Эксперт № 21 (2014) - Эксперт Эксперт

Нужно заниматься банковской системой. Нельзя обеспечить конкурентность в банковской системе путем разделения крупных игроков. Наоборот, это можно обеспечить путем укрупнения существующих средних банков. В этом смысле то, что делает Центробанк, — движение в правильном направлении.

Есть серьезные задачи в бюджетной политике. Гораздо более серьезные, чем вопрос о том, смягчать или нет «бюджетное правило».

Нам нужна инвентаризация расходов. Требуется оптимизация бюджетной сети, причем проводимая методами, отличными от экономического удушения бюджетных учреждений. Механический переход на нормативы подушевого финансирования учреждений образования и здравоохранения чреват серьезными потерями. Сначала надо оптимизировать сеть, а потом вводить нормативы.

Форсайт: процесс важнее результата

— Каково ваше отношение к промышленной политике? Каковы ее разумные масштабы и форматы в зрелых капиталистических странах и в сегодняшней России?

— Десять лет назад я говорил, что лучшая промышленная политика — ее отсутствие. Потому что в то время под промышленной политикой понимали — в духе 30-х годов прошлого века — определение конкретных отраслевых приоритетов и корпоративных «чемпионов». Сейчас мы вроде бы от этого ушли. Промышленная политика приобретает новые очертания. Если раньше она была направлена только на развитие промышленности в буквальном смысле слова, то теперь речь должна идти о политике, стимулирующей прогрессивные структурные сдвиги в реальном производстве.

Важно понимать, что в современном мире промышленная политика должна коренным образом отличаться от той, какой она была сто и даже пятьдесят лет назад. А у нас многие до сих пор сводят промышленную политику к строительству Магнитки и Днепрогэса.

В индустриальную эпоху отраслевые приоритеты сохранялись в неизменности на протяжении нескольких десятилетий. Тогда можно было сконцентрировать ресурсы на приоритетных направлениях и совершить технологический рывок. Сейчас приоритеты быстро меняются, поэтому реально их может уловить только гибкий бизнес, значит, основная задача государства — содействовать тому, чтобы предприниматели стремились к поиску и реализации новых идей и технологий. А это уже не столько бюджетная, сколько институциональная проблема — проблема стимулов и доверия, которую должно решать государство.

Этот вывод имеет и количественное подтверждение. Если в конце XIX — первой половине XX века, столетии от Бисмарка до Сталина, наиболее успешные рывки в экономическом развитии совершали страны с более высокой долей бюджета в ВВП по сравнению с наиболее развитыми странами, то во второй половине XX века — страны с более низким бюджетным бременем.

И это объяснимо. Механизм догоняющего развития в индустриальном мире заключается в сосредоточении ресурсов на тех технологиях, которые в следующие двадцать пять лет будут передовыми. Догоняющее развитие в современном мире подразумевает создание таких условий, чтобы бизнес или общество сами искали и нащупывали эти приоритеты. Это значит, что государство в основном должно быть сконцентрировано на инвестициях в человеческий капитал и в инфраструктуру. И в этом смысле современная промышленная политика — это политика развития и удерживания в своей стране человеческого капитала. Опыт успешных модернизационных моделей последних пятидесяти лет (от Ирландии до Финляндии) свидетельствует, что государственные вложения именно в человеческий капитал становятся критически важным фактором.

— Все это прекрасно. Но даже сегодня в такой зрелой капиталистической стране, как США, регулярно разрабатывается и реализуется программа министерства энергетики. Именно государство задает приоритеты развития в такой инерционной капиталоемкой отрасли.

— В любом случае американцы вряд ли дают указания частным фирмам, кому, что и где строить. Кроме того, эта программа определенно не говорит о том, что энергетика важнее микроэлектроники. Вообще же, в Соединенных Штатах конкурентная среда очень развита, рыночные силы мощны. В этой ситуации государственная политика не подменяет рынок, а дополняет его.

— Действительно, не говорит. Но трудно, согласитесь, отрицать значимость научно-технического форсайта и формирования национальных технологических приоритетов.

