Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs) - Екатерина Тарасюк

– У меня тоже. Во всяком случае, так говорит Леша.

Завернув в мрачный переулок, соответствовавший представлениям Романовой о старом Лондоне, времен так Джека Потрошителя, Ева напряженно затаила дыхание. У нее возникло знакомое ощущение тревоги, сердце забилось чаще. Перед глазами вновь встали образы с места того убийства, кажется, даже возник тот мерзкий запах, но нет, все было нормально – это было заметно по безмятежному выражению лица Киры. Она взъерошила волосы и, задрав голову, считала пролетавших над ними птиц. Каркавшие вороны… Нет, определенно здесь было что-то от викторианского Лондона, но Ева выбросила эти мысли из головы и успокоилась, напомнив себе о лишней впечатлительности. Она постаралась как можно глубже вдохнуть, выдохнуть, и найти какое-нибудь занятие по пути в магазин. Стены переулка были оклеены афишами, плакатами и объявлениями. Одно из них особенно привлекало внимание, и Ева, словно зачарованная, остановилась, приглядевшись. Плакат в сине-фиолетовых тонах с несколько размытыми буквами. На нем запечатлена красивая девушка. Слева наклеена желтая реклама такси, справа информация о продаже котят.

«МетамфетоМиР, – внизу плаката была надпись, выполненная в цифровом стиле, – с премьерой своего нового альбома ММР – Never Give In[21]». Помимо девушки на плакате было еще два человека. Артистка была подписана как Христина, а парни, стоявшие за ее плечами, как Кай и Дария. Кай, стоявший слева, был в очках и кепке, одет во все черное, руки скрестил, и на локтях были отчетливо видны татуировки, плюс проколотая губа. Дария – красноволосый парень с кислотно-зелеными глазами, изогнувшись, держал гитару и хитро улыбался. Христина была обладательницей шикарных пепельных волос, завитых к кончикам. У нее волевые черты лица, показавшиеся Еве поразительно знакомыми. Пухлые губы. Курносая. На ключице небольшая татуировка в виде дракона, под которым красовалась надпись на латинице, очертания слишком размыты. Что-то не так. Вновь оглядев девушку с плаката, Ева отпрянула назад и наткнулась на встревоженную Киру. Татуировка… Дракона. Надписи.

У той мертвой девушки была такая же! Действительно, насколько же память может цепляться к таким деталям, которые, по сути, могли бы оказаться забытыми под массой впечатлений. Участница рок-группы была абсолютной копией убиенной. Или это был один и тот же человек?

Вернувшись из магазина с легким пакетом, в котором был Терафлю и немного вкусностей, Ева поставила его рядом со своей тумбочкой и посмотрела на спавшего Марка. Между их кроватями стояла чуть теплая батарея – в номере было невероятно холодно, да так, что Ева усомнилась в том, что скромного размера батарея сможет их спасти этой ночью. Невесело усмехнувшись, девушка подошла к шкафу, на лицевой стороне которого было зеркало. Отодвинув дверцу, она увидела, что на верхних полках лежало два теплых одеяла, и, встав на носочки, Ева решила достать их. Мысленно она все еще была погружена в тот диалог, который произошел у них с Кирой:

– Старая афиша ММР, – печально произнесла Саванова, с интересом разглядывая ту. – Вроде как, они должны были выступить здесь.

– Должны были? – удивленно переспросила Ева. Ей не хотелось говорить подруге о своих подозрениях, мало ли, она посчитает это мнительностью, а острить было неуместно.

– Христину, солистку, нашли мертвой, с перерезанным горлом. Я же рассказывала тебе об этом. Говорят, это сделал маньяк-фетишист, который или подражает The Поэту, действовавшему в 90-х годах, или это он и есть.

– Кто такой The Поэт? Я ничего о нем не слышала, – Романова была удивлена, что ни разу не видела упоминаний об этом убийце.

– Откуда я знаю? – ухмыльнулась Кира. – Мне бабушка рассказывала, что в новостях по четвертому каналу о нем говорили. В общем, какая-то ерунда, а ММР жалко – песни у них были хорошие. Ладно, пошли, ты же знаешь, не люблю я подобные темы… в подобных местах. Слишком уж здесь тихо. И пахнет неприятно.

Если Саванова сообщила то, что было на самом деле, то это непременно стоило перепроверить – Еву не на шутку заинтересовала история о неком, под именем The Поэт. Черт знает, убили тогда в ее районе кого или нет, но ночные байки она слышала не раз: не все были солнечными и радужными.

