Ворошилов - Владислав Кардашов

Но и этого оружия было мало. Тогда Ворошилов вновь едет в Финляндию. Действовал он на этот раз один и, выдавая себя за представителя известной в стране фирмы «Зингер», торговавшей швейными машинами, привез в Луганск несколько тяжеленных чемоданов с «деталями» к этим машинам. Теперь почти все дружинники имели оружие.

Снабдив своих товарищей оружием, вместе с ними учась владеть револьвером, Ворошилов в то же время добивается, чтобы употреблялось это оружие только для дела и только по приказанию Луганского комитета РСДРП. Вот, к примеру, рассказ П. Мальцева: «Пошел я на митинг и взял бомбу (был я в боевой дружине). Как, думаю, увижу казаков, так и садану бомбой. Боевая дружина наша обычно охраняла митинг от казаков, оцепив нужное место. Я дежурил на мостике. Копнула меня нелегкая сказать кому-то, что я иду бомбу метнуть в казаков. Сказал и пошел. Не успел отойти и 50 сажен, слышу Володин (Ворошилова) голос:

— Мальцев, иди сюда.

Я подошел. Вижу — Ворошилов дюже сердит.

— Ты чего дуришь?

— Отомстить хочу.

— Я тебе отомщу. Нельзя из-за личных делишек дело подводить. Как тебе не стыдно!

И давай, и давай. Горяч он был и сердит, когда нужно. Напоследок сказал:

— Вот когда будут стрелять — бросай бомбу…» Осмотрительность и выдержка, проявляемые Ворошиловым в подобных случаях, тем более примечательны, что сам он по свойствам своего характера был, и не только в юные годы, действительно горяч и вспыльчив.

Однажды к нему на улице подошел городовой Дубина, позвал к себе и показал сверток с несколькими револьверами, запасными частями и патронами к ним.

— Это ваше, господин Ворошилов, — уверенно заявил Дубина.

Оружие действительно было припрятано Ворошиловым дома, но признаться в этом он не мог и не понимал, как оно попало к городовому. Дубина объяснил: сверток принес пьяный зять Ворошилова, в ту пору сильно Щербина злоупотреблял выпивкой. Городовой не стал докладывать по начальству:

— Заберите да запомните, может быть, мою услугу.

Ворошилову ничего не оставалось, как поблагодарить, забрать оружие и поспешить для объяснения с зятем. Вот что было дальше:

«Щербина был высок и могуч и, судя по всему, значительно сильнее меня физически. Но я не думал об этом: во мне бушевала ярость, которую не могло сдержать ничто. Выхватив из кармана пистолет, с которым я в последнее время не расставался, я со всего маха ударил Ивана Ивановича в висок. Чуть вскрикнув, он мешком повалился на пол, а я кинулся к нему, собираясь, видимо, проучить его как следует. Прижав его голову к полу, я разъяренно допытывался:

— Как же ты, пьяная рожа, дошел до такой жизни — стал своих предавать? Ты знаешь, что полагается мне за все то, что ты отнес в полицию? Где ты все это взял?

Иван Иванович отрезвел, наверное только сейчас поняв всю глубину своего падения. Он начал просить прощения за совершенную им по пьянке «глупость». Объяснил, что перевернул весь дом в поисках каких-либо ценных вещей, чтобы снести их в кабак, и в это время наткнулся на мой тайник.

— Убить тебя мало, — сказал я ему уже более спокойно, но ярость еще кипела во мне, и это хорошо понимали невольные свидетели этой сцены — моя матушка и сестра Катя. Они хорошо знали мою вспыльчивость и понимали, что, если Иван начнет препираться или вырываться, я могу совершить непоправимое. Поэтому они стали ругать его и упрашивать меня, чтобы я пожалел семью и детей, которые — мал мала меньше — жались в испуге по углам.

Это меня окончательно образумило. Но я не мог оставаться здесь ни минуты, потому что все так и кипело во мне».

Приведенный эпизод подтверждает характеристику Ворошилова, данную близко знавшим его Д. Параничем: «Он был горячим и очень порывистым». Качества в иных случаях жизни и необходимые, но не всегда уместные в жизни революционера-профессионала, который должен сочетать горение души с трезвым расчетом, уметь использовать и оружие, и слово. Ворошилов учился этому, и учился успешно.

К середине 1906 года, когда стало очевидно, что революция идет на убыль, луганские большевики старались использовать любую возможность влияния на массы. Такую возможность представляли дозволенные правительством «профессиональные общества».

Еще весной 1906 года на заводе Гартмана была создана ссудно-сберегательная касса, материальной базой которой стали 100 тысяч рублей, пожертвованных собранием акционеров общества. Господа акционеры, получившие даже в бурном 1905 году огромные прибыли и напуганные революционными событиями на заводе, сочли возможным сделать этот широкий жест, надеясь подкупить рабочих. Однако это не удалось, так как и касса, и ее работа попали под контроль большевиков и Ворошилов был одним из самых деятельных ее руководителей.

Он же был и одним из авторов устава профсоюза, и главным докладчиком на учредительном собрании 1 октября 1906 года. Речь Ворошилова сохранилась в газете «Северный Донец». «Нам, товарищи, — говорил Ворошилов, — прекрасно уже известно, и мы опытом уже убедились, что для борьбы с нашими хозяевами мы должны всегда прибегать к забастовке. Нам также известно, что победителем в забастовке выходит тот, кто сильнее, у кого больше сил и средств для борьбы… При каких же условиях возможна упорпая борьба и продолжительность забастовки? Только при одном условии, если между нами, рабочими всех паровозостроительных заводов России, т. е. между всеми рабочими данного производства, будет тесная связь, которая объединит нас единой великой целью для борьбы с капиталом».

Собрание было очень длинным и завершилось торжественно. По предложению Ворошилова кандидаты в правление союза выходили на трибуну и клялись отстаивать интересы рабочих. Ворошилов был избран председателем правления.

Результаты работы нового правления не замедлили сказаться: в январе 1907 года из 3800 рабочих завода Гартмана членами профсоюза были 2137, то есть 56 процентов — самый высокий в стране процент организации металлистов! Но этого мало — вслед за гартмановцами решили объединиться в союз пролетарии других предприятий города, и не только они. На заводе ДЮМО в союз вошли 1700 человек из 4700 работающих. Влияние профсоюза в Луганске увеличивалось с каждым месяцем.

Председатель Депутатского собрания, председатель правления профсоюза, организатор рабочих дружин, наконец, глава Луганского комитета РСДРП… Все эти заботы, все без исключения, связаны с опасностью и риском, за каждую из них можно поплатиться тюрьмой и ссылкой, а то и каторгой. Но Ворошилов не колеблется, он всего себя отдает революции. Поэтому его знают и любят рабочие Луганска.

Ведь он по-прежнему, с декабря 1905 года, числится под следствием, выпущен под залог из тюрьмы. По этой причине он, к примеру, не может быть избран во II Государственную думу, а предвыборная кампания уже началась, и большевики, отказавшись от тактики бойкота, участвуют в ней. Авторитет Ворошилова в городе велик, и он, безусловно, мог бы стать депутатом, но вместо этого 29 ноября вместе со своими товарищами он предстает перед выездной сессией Харьковской судебной палаты. Обвинение суровое: организация вооруженного сопротивления полиции 8 июля 1905 года.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});