Отчаяние - Константин Лебедев

глаза на любопытного юношу.

— Для чего вам песок на корабле? — не постеснялся своего невежества Итан.

— Чтобы ноги не скользили, — коротко бросил зеленоглазый, вернувшись к изучению бумаг.

— Почему они должны скользить? Вода вряд ли доберется до нашей палубы, а если и доберется, то песок уже не поможет, — Кэр договаривал эту фразу на автомате, хотя уже догадался до истинного предназначения мешков.

— Кровь, мистер Кэрил, — доктор произнес это простое слово с пугающим профессиональным равнодушием.

Итан слегка побледнел. Оставшееся время он стоял молча, борясь с желанием выудить хоть крупицу информации о биографии зеленоглазого. Где он родился? Как оказался у дверей академии целителей имени святого Белариаса? Почему церковь, так ревностно следящая за каждым, упустила из виду этого, несомненно, неординарного человека? Кэр не сомневался, что когда-то узнает всю правду о докторе.

За стеной лазарета, в самом носу корабля, теснилась офицерская столовая, в которую помещался лишь овальный стол и двенадцать стульев. Инквизитор, лишенный возможности снимать свою маску на людях, принимал пищу в своих покоях. По вечерам офицерский состав собирался за этим столом и вел оживленные беседы. Правда, кто-то из них всегда отсутствовал, потому что вынужден был держать вахту на палубе. Таким образом, один из стульев, как правило, пустовал.

Насытившись, офицеры заставляли мистера Кэмбела порадовать их игрой на лютне. Будучи опытным придворным, он мастерски владел музыкальным инструментом и прежде восхищал своей игрой окружение герцога. Первые дни после открытия его таланта в ход шли лишь лирические баллады о героях и красавицах, но со временем общим решением в репертуар были добавлены трактирные песни, порой весьма похабного содержания. Последним, однако, охотнее подпевали за столом. Для того, чтобы исполнить шутливую песню о неверности жены капитана, слишком задержавшегося в плавании, красивым и чувственным голосом обладать было необязательно.

Мистер Кормак, как единственный из офицеров обладающий семьей, не очень любил эту песню. Зато иногда плотник разбавлял звуки лютни, доставая из недр своего плаща собственноручно изготовленную флейту.

Дункан Грин считал вечер пропавшим, если ему хотя бы раз за вечер не удавалось довести публику до истерического смеха. Басистый гогот Огла в такие моменты перекрывал все остальные. Капитан, как правило, оставался молчалив и не поддавался провокациям даже тогда, когда штурман рассказывал очередную байку о любовных похождениях мистера Хольта.

Традицией стало поднимать кубок за мистера Грея, чудотворца, день за днем доказывающего свой талант. Родрик в такие моменты обычно очень смущался, хотя было видно, что похвала ему приятна.

В плавании кашель Ионы усилился. Особенно сильно это замечалось именно во время вечернего застолья. Частота приступов возрастала с пугающей скоростью. Чарли Рокуэл пообещал профессору, что, если им повезет найти землю, на которой будет расти семилистник, доктор приготовит отвар, способный облегчить его страдания.

Огл как-то намекнул доктору, что команда была бы несказанно рада, если мистер Рокуэл воспользуется своим талантом художника и подарит морякам несколько своих картин с изображением образов представительниц лучшей половины человечества. Рассмеявшийся доктор обещал подумать, но пожелание в будущем так и не исполнил.

Мистер Нортхэм большую часть времени был молчалив и чаще других дежурил на палубе по вечерам. Изредка из него можно было выудить некоторые подробности плаваний, в которых ему удалось побывать под началом адмирала Хариса, но даже тогда он был немногословен.

Огл и мистер Норрингтон часто вступали друг с другом в длительный диалог по поводу превосходства той или иной техники боя и часто вспоминали наиболее прославившихся в ратном деле аурлийцев.

Иногда за столом поднимались вопросы политики и религии. Чем дальше на запад удалялись моряки от родных земель, тем более смелые разговоры они себе позволяли. Когда лезвие спора накалялось до предела, ситуацию брал под контроль мистер Кэмбел. Словно опытный кузнец, Артур придавал форму раскаляющемуся спору и затем умело его охлаждал.

