Глубокие интервью Сергея Белановского. Том IV. «Экономические беседы» с академиком Ю. В. Яременко - Белановский Сергей Александрович

Я хочу еще оговорить, что такого рода программы, как правило, не возникали на пустом месте. Они не были абсолютно бессмысленными. Если взять программу химизации, то необходимость создавать заделы в этой области, безусловно, была. Был свой резон в идее создания современных систем автоматизированного управления и связи. Даже знаменитая кукурузная кампания не была абсолютно бессмысленной. Она имела в своей основе совершенно реальную необходимость укрепления кормовой базы животноводства. В каких-то пределах расширение посевов кукурузы могло быть вполне разумным решением. Но Хрущев придал этой идее гигантские, абсурдные масштабы (отчасти в этом сказался его темперамент).

Таким образом, во всех этих технократических идеях мы можем проследить реальную и фиктивную составляющие. Их соотношение в разных программах было различным. Чем больше та или иная программа соответствовала насущным нуждам военно-промышленного комплекса, тем более велик был в ней удельный вес реальной ресурсной составляющей. Таковы были, к примеру, программы по развитию мощностей для производства цветных металлов. Эти программы не всегда соответствовали насущным производственным нуждам, часто они осуществлялись с упреждением, со своего рода гигантоманией, но все же они заканчивались вполне реальными вводами мощностей. Однако чем дальше мы переходим от нужд военно-промышленного комплекса к гражданским нуждам, чем более велик становится в этих идеях элемент фикции, вплоть до чисто фиктивных программ, которые обещали спасение страны как бы из ничего, без каких-либо ресурсных вливаний.

Именно под этим углом зрения я хотел бы высказаться о самой идее хозяйственной реформы, как продукте такого технократического мышления. Дело в том, что хозяйственная реформа для многих технократов была очередной "новеллой"в этом списке технократических рецептов спасения страны. Они всегда были готовы к восприятию такого очередного рецепта. Достаточность подобных мер, при их способе мышления, никогда не подвергалась сомнению в силу узости их кругозора. По этой причине, будучи экономическими дальтониками, эти люди воспринимали идеи любых хозяйственных реформ характерным для них образом. Проблема достаточности и сопряженности с экономикой предложенных в реформе мер рассматривалась ими под тем же технократическим углом зрения. Другими словами, тем же самым способом, каким они оценивали чисто технические задачи, они оценивали и экономические преобразования. Проблема адекватности какой-либо реформы живой экономике для них не стояла. Свойственное нашему обществу стремление к постоянному поиску какого-либо частного и в то же время универсального рецепта спасения страны отложила, конечно, свой отпечаток и на идеи реформы. Для примера можно взять такие безумные нововведения, как изменение показателей учета продукции. (Это было громадное поле для экспериментирования). Но надо сказать, что наряду с этими идеям были и попытки выработки разумных идей, ориентированных на совершенствование хозяйственного механизма, механизма управления.

Возможно, что причины не совсем разумного подхода к реформе коренятся в законах существования самого управленческого аппарата, который должен был создавать иллюзию прогресса, чтобы в нужный момент прибегнуть к некой его имитации. Не имея реального прогресса, аппарат всегда шел по пути предвосхищения будущего прогресса. Можно сказать, что такие программы, как всеобщая химизация или информатизация страны, собирали, так сказать, дивиденды вперед. В хозяйственной жизни, как и в политической, мы все время использовали эту идеологию. Поэтому, когда эти программы обсуждались в средствах массовой информации, создавалась иллюзия реальной жизни, движения, поиска. Так как за всеми этими идеями все-таки стояли некие небольшие реальные проблемы, всегда было и определенное число "истинно верующих". Я уже говорил, что в определенных пределах необходимы были и химизация, и информатизация, и даже кукуруза. Но все это были лишь некие частные изменения, имеющие определенные пределы и весьма ограниченное значение. Тем не менее, в силу не до конца понятных причин, этим проблемам придавался глобальный смысл, разувалась очередная идеологическая кампания. Это нельзя объяснить чисто экономическими причинами (например, порядком инвестирования), скорее всего это – некие законы управления тоталитарной системы, требующие имитации действий, прогресса, надежды на чудо. Я не знаю ту отрасль знаний, которая могла бы адекватно понять и достаточно четко описать историю экономических решений, изменений в период, который предшествовал перестройке. Наша беда заключалась также и в том, что мы не желали жить в рамках скучной, последовательной, рациональной жизни, какой мы реально могли жить. Отсюда и колоссальная растрата ресурсов. Какое-нибудь немецкое общество в рамках того же социализма находило гораздо более естественные способы существования.

