Выжженный край - Нгуен Тяу

— Кстати, вчера я разговаривал с одним бывшим солдатом марионеточной армии, — продолжил он, немного помолчав. — Он сказал, что крышки с этих штук разрешалось снимать только по особому приказу. Иногда о захороненных «вазонах» забывали, меняли позиции, а они так и оставались лежать, где лежали, с закрытыми крышками. Шло время, были и бомбежки и орудийные обстрелы, «вазоны» раскололись, но все же были присыпаны землей, а потом их закрыли еще дикие травы и тростник. «Вазонам» бы этим положено весь вредный дух из себя выпустить, три года прошло, но он и посейчас, как видно, сохранился, и все потому, что оказался упрятанным в землю. А в земле — все равно что под крышкой. Пройдешь мимо, не тронешь — все в порядке, но стоит, к примеру, траву скосить или тростник, или землю распахать — ядовитый газ тут как тут. Сдается мне, что «вазоны» остались еще и на поле, которое вы называете «Подножье облачков», и в самом селе.

— Ну, а про мины вы что-нибудь слышали? — спросила Кук.

— Нет, ничего такого…

— Тогда следующий раз, прежде чем начать любые раскопки, Непременно сообщите мне. Это мое условие. Договорились?

* * *

Немало испытаний выпало на долю этого края, великое множество людей пролило свою кровь за то, чтобы стал он свободным, но и сейчас земля под ногами победителей далеко не была устлана розами. На старом поле боя вновь развернулась битва — битва трудная и затяжная. Да и как одним махом хотя бы охватить все проблемы, трудности, возникшие сейчас, легко ли сразу осознать: чтобы окончательно выйти из войны, понадобится много сил, старания, может быть, даже столько же, сколько требовалось в военное время.

Кук шла домой пешком. Велосипед пришлось оставить в лавчонке. Было темно, луна скрылась за облаками. Кук шагала по кромке ноля, где стоял рис. Скоро он созреет. А каких-нибудь полтора месяца назад здесь были позиции бойцов К-1. Кук узнавала старые окопы, траншею. Вспомнилась высокая фигура Нгиа…

Вот и еще один день промелькнул, полный хлопот и волнений. Кук вдруг почувствовала, как она голодна. Матушка Эм ее совсем заждалась, небось в который уж раз разогревает рис, а лучинка, что втыкают прямо в густые заросли кустарника у поворота к их дому, чтобы осветить дорогу, наверное, давно уж догорела.

…Перед глазами появился другой огонек — пламя свечи рядом с суровым и мужественным даже в смерти лицом любимого в небольшом строении на берегу лагуны Там-зяпг. Бойцы из К-1 послали за Кук, чтоб она могла проводить Нгиа в последний путь. Кук не помнила, как совершила весь этот длинный путь. В памяти не осталось ничего, кроме того, что сидела на заднем сиденье чьей-то «хонды»… Забыла даже поблагодарить того, кто ее вез, не спросила его имени. Потухшими глазами глянула она на Хьена, он стоял у гроба, и, вся дрожа, склонилась над бесконечно дорогим, теперь таким неподвижным, застывшим лицом, отчаянно вглядываясь в него. Ей почудилось, что Нгиа спит, так спокойно было это лицо, — спит, усталый после боя. Знакомые четко очерченные губы, густые, заостряющиеся к вискам брови, только прическа другая — волосы смочены и аккуратно зачесаны набок, кто-то только что прошелся по ним гребенкой.

Свеча догорела и наклонилась, подожгла бумажную тарелку, на которой стояла, и пламя, как маленький факел, странным образом осветило лицо, сделав его таким чужим, что Кук заплакала навзрыд. Хьен подскочил, загасил огонь и поставил в обгоревшую с краю тарелку новую свечу…

Кук медленно шла вдоль старой траншеи и вспоминала, как мучительно хотелось ей почему-то растрепать эту чужую, аккуратную, застывшую прическу, сделать лицо любимого таким, как всегда…

Шесть лет длилось их знакомство с Нгиа, шесть быстро пробежавших лет. Кук тогда была совсем юной, она проходу не давала Нгиа, упрашивая, чтоб ей позволили стать связной. Нгиа, и сам юный — в тот год ему едва сравнялось девятнадцать, — казалось, всецело был поглощен своим делом и не обращал никакого внимания на надоедливую девчонку. Но пришла пора уходить из родного села — близилось наступление, — и Нгиа, которому вроде бы радоваться надо, неожиданно для себя загрустил. То и дело всплывало у него перед глазами хорошенькое озорное личико, он вспоминал, как Кук хватала его за руку или дергала за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание, как бегала всюду за ним хвостиком, лишь бы по ее вышло, лишь бы связной сделали, и как он всегда гнал ее от себя.