Мистер Норрингтон и Артур частенько обменивались колкостями, не оставляющими сомнений в том, что эти двое действительно были знакомы прежде. Несмотря на их замаскированную грубость, открытую агрессию никто из джентльменов не проявлял. Однако, было видно, что и друзьями оба собеседника называться не могли.

Пит и Кэр, сперва чувствовавшие себя не вправе открывать рот за офицерским столом, постепенно стали подключаться к диалогу. Сейчас, к концу третьей недели, они уже ощущали себя частью новой семьи и принимали активное участие в словесных баталиях. Кэр был горд находиться среди лучших мореплавателей своего поколения.

Ложкой дегтя в чаше радости оставался только Пит. Он был на год младше Кэра, но, очевидно, был лучшим собеседником, а в познаниях морских наук оставил молодого барона далеко позади. Не помогало и то, что жили они в одной каюте, и лицо мистера Колгрейна было самым часто встречающимся ему на корабле. Здесь, на «Отчаянии», титулы переставали что-либо значить. Единственная приемлемая на корабле иерархия была вышита на зеленом плаще Кэра в виде штурвала. Согласно ей барон Кэрил и простолюдин Пит были равны. Годы опыта научили Итана не выдавать своих эмоций, сохраняя в тайне его отношение к первому лейтенанту.

Иногда, когда экспедицию окутывал полный штиль, адмирал совершал короткие визиты на корабль капитана Хольта. В эти дни Оливер Харис занимал двенадцатый стул за офицерским столом. Как правило, разговоры в такие вечера были куда более сдержанны, нежели обычно.

Спустившись на еще одну палубу ниже, Кэр оказывался в мире, где распоряжались матросы. Единственным из офицеров, чья каюта располагалась здесь, был Огл. Он самолично, еще на этапе проектирования корабля, попросил Кларка Кормака изменить его устройство так, чтобы быть ближе к команде. Рядом с каютой бородатого боцмана в кормовой части палубы расположился кубрик, в котором матросы и гвардейцы отсыпались в свободное от дежурств время.

Центральную часть палубы занимал большой просторный зал. В корпусе было вырезано множество бойниц для выхода галерных весел. У каждого борта стояло по двадцать скамей, каждая из которых была способна вместить до трех человек. Именно столько людей было необходимо, чтобы максимально эффективно использовать галерное весло. Когда нужды в них не было, весла затягивались внутрь и закреплялись специальными крюками. Мистер Кормак поразил всех, создав конструкцию, позволявшую накрывать затянутые весла специальными деревянными щитами, служащими матросам в качестве обеденных столов. Таким образом, данный отсек мог служить гребцам не только местом тяжелого труда, но и столовой.

В оставшейся носовой части находилась кают-компания. Здесь моряки могли померяться силами или одолжить книгу из небольшой корабельной библиотеки. По вечерам матросы и гвардейцы часто собирались здесь или на верхней палубе и горланили веселые морские песни. Среди хора голосов отчетливо выделялся один, чьи вокальные данные делали любую, даже самую похабную песню произведением искусства.

Самая нижняя палуба, представляющая из себя трюм, была доверху забита продовольствием, бочками с пресной водой, инструментами, запасной парусиной и досками. Ключ от складских помещений был только у капитана, Ионы и мистера Грея, а караул у двери всегда несли два вооруженных гвардейца. Не забыли конструкторы этой плавучей крепости предусмотреть место и для гальюна.

Экипаж «Отчаяния» должен был составлять двести матросов, пятьдесят гвардейцев и двенадцать офицеров. Неожиданно появившийся на корабле тринадцатый офицер оказался неожиданно популярен среди команды. Его ежедневные проповеди на верхней палубе не воспринимались агрессивно, а напротив, приветствовались моряками. Настолько, что капитан уже начал переживать за растущее влияние инквизитора на корабле. У походного храма выстраивалась очередь из желающих исповедаться в своих грехах матросов. Между тем пока проблем инквизитор не доставлял. По крайней мере, он точно не причинял те беспокойства, о которых рассказывал адмирал Харис, когда речь заходила об инквизиторе с его корабля.

Гвардейцы большую часть дня занимались тем, что стояли в карауле или оттачивали свои военные умения. Когда встречный ветер становился особенно сильным, сто двадцать матросов занимали свои места за веслами и принимались за синхронную работу в отработанном