Похищение - Валерий Генкин

- Знаю, мой мужественный и предусмотрительный друг. Знаю, что у Купки прекрасная память и множество других достоинств. С ней все в порядке, надеюсь? Ведь так она пишет милому Иоске?

- Я не получал от нее писем.

- Как! Она не сообщила, что они с малышом в безопасности, что приняли их хорошо, что она положила записи в известное тебе место? Ты не получил письма? Мне придется строго взыскать с моих людей за это упущение.

Иоскега застонал.

- Ты перехватил Свана? Проклятье. Все равно тебе не добраться до Купки. Не посмеешь! Записи станут известны всем.

- Идиот! Думаешь, я боюсь твоих разоблачений? Да они мне на руку моего досье там нет, а этих давно пора менять. Впрочем, мне по душе, как ты держишься. Но силу дает тебе не чувство правоты, нет. Уверенность, что твоя жена и твой сын в безопасности. Так?

Иоскега молчат.

- А они здесь, в двух шагах от нас, за стеной.

- Лжешь!

- Ты думаешь, что Купка верна тебе и будет оплакивать твою мучительную смерть, а она сама под мою диктовку написала письмо, которое тебе передал Сван.

- Лжешь! - захрипел Иоскега.

Болт положил ладонь на край стола. Явился розовый горбун.

- Пусть войдут.

Лицо женщины было припухшим, пятна пудры лежали под глазами, на лбу. К бедру жался рыжий мальчик лет пяти. Купка подошла к мужу и, упав на колени, уткнулась в сиреневую ткань рубахи.

- Иоска! Нет мне прощенья. Не прощай меня. Я не смогла... Он... Он грозил... его...- Она мотнула головой в сторону сына.Не могла я-а-а...Женщина завыла горько и тошно.

Иоскега одной рукой тронул волосы жены, другой привлек мальчика.

- Пощади ребенка, Цесариум. Ради своей Салимы. Они ровесники. Не губи его, Болт.

- Как можно поднять руку на ребенка, сына моего бывшего друга!

Иоскега задохнулся.

- Ты не тронешь его, Цесариум? Слава тебе, великий и справедливый! Женщина, не передо мной тебе следует стоять на коленях. Вот человек, достойный поклонения! Он милостив и великодушен к нам, предавшим его! Он щадит нашего мальчика. Он не причинит ему вреда. Благодари Цесариума, Купка! - Иоскега полз к Болту, стараясь дотянуться до мягкого желтого сапога.

- Будет тебе! - Болт снова нажал на край стола.- Уведите женщину и ребенка. А теперь, Иоскега,- продолжал он,- теперь - к делу!

Иоскега стоял на коленях.

- У меня нет времени на уговоры. Вернемся к Кунмангуру.

- Так ты милуешь меня, Болт?

- Все зависит от тебя. Иди и думай. Как приблизиться к Кунмангуру, не вызвав подозрения. Как сплести обширный, разветвленный заговор, во главе которого он встанет. Чем больше Слуг привлечешь ты под знамена великой борьбы с Болтом, тем длиннее и привольней будет твоя жизнь, жизнь твоей женушки, жизнь твоего сына. Ровесника, как ты справедливо сказал, моей Салимы. Иди!

Изображение погасло. Стало темно. Крупные звезды повисли над морем.

- У вас есть еще что-нибудь? - спросил Андрис.- Какие-нибудь записи?

- Почти ничего. Бессвязные обрывки официальной хроники. Салима - ей лет тринадцать - въезжает на ейле в Зал изъявления воли народа Черепахового дворца, и отец держит стремя, пока она слезает с седла. Сын Иоскеги командует парадом Верных. Болт произносит речь перед воспитанниками приюта "Надежда Леха" - детьми, отказавшимися от своих родителей - сольников и...

- Улиток? - догадался Велько.

- Улиток,- подтвердил Год.

-- Значит, все это снималось давно? Что с ними стало?