Беседа четвертая

Вопрос: Как Вы относитесь идеям экономического либерализма? Применимы ли эти идеи в нашей стране?

Ответ: Я считаю, что эта школа экономической мысли имеет свои корни на Западе, в первую очередь в Англии, США, но она полностью чужда тому типу общественного устройства, который сложился у нас. Я читал много западных теоретических трудов, и могу сказать, что все они никак не корреспондируют с нашей действительностью. Как ни странно, гораздо больший интерес вызывали у меня труды совсем другого направления экономической мысли, а именно так называемой исторической школы. Здесь можно назвать много имен, сред которых я особо отметил бы немецкого экономиста XIX века Фридриха Листа. Фридрих Лист – это идеолог протекционизма, и я согласен со многими его аргументами. В более широком смысле можно сказать, что историческая школа осознавала, что существуют разные типы экономик и разные типы обществ. Мыслителей этой школы отличал очень большой интерес к разным типам экономик и к их эволюции, которые они прослеживали на обозримом для них географическом пространстве (это в основном была Европа) и обозримом историческом периоде (начиная со средних веков и кончая новым временем). Их труды о средневековых экономиках, да и об экономиках более поздних периодов чрезвычайно интересно читать. С исторической точки зрения хорошо видно, что так называемая либеральная экономика – это всего лишь один из типов общественного устройства, который исторически сложился в некоторых странах (в первую очередь в Англии, откуда был перенесен в США). Очень жаль, и это действительно большая потеря, что в ХХ веке историческая школа погибла, была полностью вытеснена либеральной. Большую роль в этом сыграл итальянский и немецкий фашизм, который взял на вооружение лозунг создания национальной экономики и тем самым во многом дискредитировал эту идею.

Исходя из этого я хочу сказать, что плохо ли это или хорошо, но у нас сложился совершенно особый тип общественного устройства, которому трудно подобрать какие-то исторические аналогии. Это была огромная производственная система, которая вырабатывала собственные способы самоконструирования. Очевидно, что те люди, которые занимались так называемой советской экономикой у нас и отчасти на Западе (Борецкий) употребляли слово экономика не в том значении. Здесь неверна сама симантика. По сути слово "экономика"выражает определенные формы обмена, которые были присущи западным странам. Какие-то рудименты этой экономики у нас сохранились – деньги, зарплата, найм рабочих, госкапитализм. Но с точки зрения понимания нашего производственного организма не это было и остается главным, так как отрасли нашей системы развивались административным путем. В связи с этим, глядя на нашу производственную систему, важно было понять, почему получили развитие те, а не иные отрасли, инвестиции, какие функции они выполняли в глобальной системе структурного равновесия. Ясно, что все эти вопросы не имеют строгого отношения к тому пониманию экономики, которое имеет место на Западе. Например, мы имели огромную энергетическую отрасль. С точки зрения западных экономистов функция данной отрасли заключается в производстве энергии в целях удовлетворения спроса на нее, но с точки зрения законов самоконструирования нашей системы она (энергетическая отрасль) держала равновесие в большом производственном комплексе. Ее функция, с точки зрения адаптации, заключалась в поддержании равновесия.