— Большинство наших форсайтов считает приоритетом то, что приоритетом уже не является. Финансирование фундаментальной науки крайне деликатная область, где точно нельзя делать прогноз, основываясь только на опросах ученых, равно как и на наукометрических данных. Если честно, я не верю в возможность качественного научно-технического прогноза в современном мире: когда-то, возможно, он был реален, но не сейчас. Все меняется слишком быстро. Если в ХХ веке открытие в естественных науках и присуждение Нобелевской премии разделяли десятилетия, то сейчас речь идет о считанных годах. Ближайшие примеры — премии за стволовые клетки и за графен.

— Даже если так, из этого не следует, что форсайтами не надо заниматься. Это одна из таких сфер деятельности, когда ты наверняка попадешь пальцем в небо, но этим все равно следует заниматься.

— Согласен. Здесь процесс важнее результата. Но это не значит, что процесс не надо совершенствовать. Например, если вы транслируете научно-технический прогноз в бюджетный план, это может привести к катастрофе. Опять-таки если национальный приоритет, скажем, микроэлектроника, и вы все инвестируете в нее, то у вас даже, вероятно, будет самая развитая микроэлектроника, но в тот момент, когда она уже никому не будет нужна.

Мы вступили в мир, в котором есть высокие и низкие технологии во всех отраслях. Есть нефтянка как отсталая сырьевая отрасль в виде допотопного НПЗ, и есть нефтянка как добыча на шельфе, где сосредоточены, по сути, космические технологии. Есть сельское хозяйство самое высокотехнологичное, связанное с биомедициной, а есть крестьяне на тракторе. Не с сохой уже, но на тракторе. Таким образом, когда мы говорим о промышленной политике в XXI веке, мы должны иметь в виду не стимулирование одной отрасли вместо другой, а стимулирование модернизации в каждой из отраслей. А это, согласитесь, качественно другая политика, чем выбор из отраслевых приоритетов.

В этом смысле показателен пример нынешней реиндустриализации в развитых странах. Вульгарная трактовка этого явления состоит в том, что эти глупые американцы и европейцы наконец поняли, что рабочий класс — это главное, что нельзя отдавать промышленность, материальное производство Китаю. Нельзя выжить на банках, давайте вернем трубное производство обратно в Соединенные Штаты. На самом деле суть не в том, что они что-то осознали. Просто, с одной стороны, труд в Китае подорожал довольно существенно, а с другой стороны, и это главное, технологии настолько изменились, что труд в издержках занимает все меньшую долю. Те же США начинают осваивать на своей территории производство труб для сланцевого газа, сланцевой нефти на остановленных, разрушенных бывших трубных заводах, но теперь это уже другие трубные заводы, с другими технологиями, с другим количеством занятых.

— То есть это не восстановительный рост? Это нечто качественно другое?

— Это не возврат тех же отраслей. Это появление новых отраслей, которые продолжают прежние, но с другими технологиями, другим количеством и качеством трудовых ресурсов, и это другая парадигма промышленной политики.

— Тем не менее, не обозначая готовых образцов, тем более что наверняка их нет, к опыту каких стран с умной, современной постиндустриальной промышленной политикой нам стоило бы присмотреться, по-вашему?

— Увы, нет вообще никаких заранее гарантированных рецептов. Перефразируя Толстого, можно сказать, что все страны счастливы по-разному. Это только к экономической катастрофе нации обычно скатываются в результате примерно похожего набора шагов, а вот рецепт экономического успеха всегда индивидуален.

Я приведу пример. Широко известно, что железнодорожное строительство было локомотивом индустриализации имперской России. Оно дало колоссальный толчок развитию энергетики, металлургии, деревообработки и ряда других отраслей. Примерно в то же время аналогичную политику проводили испанцы. Железные дороги построили, но дело кончилось индустриализацией Франции, а не Испании. И только потом экономические историки объяснили: Россия — стабильная империя, понятная, предсказуемая. А вот Испания крайне нестабильна, пережила сто пятьдесят лет политических переворотов. Да и Франция рядом, вся испанская железнодорожная отрасль оснащалась именно там. Казалось бы, две одинаковые политики, но результаты качественно различны.