Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приносят ирландский завтрак. Молотит с бешеной скоростью, моментально и без остатка. А порция, между тем, и правда богатырская.
– Ты же говорила, он ничего не ест.
– Мне надо отметить командировку. Вы куда сейчас?
– Мы сейчас по сто «Финляндии», клюквенной, но не красной. И куда-нибудь. Ты, может, поешь?
– Поем.
Выбрала. Поела. Ушла. Рассчитываюсь.
– Сколько я там?..
– Нисколько. Утром я. Вечером – ты.
– Ладно.
Ещё по сто той самой.
– И куда мы?
– Мы на Шестнадцатую.
Заказываю такси. Едем на Шестнадцатую. Тут последние всплески солнца и тёплое море. По причине выходных дней народ выползает погреться и искупаться. Следующий раз – разве что через полгода.
Купаемся. Болтаем.
Раньше с ним можно было свистеть о чём угодно. О Ницше. О теории большого взрыва. О «Сиянии» Кубрика. О чистом сиянии незабвенного Кубрика. О теории сияния доктора Кубрика. Можно было беспричинно смеяться и дурачиться, и каламбурить. Идиотничать. Просто так. Теперь только о детях – его. И о деньгах – его жены.
– В прошлом году она заработала в-о-от столько! – показывает, как рыбак за того карпа. – А в этом… – Ничего не показывает. Кривится. – Если бы она меня слушалась, то…
– А ты?
– Что я?
– Ты сколько заработал?
– У меня…
Получасовые рулады о несправедливости, о непопадании в цель. О том, чего хотелось и насколько это не смоглось. Можно даже не слушать. Это бесконечный внутренний монолог. Просто вслух. Можно любоваться морем.
– Искупаемся?
Купаемся. Лежим на песке. Не может просто наслаждаться. Должен говорить, говорить, говорить… Как будто если замолчит хоть на мгновение, то исчезнет. Попросту возьмёт – и пропадёт. Сдуется. Как будто существует только благодаря словам. «Слышь!.. Слышь!.. Слышь!..» Слышу.
– Ну и, короче, слышь…
Море и песок отравлены словами. Какие-то смешные люди бродят с металлоискателями. Глупое занятие. Сколько бы цепочек и колец ни было обронено на этот песок, состояния на этом не сделать.
– Прикинь, думал, я к этому времени буду уже…
Забавная шумная компания просто играет в мяч. Взрослые дяди и тёти, между прочим. Просто играют в мяч. Просто фотографируются. Просто хохочут. Балагурят, каламбурят. Идиотничают.
– Ты чего такой толстый стал?
– Да что-то с печенью.
– Жрать меньше не пробовал?
– Да ты сама, слышь!..
– Слышу. Скорблю. Но наклониться к бильярдному столу ещё могу. Как же ты любовью с женой занимаешься?
– Да отстань ты! Какая любовь?!
– Кстати, где она?
– Сейчас позвоню.
Звонит. Она не отвечает. Занята. Она в важном институте ставит важную печать на важный документ. Молодец. Я бы тоже ставила печати, будь у меня место, где мне в этом городе могут оправдать мои поездки сюда. Хотя бы частично.
– Ну и вот, я ей сказал, слышь!..
Слышу. Неинтересно. Куда деваются светлые мальчики и тонкие девочки? В каких апрелях они остаются? На каких заснеженных платформах дальнего следования?
* * *Апрель 2005 года. Киев. Раннее утро. Платформа засыпана снегом. Мы только что сошли с одесского поезда. В Одессе ещё вчера вовсю сияло солнце – и мы загорали. В Киеве снег. И ветер. И раннее утро. Обменники и банкоматы закрыты. Только минула оранжевая революция. У нас есть рубли и доллары. Но ранним утром в Киеве 2005 года их не берут. И пластиковые карты не принимают. Пусть сто раз они дебетовые. Терминалов нет. Ни уроненных. Ни поломанных. Просто нет. Никому ранним утром апреля 2005 года нет дела до двоих голодных и слегка замерзающих граждан Российской Федерации.
– Поехали на Крещатик. Там должна быть какая-то жизнь!
На Крещатике ветер гоняет мусор. Плохо пахнет. Все магазины закрыты. В общепите берут только гривны. А их у нас, признаться честно, и нет. Все оставлены в Одессе.
Наконец находим обменник с дичайше несправедливым курсом. Жадно продаём всего сто долларов. Должно хватить на пару часов. Хотя бы до открытия банков.
Набираю друга.
– Олег, мы приехали!
– Ура-ура!!! Я только на работу заеду – и сразу к вам!
Он работает на дядю. Не на своего, разумеется. Откуда у него такой богатый дядя? Мальчик работает на чужого богатого дядю. Из мальчика брызжут идеи, мечты и деяния. Мальчик несколько бестолков, но светел. Мальчик хаотичен лишь с виду. Потому что он организован. Он хочет жить. И жить он хочет хорошо. Он подвижен. У него нет ничего – ни машины, ни квартиры. Лишь будущее, которое им движет.
Он приносится к нам. К нам, зашедшим в пиццерию в том самом переходе под Крещатиком, где мы обменяли стольник. Чтобы хватило на кофе с пиццей и отекилиться. Самые дорогие кофе и пиццу я пила-ела не где-нибудь в пафосном кабаке за океаном. Нет, прямо в матери городов русских – Киеве – после осенне-зимней оранжевой революции 2004 года. Уже апрель 2005-го. Но Крещатик ещё не убран. И курс ещё ненормален. И пластиковые карты некуда всунуть. Скоро всё наладится.