- Над Кунмангуром и большой группой связанных с ним крупных чиновников различных кураториев был устроен показательный процесс. Несмотря на громкие покаянные речи, все были казнены. Сохранил мужество лишь сам Кунмангур. Говорили, что Болт приходил к нему в камеру перед казнью, обещал жизнь в обмен на публичное раскаяние, но получил плевок в лицо. Иоскега возвысился. Через год, однако, выяснилось, что он оклеветал преданного соратника Цесариума Кунмангура и множество других достойных людей. Естественно, Иоскега был судим и казнен. Когда пришли за его сыном, Купка перерезала себе горло. Мальчик, однако, тогда уцелел: Салима вцепилась в него, и стражники отступили. Цесариум распорядился сохранить мальчику жизнь. Подобно Моисею, он воспитывался в доме Цесариума и в шестнадцать лет стал во главе гвардейского манипула Верных. Позже Болт приказал удавить юного любимца армии, после чего устроил погром среди офицеров, приписав убийство начальника гвардии прокравшимся в армию...

- Сольникам? - ехидно спросил Велько.

- Не сольникам и не улиткам,- холодно ответил Авсей Год.-Их к тому времени уже не существовало. Я думаю, их и раньше-то не было. На сей раз удар был нанесен кадилыцикам - так назывались злоумышленники, которые извращали и дискредитировали учение и практику правления Болта лицемерным и неумеренным восхвалением. Тут Цесариум, видимо, оплошал. Поняв, что спасения нет, недоеденные Слуги сами его сожрали. Торопливо, с костями и пуговицами. Было объявлено, что Болт скоропостижно скончался. Великий траур пал на Лех.

- Когда это произошло? - спросил Андрис.

- Чуть больше двух лет назад. После пышных похорон слухи ходили разные. Говорили, что Цесариум покончил с собой, бросившись с крыши дворца. Что охрана скинула его со скутера, когда он летел над Сизым болотом к своему охотничьему домику. Поговаривали даже, что он уцелел, бежал с Леха, а погребальному костру была предана кукла.

- А что стало с его дочерью? - поинтересовался Рервик.

Год немного помолчал. Потом, вместо ответа, сказал:

- Если станете снимать фильм о Болте, назовите его "История любви".

- Название не слишком свежее,- заметил Велько, большой знаток древнего кинематографа.

- Согласен. Но что движет этими людьми? Всепоглощающая любовь. Иоскега любит свою Купку и сына. Салима и сын Иоскеги - друг друга. Болт любит только дочь, но как нежно! Наконец, Болта любят все, весь Лех. Где они теперь? Их поглотила любовь.

Год вынул кристалл из проектора, молча кивнул и пошел прочь от навеса.

По случаю Нового года шлю тебе, Андрей, поздравления и жду тебя в скором времени в Москву - ведь обещал.

Владимир

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Январь 3, Савельева

Не помню, любезный друг Владимир, рассказывал ли я тебе о Томе Бакките, капитане космического флота? Судьба несколько раз сводила этого незаурядного человека с Рервиком, и однажды он спас режиссеру жизнь. А заодно и себе. Было дело. Жадный не только до искусства, но и до политики, вез как-то Андрис в переметной суме папку с документами и пометками, являющими серьезный, как мы бы сегодня сказали, компромат на одну очень и очень важную особу. Документы однозначно свидетельствовали об участии первого лица большой провинции в превосходящих всякое воображение махинациях, в наглом обмане при поставках тонковолокнистого кроттона, основной технической культуры тех мест, но главное - в дерзком попрании законов и попустительстве мелким и крупным сатрапам, терроризировавшим население. Верный решительному своему характеру, собирался Рервик дать этим бумагам ход, да еще и о фильме размышлял. Без особого труда прознало об этом важное лицо, благо агентами его кишело обитаемое пространство. Был отдан приказ изловить режиссера, а в случае чего без хлопот уничтожить. Дважды уходил Андрис от агентов. И в полной почти безопасности ощущал себя, оказавшись случайно пассажиром на грузовом корабле, который пилотировал старина Баккит, давно ушедший из военного флота. Не знал капитан, кстати, большой любитель кино, что везет любимого своего режиссера. Но продемонстрировал удивительное мастерство и реакцию, когда посланный вдогонку за Рервиком военный корабль попытался расстрелять безоружный грузовик в открытом космосе вдали от регулярных трасс и посторонних глаз. Впрочем, детали этого эпизода нам еще предстоит прояснить, а сейчас я просто расскажу немного о самом капитане.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});