Минут через пятнадцать проснулся Марк, выглядевший совсем раскисшим. Ева поставила кипятиться небольшой чайник из буфета и предложила посмотреть телевизор, на что Марк согласился. Романовой так понравилась его покладистость, что парень начал ей импонировать, что, с другой стороны, Еву несколько настораживало, поскольку у нее (по плану автора) развивались отношения с Владом. Что же, видимо, сложно устоять перед немецким обаянием, но немец не сразу сообразил, что этим можно воспользоваться. Еще до самой поездки стало понятно, что все изменится.

– Кстати, Марк, хочешь услышать продолжение моего сна? – во время рекламы поинтересовалась Ева, Марк кивнул и добавил:

– Ну, раз там есть я, причем в роли Пушкина, то почему бы нет? Только, я надеюсь, у меня нет этих кудрей и чмошной бородки?

– Нет, Марк. Тебе лишь на вид лет эдак двадцать семь, – с сожалением произнесла девушка, припоминая дальнейшие события сна. Зильберштейн торопливо пересел на кровать к своей однокласснице и повязал на шею шарф. – Ты что, собираешься меня заражать своими бациллами?

– Зараза к заразе не липнет.

– Хорошо. Так вот… События разворачивались в 19 веке… – монотонным голосом начала Романова.

– Стоп! Ты с этого начала в прошлый раз.

– Серьезно? Ах, ну, да. Какой из меня шикарный рассказчик, ничего не помню… Позволь узнать, на чем я остановилась?

– На том, что… эмм… ну, мы с тобой разговаривали о предстоящем бале. Я типа не хотел туда ехать, а ты сказала, что поздняк метаться, мол, приглашение принято.

– Точно, точно… Значит, бал… Знакомство…

«Знакомство Евы с Дантесом (кого в нашем произведении играл Владислав Берднев) произошло совершенно случайно, и, вероятнее всего, не соответствовало исторической действительности. Он был невероятно красив, умен и образован, к тому же был к Еве отнюдь неравнодушен: демонстрировал свое внимание на людях, пытался ей всячески угодить, когда мужа не было поблизости. Да и при муже не ограничивал себя, что не просто раздражало, а выводило из себя Марка.

– Messier[22], прошу вас держаться подальше от моей жены, – произнес Марк, опираясь на пудовую трость. – Иначе я буду вынужден отстаивать свою честь.

– Неужели вы изволите, сударь, устраивать конфузию при даме? – усмехнулся Влад, зыркнув на стоявшую поодаль девушку. – Ева – превосходная лилия, но в этом болоте ей не место. Вы собираетесь и дальше держать ее в этом гадюшнике?

– С вашего позволения хотелось бы уточнить, что это вовсе не мой гадюшник, а ваш, – лукаво улыбнувшись, заметил Зильберштейн.

– Марк Александрович, даже простые холопы знают, что сердце госпожи принадлежит вовсе не вам, я бы сказал даже больше, что… Года так с тридцать пятого.

Улыбка сползла с лица Марка и убежала из зала прочь. Крепче вцепившись в трость, он с ненавистью посмотрел на Влада, присутствие которого ему уже порядком надоело, но, поскольку речь идет о 19 веке, подобные проблемы решались иным путем:

– Надеюсь, уважаемый Владислав Игоревич, вы одумаетесь и принесете мне свои извинения. Я не стану долго ждать, – произнес Марк, добавив: – Смею вас заверить, что я готов отстоять свою честь и честь своей фамилии!»

– Апчхи! – прикрыв рот платком, чихнул Марк, поспешно отвернувшись от Романовой. Она, прервавшись, произнесла с легкой улыбкой:

– Будь здоров.

– Спасибо… Прошу, продолжай!

«– Ни я, ни кто-либо еще не станет просить извинений у высокомерного гордеца, – с пренебрежением бросил Влад.

– Я пришлю к вам секунданта, – стукнув тростью об пол, сообщил Марк и, гордо развернувшись, удалился из зала.

Весть о дуэли разлетелась с поразительной скоростью по Городу на Костях. Ева и другие приближенные пытались уговорить Марка отказаться от поединка, но им всего лишь удалось отсрочить его.

В один из вечеров, когда время близилось ко сну и противостоянию, девушка трезво оценила шансы мужа, и они были отнюдь не пятьдесят на пятьдесят. Ева считала своим долгом остановить его, вот только она понятия не имела, каким образом это можно сделать. Марк заранее был убежден в поражении своего противника.

– Прошу тебя, одумайся, Марк, – тревожно шептала Ева, обняв его со спины, когда он стоял у окна. – Каждый раз дуэль – это смертельный риск! Царю когда-нибудь это надоест, а в Сибирь никто не хочет.

– Это дело чести, – равнодушно произнес он.

– Дело чести – быть выше таких беспринципных личностей, как Берднев, – в жизни Ева такого ни за что не сказала бы. Марк развернулся к ней и, опустив голову, всмотрелся в ее беспокойные глаза. – Просто пойми, я боюсь, что ты не вернешься с очередной дуэли.