Флорентийская блудница - Ланитова Лана

Владимир вздохнул и взял факел.

– Жги. А всё прочее потом.

Наш герой приблизился к стенам своего любимого сруба. В нос ударил родной аромат лиственницы. Ему показалось, что стены жалобно вздохнули. Взгляд зацепился за стык двух, плотно подогнутых и крепких еще бревен. Меж ними пророс зеленый стебелёк с бутоном. Он узнал его. Это был один из тех цветов, которые выросли в их с Глашей сне. Цветок рос прямо на глазах. Он был настолько свежим, что на его нежных лепестках проступили капли хрустальной росы. Владимир отпрянул от стены – она очень быстро стала покрываться охапками этих удивительных цветов. От каждого соцветия полетели стайки бирюзовых бабочек.

– Я не могу! – крикнул демону Владимир.

– Поджигай, я сказал!

– Они живые, и дом этот тоже живой.

– Хватит антимонии разводить. Все эти цветочки растут из твоего сознания. Их нет в реальности. В реальности здесь есть лишь старые трухлявые бревна.

– Но я-то их вижу!

– Я тоже много, что вижу. Но это не значит, что всё это существует в Яви. В Яви и меня самого-то часто нет. И тебя там тоже сейчас нет… Поджигай!

Владимир вновь со слезами приблизился к бане и, зажмурив глаза, поджег сухую траву, щедро устланную вдоль завалинки. Пламя мгновенно охватило всё строение. Владимир отпрянул от горящего сруба.

– Все! Теперь можешь идти, – хмуро отозвался демон.

Он стоял рядом с Владимиром и смотрел на яркие языки пламени. В его смоляных глазах отражалось целое сонмище огня. И в эти минуты они казались страшными.

– Куда мне идти?

– Убирайся, я сказал.

Владимир попятился. Ему почудилось, что изнутри деревянного сруба доносится волшебная мелодия Бетховена. Она звучала едва слышно. Но все-таки он явственно слышал её. Как слышал и стоны. Они доносились от деревянных стен, покрытых тонкими стеблями и живыми бутонами нежных цветов.

А дальше пространство дрогнуло, и он полетел в какую-то неведомую, темную пустоту. Очнулся он у себя в кровати.

* * *

Нижегородская губерния, недалеко от села Махнево.

– А в Явь я сам хожу тогда, когда этого только пожелаю, – тихо и зло произнес Виктор, переместившись совсем в иное пространство.

А перенесся он в трактир, находящийся при постоялом дворе, в пару вёрстах от поместья дворян Махневых. В этот самый трактир, помимо залетных и почтовых карет, часто наведывались местные любители приложиться к хмельной браге или полугару. Для тех, у кого водились денежки, здесь подавали вина подороже. Но это случалось крайне редко, ибо завсегдатаи данного заведения были люди небогатые, умеющие экономить каждую, с трудом добытую копейку. Этим трактиром владел некто Мясников, разбогатевший вольноотпущенный крестьянин.

На дворе крепчал декабрьский морозец. Вечерело. Синяя мгла опускалась на белые поля и долы, раскинувшиеся вокруг на многие тихие версты. Рядом с постоялым двором Мясникова стояла небольшая деревенька, домов в тридцать. Одному из жителей этой деревни, некому Захару Рябому не спалось. Накануне, изрядно накушавшись водки со своими тремя дружками, он проспал ровно до обеда. А проснулся уже тогда, когда по земле поползли унылые зимние сумерки. Голова трещала с похмелья так, словно по ней стучали огромным молотом. Во рту едва ворочался распухший и шершавый язык.

«Как тяжко-то! – думал Захар. – Где-то же должна у нас в доме быть брага. Вроде, в подполе оставалось еще пол бутыли».

– Аксинька! Где ты, окаянная? Принеси мне опохмелиться, – мочи нет, башка как гудит. – Аксинь! Ты слышишь меня?

Ответом была полная тишина. Лишь в соседней комнате щелкнули половицы.

– Аксинька, мать твою! Оглохла что ли?

Он соскочил с топчана и еле удержался на месте, чтобы снова не упасть. Стены, пол и потолок завибрировали в такт ударам в голове. Пошатываясь, он выпрямился. Судя по всему, его зловредная женушка ушла к соседке или к сестрам, в соседнюю деревню.