В конце шестьдесят девятого Нгиа уже командовал отделением. Тогда же здесь появился из Ханоя и Хьен, оба они получили особое задание. В то время враг загнал наших в глухие джунгли. Хьен и Нгиа много ночей провели прямо в море, от морской воды кожа их стала нездоровой, бледной, животы подводило от того, что питались од-пой сырой рыбой и пили соленую воду. В одну из ночей они вышли на пустынные дюны за Восточной деревней, где недавно разместились бронетанковая бригада и рота морских пехотинцев. Самые, можно сказать, трудные тогда были времена. Всех жителей, подозреваемых в причастности к «беспорядкам шестьдесят восьмого года», загнали в концлагеря, а оставшихся собрали в две деревни — Срединную и Восточную. Лишь немногим удалось спастись, и то чудом: убежали в города — Куангчи, а то и дальше, в Хюэ и Дананг. Не прекращались бомбежки, превратившие округу в «белую зону» — голую пустыню. Нужно было много выдержки, терпения, мужества, чтобы остаться здесь. Но Кук осталась. Она ходила в грязном рубище, вымазав лицо, шею и тело сажей и глиной, нечесаные выгоревшие космы падали на лицо, закрывая его. Кук назвалась майоршей, женой какого-то несуществующего Куп — такое она взяла имя. Опа искусно притворялась помешанной и целыми днями беспрепятственно бродила взад и вперед по селу, по песчаному берегу, что-то нечленораздельное бормоча себе под нос, иногда дико вскрикивая, иногда разражаясь визгливым хохотом.

Нгиа и Хьен сразу приметили безумную девушку. И уже на вторую ночь, вылезая из песчаной норы, в которую они закапывались на день, Нгиа решил, что все пропало, они обнаружены: из-за его спины, точно поджидая его здесь, неожиданно выросло это безумное, грязное и оборванное существо.

В прозрачном ночном воздухе, разлитом над белизной песков, Кук узнала Нгиа. Она тихонько вскрикнула — радость и боль были одновременно в ее крике, похожем на крик подбитой птицы. Уронила на песок рисовую лепешку и флягу с водой, которые прятала в своих лохмотьях.

— Кук, малышка! — Нгиа тоже узнал ее и тихонько окликнул, но Кук знаком велела ему молчать. Тут появился и Хьен. Кук поманила их за собой и вела долго, обходя стороной позиции неприятеля. Наконец через седловину, пролегшую между двумя высокими дюнами, они ползком пробрались на маленький заброшенный хуторок. Тишина здесь стояла, как на кладбище.

Тут-то и было убежище Кук, которое она вырыла под землей. Забравшись в него, Хьен до дна жадно выпил всю флягу. Нгиа сделал всего один глоток и долго сидел молча — держал половинку рисовой лепешки и никак не мог откусить, спазмы сжали горло. Уму непостижимо, где Кук раздобыла лепешку и воду. Нгиа не выдержал и первый раз в жизпи заплакал, прижав к груди взлохмаченную, в золе и песке голову девушки.

* * *

Над недавно подстриженной, пахнущей свежестью живой изгородью из кустарника тетау весело мигала гирлянда электрических лампочек. Из дома доносились взрывы смеха, и раскатистый мужской голос говорил:

— Это надо видеть! Вам, уважаемые женщины, просто необходимо посмотреть эти места. И не только Хюэ, но и Дананг, и Сайгон тоже…

Значит, в гости заглянул знакомый журналист Суан Тхюи, корреспондент газеты, которая издавалась в их провинции.

В открытую дверь Кук увидела Эм, маленькую То и Суана Тхюи, устроившихся вокруг подноса с едой прямо на низком, едва возвышавшемся над полом деревянном топчане. Они ужинали. За спиной у То пристроилась тетушка Кхой.

— Ли вправду, — наставительно сказала она, тыча пальцем в спину матушки Эм, — не мешало бы тебе Хюэ поглядеть, пусть бы наши власти тебя свозили. Ты целую жизнь на них, почитай, положила, вот и сделали бы тебе добро!

В саду мелькали яркие светящиеся точки — светлячки. Кук ступила на выложенную цветной плиткой веранду, постаралась придать лицу радостное и оживленное выражение и прямо с порога стала кричать, что ужасно проголодалась и сейчас от всего этого пиршества ни крошки не оставит.

— Есть хочу! Хочу есть! — кричала опа, швыряя сумку за полог, отделявший ее кровать. Суан Тхюи бросился ей навстречу, протянул обе руки и крепко сжал ее руки в своих.

— А вы, Суан Тхюи, — сказала Кук, — сами наверняка уже успели побывать и в Хюэ, и в Дананге. Думаю, немало вам довелось там повидать. Да что там говорить, так интересно — большой город, который только-только освободили! Надеюсь, вы нам хоть что-нибудь расскажете? — И она повернулась к Эм: — Матушка, вы сегодня опять на поле ходили?