Вангелия - Владимир Сотников

Ванга села на полу, вытерла фартуком лицо, залитое слезами. Потом, последний раз всхлипнув, поднялась на ноги, обняла сестру и братьев и сказала:

– Да. Красиво будет. Надо жить.

Глава 18

«Красиво будет», – подумала Ольга, поплотнее приминая землю у корней только что посаженной розы.

– Здравствуйте, – вдруг услышала она.

Разогнувшись и обернувшись, Ольга увидела невысокого, плотного человечка, стоящего у нее за спиной. На вид ему было лет сорок, и вид его вызывал безотчетную неприязнь.

– Ведь вы воспитательница? – спросил он прежде, чем она успела ответить на его приветствие.

– Здравствуйте. Да, – кивнула Ольга.

– А чем вы, позвольте узнать, заняты в рабочее время? – недовольным тоном поинтересовался он.

Вот еще новости! Какое право имеет этот посторонний человек задавать ей такие вопросы?

Впрочем, за свои двадцать лет Ольга отлично усвоила: выдержка необходима в любой ситуации, даже если необходимость ее не кажется очевидной.

– Я сажаю цветы, – ровным тоном ответила она. – Розы.

– Зачем?

– Чтобы было красиво, – будто слабоумному, объяснила она.

– Это работа садовника, – отчеканил человечек. – Ваши воспитанники никакой красоты все равно не увидят. Следовательно, вы тратите рабочее время на собственную прихоть.

Выдержка выдержкой, но хамство следует пресекать.

– Почему вы позволяете себе делать мне замечания? – ледяным тоном спросила Ольга.

– Потому что я ваш новый директор, – ответил человечек. – И извольте к моим замечаниям прислушиваться!

Он пошел к флигелю, в котором жили преподаватели. Ольга, остолбенев, смотрела ему вслед.

Когда она вбежала в кабинет директрисы, та собирала со своего стола немногочисленные безделушки; в основном это были подарки, сделанные руками воспитанников.

– Госпожа Стоянова! – воскликнула Ольга. – Вы…

– Да, Ольга, да. – Улыбка директрисы выглядела жалкой. Впервые в ее жизни. – Что поделаешь, возраст. Я до последней минуты не могла решиться вам сказать, что ухожу на пенсию. – Молчание повисло в комнате. Директриса нарушила его первой. – Тебе будет нелегко, – сказала она.

– Да, – с трудом произнесла Ольга.

– Но ты справишься. Ты сильная.

Ольга вспомнила нового директора и едва удержалась, чтобы не воскликнуть: «Я – сильная?! Почему вы так думаете обо мне? Я одна! Я беспомощна! Меня некому защитить! Я боюсь! И кто на моем месте не боялся бы?»

– Иди в актовый зал, – вздохнув, сказала директриса. – И детей туда веди. Сейчас я приду проститься с вами.

– Все в церковь нарядились, – вздохнула Любка. – А у нас и не во что.

Сельская улица в самом деле пестрела праздничными нарядами. В воскресный день, да еще у людей на глазах, каждому ведь хочется выглядеть получше, чем в будни.

– Богу это все равно, – сказала Ванга. – Он всем одинаково радуется.

Любка вздохнула и, поправив единственную свою юбку, латаную-перелатаную, взяла сестру за руку. Отец с Василом и Томе уже ушли вперед и ожидали сестер возле церкви.

– Ванга, – спросила Любка, – а в воскресенье все-все в церковь идут?

– Да, – кивнула Ванга.

– И твоя Ольга тоже?

Ванга так часто рассказывала про свою Ольгу – и умная-то она, и добрая, и красивая, – что для маленькой Любки та сделалась кем-то вроде сказочной героини, с которой хочется сверять каждый свой шаг.

– Да. Ольга тоже, – помолчав, словно прислушиваясь к чему-то, ответила Ванга.

Лицо у нее при этом почему-то стало тревожным.

Возле преподавательского флигеля стоял экипаж.

– Ну почему ты не едешь с нами в церковь? – выговаривала директору его супруга. – Все сразу обратят внимание, ты ведь значимое лицо. В конце концов, это просто неприлично!

– Дорогая, если бы ты знала, как здесь все запущено. – Тон директора по непонятной причине был не оправдывающимся, а рассеянным. – Документация велась спустя рукава. Я должен все разобрать.

– На то есть рабочие дни, – непреклонно заявила жена.

– В рабочие дни много других дел. Садитесь же скорее! – поторопил он двух девочек-близняшек, стоящих рядом с матерью.