– Вот же пройдоха, – зло прошептал он. – Всё шляется где-то. Не иначе мне кости моют. Когда нужна жена рядом, её никогда нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он вышел в соседнюю комнату, соединенную с кухней. Подошел к столу. Прикрытый льняной салфеткой, здесь лежал остывший ужин – несколько отварных картофелин, пара соленых огурцов, кувшин с простоквашей и краюха хлеба.

От еды привычно мутило.

– Хорошо, что хоть огурцов из погреба достала. Мне хоть туда не лезть. Ан нет, лезть-то всё одно придется. Там бутыль с брагой оставалась.

С отвращением глядя на еду, Захар откусил соленый огурец и, поморщившись, с хрустом его прожевал. Тошнота вновь подкатила к горлу.

– Хоть бы квасу, дура, поставила. Что мне её простокваша…

Охая и сквернословя, Захар откинул половичок и потянул крышку подпола. Тяжелая половица, ударив кольцом, со стуком отворилась. В нос ударил сырой запах картофеля, репы и кислой капусты. Он стал осторожно спускаться по ступеням. Пару раз босая нога ступала мимо, и Захар едва удержался, чтобы не полететь вниз. Когда он добрался до ледяного пола, его начал бить озноб. Надо было хоть сапоги натянуть. Стынь-то какая, думал он. Чертыхаясь, он нащупал за ларем вожделенную бутыль с брагой, но когда взял ее в руки, то чуть не зарычал от горя. Бутыль оказалась подозрительно легкой. И тут он вспомнил, что уже выпил всё содержимое. Выпил еще третьего дня, когда пьянствовал вместе с кумом. Он опрокинул бутыль и направил ее к горлу. Пара глотков все же плескались на самом дне. Цедя их ртом, словно живительную влагу, Захар высосал все остатки хлебного пойла. Высосал, причмокнул и снова выругался.

Голова все так же болела, но как ни странно немного прояснилась. Захар с трудом выбрался наружу и захлопнул крышку погреба. А после он разыскал валенки, полушубок и стал собираться в трактир.

«Схожу к Мясникову, – думал он. – Там у него купцы сейчас стоят. Авось подадут мне стопку водки перед Рождеством».

Он выкатился из сеней и упал в рыхлый снег.

– О, как намело, – подумал он. – Надо снова двор чистить, а то Аксинья браниться станет. А вот поправлю здоровье и почищу зараз к ее приходу.

Через четверть часа он подходил к трактиру. Стряхнув снег с валенок, Захар поднялся по ступеням добротного крашеного крыльца. Рванул на себя дверь, в лицо ударил запах жареного борова и печеного хлеба. Захара замутило еще сильнее. Чего они борова невыложенного жарят, подумал он с отвращением. Не иначе кухарка опростоволосилась. Видать, всучили на базаре негодное мясо. Да и пост нынче. Зачем вообще эдакую гадость жарить?

В зале было мало народу. Человек шесть. Не больше. Он быстро разделся и присел за свободный столик. Захар опасливо оглядывал посетителей. Ему надо было, чтобы в трактире непременно началась пьянка. Тогда бы он незаметно подсел к столу и выпил бы на дармовщинку. А если бы повезло, то и закусил бы опосля. Но нынешняя обстановка совсем не предполагала никаких пьянок. За столами люди сидели по одному и чинно вкушали постные щи и кашу. Лишь только двое мужиков с окладистыми бородами сидели рядом и обсуждали какие-то дела. При этом они неспешно закусывали солеными рыжиками, домашней колбасой и пирожками. Была на их столе и водка – в пузатом и запотевшем графине, а рядом с ним красовались пустые синие лафитники.

Захар с вожделением посмотрел на их трапезу и сглотнул набежавшую слюну:

– Эх, сейчас бы мне весь их графинчик. Тошно-то как… Где бы выпить? – прошептал он. – И в кармане, как назло, вошь на аркане. Сейчас хозяин увидит, что я просто так сижу, и выгонит в шею.

– Я не помешаю? – услышал он приятный мужской баритон возле собственного уха.

Захар поднял голову и смутился. Напротив стола стоял высокий, опрятно одетый мужчина в добротном и модном костюме из тонкого черного сукна и белой манишке. Причесан сей господин был на иностранный манер. Роскошные темные кудри были зачесаны назад и поблескивали в полумраке глянцем вороньего крыла. Откуда он здесь такой взялся, с тревогой подумал Захар. Что-то я не видел его, как вошел. Да и дверь входная, вроде, не хлопала.