Самозванцы - Маргарет Петерсон Хэддикс

судья Моралес. – Перестань, Натали. В школе так не делают. Неужели ты считаешь мать такой глупой, что сочиняешь эту ерунду.

– Но это правда! – настаивала Натали. – Тебе звонили, но не дозвонились. Тогда секретарша сказала, что сегодня у многих какие-то проблемы со связью, и там была мама Меган, и она сказала, что отвезёт меня домой, потому что ей всё равно по пути…

– Не ври, – ледяным тоном прервала судья Моралес. – У тебя нет никакой знакомой Меган.

«Один-ноль в пользу судьи Моралес», – невольно подумал Чез.

– Мы познакомились совсем недавно, – заявила Натали. – Ты её ещё не видела.

«Один-один. Ну и быстро же она сочиняет».

Как ни странно, он ощутил прилив надежды: Натали говорила так убедительно – может быть, ей и удастся как-нибудь отболтаться.

Иначе им конец.

– Натали, – к удивлению Чеза, голос судьи вдруг смягчился. – Мы же это обсуждали. Надо быть осторожнее, когда с тобой пытаются сблизиться. Ты ведь понимаешь, мы с папой занимаем такое положение… и есть люди, которые захотят втереться к тебе в доверие. Они притворятся, что ты им нравишься, тогда как на самом деле…

– Ты хочешь сказать, что никто не стал бы со мной дружить, если бы не вы с папой?! – взорвалась Натали. – Ты серьёзно, мама? Ты это хочешь мне внушить? Моя самооценка тебя совсем не волнует?

– Натали! – Судья Моралес вновь заговорила резко. – Ты понимаешь, что я имела в виду другое! И в любом случае ты прекрасно знаешь, что мать этой твоей Меган, кто бы она ни была, не тот человек, к которому ты должна обратиться в случае необходимости. Школьной администрации известно, что число людей, с которыми тебя можно отпустить, жёстко ограничено. Администрация повела себя абсолютно безответственно, и я буду жаловаться. Но твоё поведение предосудительно и… и легкомысленно. Ты что, хочешь, чтобы тебя похитили? Разве ты не понимаешь, что, учитывая обстоятельства, это вполне вероятно? И я знаю, что ты здорова. Просто признай это, и мы продолжим разговор. – Судья не повышала голоса, но отчего-то её язвительный тон был хуже крика.

Чез сидел за нагревателем, и судья Моралес отчитывала не его, но всё равно ему хотелось съёжиться. А ещё – молить о пощаде и извиняться. «Прости! Прости, Натали, что тебе пришлось врать!» Чез готов был выползти из-за нагревателя и сказать судье: «Простите, что я проник в ваш дом из другого измерения! Мне страшно жаль, что вы не знаете о нашем присутствии!»

Но, конечно, делать этого было нельзя.

Чез сглотнул и стал наблюдать дальше.

Лицо Натали скривилось, будто она собиралась заплакать. Потом она отбежала в сторонку – Чезу пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть её, – и, схватив оранжево-синий мусорный бачок, так крепко вцепилась в края, что пальцы у неё побелели.

А потом Чез услышал звуки рвоты.

– Это она нарочно? – шёпотом спросил Финн. – Она так здорово умеет притворяться?

Эмма накрыла ладонью рот Финна и предостерегающе покачала головой. Чез поднёс палец к губам.

– Ох, Натали, девочка моя, – сказала судья, и её голос зазвучал, совершенно как у госпожи Моралес. – Пойдём наверх, тебе надо умыться. А потом убедимся, что тебя не отравили.

Чез ещё теснее прижался к Эмме и Финну, надеясь, что они, все трое, сольются с тенями. Госпожа Моралес сделала несколько шагов навстречу Натали. Чез сидел не поднимая головы – он смотрел на брата и сестру, потому что иначе непременно взглянул бы на Натали и госпожу Моралес. «Если судья заметит нас, придётся сочинить какую-нибудь правдоподобную историю, – подумал он. – Нельзя рассчитывать на то, что Натали будет врать за всех. Если судья повернётся, мы окажемся прямо перед ней».

Но, возвращаясь к лестнице, госпожа Моралес смотрела только на Натали. Чез так и не услышал ни испуганного аханья, ни криков «Кто вы?! Что вы тут делаете?! Я сейчас вызову полицию!».

Тем не менее Чез сидел напрягшись, готовый бежать. Или выскочить и отвлечь судью Моралес в надежде, что она не заметит остальных. «Да. Это хороший план». Он не позволял себе расслабиться, пока за Натали и судьёй Моралес не закрылась дверь.

Финн оттолкнул руку Эммы, зажимавшую ему рот, откинул голову, чтобы посмотреть на брата, и спросил своим обычным невинным шёпотом:

– Отравили? А здесь кого-то травят? Что, вот так вдруг человека могут взять и отравить?

– Понятия не имею, Финн, – ответил Чез. – Наверное… наверное, хорошо, что мы принесли еду с собой.

– Но здесь мама, – сказал Финн. – И госпожа Моралес. И Джо. А Натали теперь наверху, а рюкзак остался здесь, и её мама сказала, что её могут похитить или отравить.

Ни Чез, ни Эмма не стали напоминать Финну, что судья Моралес не мама Натали. Во всяком случае, не мама их Натали.

– Финн, мы не дадим Натали в обиду, – наконец шепнула Эмма. – Мы вернём её и спасём маму, и госпожу Моралес, и Джо, а потом все отправимся домой.

Но выходить из укрытия Эмма тоже не спешила.

Чезу было страшно даже поднять голову и посмотреть на подвал, где господствовали два цвета – оранжевый и синий. Он не предусмотрел такого варианта развития событий – что Натали не будет с ними рядом. Он привык постоянно на неё рассчитывать.

Что они будут делать, если она не вернётся?

Глава 19

Финн

«А вдруг с Натали что-то случится?» – подумал Финн.

Это была такая странная для него мысль, что он даже наклонил голову набок и хлопнул себя ладонью по виску, как обычно делал, когда вода попадала в ухо. Финн напомнил себе, что Натали была с ними две минуты назад и он видел, как она ела булочку с корицей, пока катила на велосипеде к дому своей мамы. Натали достала её из того же пакета, что и Финн, который съел свою долю, пока они ждали девочек, закрывшихся в кабинете дома у госпожи Моралес. И живот у него не болел. Он точно знал, что Натали не отравилась.

Но он видел, как госпожа Моралес – нет, злая судья Моралес – бросилась к Натали, и было трудно разобраться, что тут правда, а что притворство. Было трудно не верить собственным глазам. Судья Моралес действительно вела себя так, как будто думала, что Натали отравили: она, видимо, искренне считала, что её дочь в опасности.

«Что случилось с этим миром? – подумал Финн. – Почему он так отличается от нашего?»

И он снова ошибся. Мир, который он считал своим и в котором провёл почти всю жизнь, на самом деле не был тем местом, где он родился.