Он приносится к нам. Кроме идей и мечтаний, у него есть костюм. Единственный приличный костюм. Потому что в офис, на тендеры в министерство, на деловые переговоры надо ходить в костюме. У него есть единственный приличный костюм. «It`s my uniform!» И съёмная, жутко засранная, однокомнатная квартирка на окраине Киева. И проекты, проекты, проекты!
Он искренне рад нас видеть. Обнимаемся. Целуемся. Мы едим – и он обляпывает свой единственный приличный костюм.
– Ерунда!!!
Он удрал с работы, чтобы увидеть нас. С важной для него, единственной его работы – чтобы увидеть нас. Увидеть нас поскорее. Мы никуда не уезжаем. Сегодня. Может, через пару дней. Сейчас что-нибудь откроется, и мы купим себе по курточке, ещё побродим и после полудня поселимся в гостиницу. В какую-нибудь гостиницу. Не в эту вот, режимную, на Крещатике. Там нас круто окатили презрением и сообщили, что до двенадцати нельзя поселяться. Хотя мы готовы были заплатить за пару часов как за сутки проживания. Когда разменяем деньги. Потому что в гостинице – в режимной гостинице на Крещатике! – не работали терминалы. Потому что их просто не было. Оруэлл.
– Я помню, на Андреевском спуске построили неплохую…
– Какая гостиница?! Вы останавливаетесь у меня!
Ему не было стыдно за свою засранную однушку. А мне не было стыдно за мою дружбу с ним.
Пытается за нас заплатить в пиццерии, в переходе под Крещатиком. Расстаёмся. Он не хочет нас отпускать, хотя ему надо вернуться на работу. Ему – на работу. У нас – дела. Но он не хочет нас отпускать. Жмётся к нам, как дурашливый щенок. Хватает за руки, целует в щёки. Кидается обнимать. Говорим о чём угодно. Пишем стихи цветными мелками на ватмане, выдаваемом в этой пиццерии детям. Холодно. У него нет денег вообще. У нас есть только эквивалент разменянного стольника, и нет денег в этой стране Украине, пока не откроется цивилизация. В виде банков. Не только холодно, но мокро и промозгло. И грязно. И все мы трое – счастливы.
Вечером мы идём в ночной клуб. В любой стране, на фоне любого беспредела – всегда есть ночной клуб. Так положено диалектикой. В ночном клубе есть караоке. В ночной клуб мы идём вчетвером. Нас двое – и их двое. Она ещё не жена. Но она его любит. Она его очень любит. А кто не ответит любовью на любовь? Вот и он ответил. Он добрый, солнечный мальчик. Он не мог не ответить на любовь.
– Вы ночуете у нас!!!
Ну конечно, мы ночуем у вас! В твоей засранной съёмной однушке. Потому что мы не можем не ответить любовью на любовь, хотя мы уже разменяли деньги в банке. Конечно, мы ночуем у вас. Несмотря на то, что мы можем себе позволить. Но как раз этого и не стоит себе позволять. Снова диалектика.
В ночном клубе весело. Вдруг, в 2005 году, в Киеве обнаружилось место с атмосферой начала московских девяностых. Какие-то армянские дяди, снявшие украинских проституток. Какие-то украинские проститутки, распевающие караоке. С моим мужем. Хором. Танцы-шманцы. Стриптиз в худших славянских традициях. Накурено. Продымлено. Пьяно. Будущая жена моего молодого друга, регулярно отходящая в туалет. Поблевать. Как выяснится позже – вовсе не из-за количества выпитой водки и её качества. И даже не из-за заветренной несвежей закуски. А потому, что она уже была беременна их первым сыном. И мы, болтающие с моим молодым другом о чём угодно. О теории большого взрыва. О вечном сиянии незамутнённого Кубрика. О мечтах. О стремлениях. И обо всяком подобном идиотизме. И украинские проститутки, нежно щебечущие мне о том, что я должна любить своего мужа. Холить. И лелеять. И армянские деловые дяди, от зависти выпивающие с моим мужем водку. И мой молодой друг, болтающий со мной обо всём, не замечая ни армянских деловых, ни украинских проституток, ни танцев-шманцев, ни стриптиза в худших славянских традициях, ни своей будущей жены, блюющей в туалете. Хорошо, что его будущую жену заметил мой муж. С радостной улыбкой зашедший в женский туалет – и умывший будущую жену моего молодого друга прохладной водой.
- Листки с электронной стены. 2014—2016 гг. - Сергей Зенкин - Русская современная проза
- Судьбе вопреки. Часть первая. «Неудобная мишень…» - Юрий Москаленко - Русская современная проза
- (Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле - Татьяна Соломатина - Русская современная проза
- Flashmob! Государь всея Сети - Александр Житинский - Русская современная проза
- Старое вино «Легенды Архары» (сборник) - Александр Лысков - Русская современная проза
- Династия. Под сенью коммунистического древа. Книга третья. Лицо партии - Владислав Картавцев - Русская современная проза
- Мерлон и Мерлон. Черный алмаз - Андрей Лоскутов - Русская современная проза
- Прощеное воскресенье - Олег Лазарев - Русская современная проза
- Первое дело частного детектива Виталика - Олег Молоканов - Русская современная проза
- Жопландия. Вид Сбоку (сборник) - М. Щепоткин - Русская современная проза