Экипаж скрылся за поворотом аллеи ровно в ту минуту, когда из преподавательского флигеля вышла Ольга.

– Госпожа Васильцова! – окликнул ее директор. – Очень кстати.

– Доброе утро. Слушаю вас, господин Гачев.

Директор работал в Доме слепых уже несколько месяцев, но каждый раз, когда она видела его, Ольгу охватывало то же безотчетное чувство, что и в первую их встречу: опасливая неприязнь.

– Куда вы идете? – спросил он.

– В церковь.

– А ваши обязанности в Доме?

– У меня сегодня выходной.

– Отлично. Тогда зайдите ко мне.

Он указал на дверь, ведущую в его квартиру.

– Зачем? – настороженно спросила Ольга.

– У меня к вам важные вопросы.

– Все вопросы вы можете задать мне у себя в кабинете. В рабочее время.

– Это срочные вопросы, – с ухмылкой заявил директор. – И мне удобнее получить от вас ответы у себя дома. Еще лучше – у вас в комнате. Пока моя супруга отсутствует.

Она не предполагала, что он даже не попытается скрыть, замаскировать свой цинизм. И чего ей стоило сдержаться! Рука сама собой поднималась уже для того, чтобы отвесить пощечину. Ольге пришлось приложить не только все душевные, но и все физические силы для того, чтобы удержать свою руку… Повернувшись так резко, что заскрипел под каблуками песок на аллее, она пошла прочь.

– Куда ты денешься? – крикнул ей вслед директор.

«Что мне делать? – с тоской подумала Ольга. – К кому идти за защитой? Да не за защитой, а за поддержкой хотя бы? Не к кому».

Из церкви Панде с семьей вышел последним. Не потому, что задержался на молитве, просто Ванге трудно было идти в плотной толпе прихожан, вот Сурчевы и пропустили всех перед собою.

Когда уже шли через церковный двор, из храма вышел молодой священник отец Иона. Он появился в Струмице совсем не давно, после смерти старого отца Никодима.

– Панде Сурчев! – окликнул он. – Задержись. Мне надо с тобой поговорить. – И добавил не ожидающим возражений тоном: – А дети пусть идут домой.

Может, Панде и возразил бы, но Вангелия покрепче взяла за руку Любку, сама взялась за руку Васила и, ускорив шаг, вышла с церковного двора.

– Что случилось, отче? – спросил Панде.

– Пока ничего не случилось. Но случится, если не принять меры.

Отец Иона указал на ту самую скамейку, на которой Панде сидел с отцом Никодимом, когда тот убеждал его отправить Вангелию в Дом слепых.

– Мне говорили, – сказал, садясь, священник, – что покойный отец Никодим считал тебя добрым прихожанином.

– А вы злым считаете, отче? – усмехнулся Панде.

– Ты забыл, что Господь требует от доброго христианина заботиться о своих детях.

– Когда ж мне о них заботиться? – пожал плечами Панде. – Я на пастбище. Слава богу, старшая дочь их растит. Все для них делает. И в церковь ходим как положено.

– Чтобы быть добрым христианином, мало просто ходить в Божий храм, – сурово возразил священник. – Надо изгонять зло и скверну из своей души. И из детских душ, которые Господь вверил твоему попечению.

– Да какое ж зло в детских душах? – удивился Панде.

– Ты прав. Твоя старшая дочь Вангелия уже не ребенок. Это ее душа на пороге гибели.

– Да вы что, отче! – воскликнул Панде. – Вангелия мухи не обидит.

– Не притворяйся! – в голосе священника зазвенел металл. – Она попала в дьявольские сети! Не делай вид, будто ты этого не замечаешь.

– Не замечаю, отче.

Панде даже перекрестился для убедительности.

– А что она почуяла землетрясение, этого ты тоже не заметил? Кто ей подсказал, что оно будет?

– Может, ангел божий, – ответил Панде.

– А ты знаешь, что и сам сатана может принять вид ангела, дабы посеять в мире ненависть и разногласие? Ты хочешь, чтобы твоя дочь стала пособницей дьявола? – зловеще проговорил отец Иона.

– Да какая ж она пособница?! – Панде уже не мог сдержать своего возмущения. – Душа у нее чистая! Хоть кого спросите, никто про Вангу дурного слова не скажет.

– Думаешь, никто? Нет, Панде, многие люди говорят, что дочка твоя с дьяволом поверсталась. И в Святом Писании сказано: «Гадалку не оставлять в живых».

Панде поднялся со скамейки.