь буду пить у моря. И утром выпью кофе. Не в гостинице. А выше, там, на Чичерина. Или как она нынче называется? Выпью кофе в ещё не совсем открытом ресторанчике. Но хозяин будет любезен. И кофе будет вкусным. Я ещё пойду к своим друзьям. К ещё друзьям. Ещё пойду. Несмотря на то, что Шестнадцатая – уже не та. И Аркадия – не та. И вообще, всё это – всего лишь не более чем тоска.

Тоскана

Семь лет назад поздней-поздней и тёмной-тёмной ночью мы с мужем катились на автомобиле из Крыма в направлении Москвы. Мы были где-то между Побережьем и Николаевым. Очень примерно. Потому что ночью на узеньких пыльных покорёженных асфальтовых дорожках, прорезающих это пространство, указателей не так чтобы много. Совсем немного. Крайне недостаточно. Добропорядочный американский гражданин давно бы заблудился и пытался бы вызвать службу спасения. Причём – свою, родную. И очень даже может быть, она бы его тут разыскала и спасла. Но это у американского страха глаза велики. И европеец к этому моменту проехал бы уже три страны насквозь. А мы привычные. Рули да рули. Дождь, слякоть, позёмка… Какая разница. Нам домой надо!

Попутчик или встречный – раз в полчаса в лучшем случае. Во мраке степи ни огонька, ни намёка на жизнь. Чистый сюр – результат совместной пьянки Куинджи с Кастанедой. И вдруг – бах! – горстка огней впереди. Подъезжаем. Поперёк дороги, аккурат от кювета до кювета, на боку лежит фура с зерном. Перевернись трак на каком-нибудь из интерстейтов – уже через полчаса было бы всё ОК. Принеслись бы: шериф, рейнджер, дорожная сейфгард, парамедики, пожарные, эвакуатор, дорожные рабочие, мексиканские уборщики – и спустя всего лишь тридцать минут дорога снова была бы тем, чем и должна быть дорога в цивилизованной стране – путём. А тут тупик. Приехали. И десяток растерянных марсиан посреди инопланетного мрака.