Отсрочка от казни - Андрей Дышев

– Вам, к сожалению, некоторое время придется постоять у окна, – сказал он и подал знак сержанту. Тот подошел к Владу, вытаскивая из карманов маленькие черные наручники. Влад обернулся с опозданием, когда на его правом запястье уже щелкнул «браслет».

– Э, ребята! – Влад дернул пристегнутой к поручню рукой. – Мы так не договаривались! Я слишком тяжелый, чтобы ехать стоя!

Он повернулся к Филину и повел свободной рукой у его лица, словно погладил воздух. Этот жест чем-то напоминал загребающие движения борцов сумо, которыми они провоцируют противника на атаку. Влад как будто шутил, как будто играл, быстро приближаясь к той черте, за которой уже надо драться. Мне казалось, что Филин не придаст значения вроде бы безобидному возмущению Влада, но его лицо снова помертвело, как уже было при разговоре с Милой, и я понял, что так у Филина проявляется гнев.

Медленным движением Филин поднес к глазу Влада черный ствол «калашникова», его отливающее вороненой сталью дуло, словно учитель придвинул окуляр микроскопа к очам скептика, не верящего в клеточное строение растений. Передернул затвор, загнав патрон в патронник, и, опустив палец на спусковой крючок, тихо сказал:

– Вы создаете лишние проблемы. Это первое и последнее предупреждение.

Я представил себя на месте Влада, и мне стало больно от того, как сильный, упрямый и волевой человек в мгновение сломался и превратился в послушного великана. На его левом запястье щелкнул второй «браслет». Теперь Влад был пристегнут к поручням обеими руками. Он стоял лицом к зашторенному окну, высокий, крепкий, словно мачта фрегата, поддерживаемая с двух сторон стальными растяжками, и раскачивался в такт движения поезда. Он, как и я, ничего не мог сделать. Естественное желание не подчиниться и сохранить достоинство было легко подавлено тупым автоматным стволом, и против этого ствола существенным аргументом могло быть лишь более мощное оружие.

Бородатый шел по коридору и проверял, все ли окна в купе зашторены и включено ли освещение. Я придвинулся ближе к столу и стал следить за тонкой полоской света, пробившейся через щель под шторой и ползущей по пластиковым коробочкам с дорожным обедом. Поезд притормаживал. Колеса, словно молот по кувалде, били по рельсовым стыкам. Я слышал, как меняется шумовой фон, как отражается лязг колес о стены домов или заборы, мимо которых мы проезжали. Полоска света добежала до края стола и нырнула под него. Следом за ней, словно приняв эстафету, побежала другая. Мы медленно ехали мимо фонарей или прожекторов, мимо строений и деревьев. Наверное, вдоль вагонов тянулись платформы станции, возможно, это была Гаремджа.

Мы ехали уже совсем медленно. Извне наплыл, усиливаясь, шум мощного мотора и тотчас стал угасать, как если бы мы проехали мимо работающего на холостых оборотах локомотива. Спереди, по ходу движения, раздался пронзительный свист, а затем низкий, вибрирующий рев. Я пересел ближе к двери и выглянул в коридор. Влад прислонился лбом к клеенчатой шторе и, покачиваясь, стоял так с закрытыми глазами, словно спал. Рядом с ним, чуть-чуть сдвинув штору, одним глазом смотрел наружу Филин. Его лицо методично освещалось плывущим светом. Забулькала высоким тоном радиостанция в его кармане. Не отрываясь от окна, он приложил прибор к уху.

– Заскочил? Очень хорошо! Не забыл оставить номер телефона?.. Тогда полный вперед! В разговоры ни с кем не вступать, всех отсылать ко мне!

В моих дверях появился сержант.

– Встань, – сказал он.

Мне казалось, что этот доходяга выше меня едва ли не на целую голову, но когда я встал, то увидел наши отражения в зеркале. Его мятые погоны едва доставали мне до плеч. Сержант, экономя словарный запас, молча заставил меня поднять руки и обыскал. Его заинтересовал бумажник, который он выудил из заднего кармана джинсов. Деньги, блокнот с телефонами, визитки он не тронул, вытащил только паспорт. Раскрыл, глянул на фотографию и вышел в коридор. Филину он отдал два паспорта – мой и еще чей-то. Филин сел на откидной стульчик и углубился в их изучение.

Словом, черт знает что! Если бы все это происходило днем, при свете солнца, я бы воспринимал происходящее более реально и вел бы себя соответственно, а не уподоблялся бы осенней мухе, попавшей между двойными стеклами окна. Сейчас же крепкая фигура Филина, застывшего в позе роденовского «Мыслителя» за изучением паспортов, и не менее крепкая фигура Влада, напоминающего прикованного к скале Прометея, воспринимались мной, как дешевые копии, выставленные в провинциальном музее искусств, и я зачем-то смотрел на эти экспонаты, надрываясь от поднятия отяжелевших век. Усталость родила во мне безразличие, и я нуждался в более сильном раздражителе, чтобы выйти из состояния комы.

Я завидовал негру, который плавно переходил от одной зависимости к другой, но при этом продолжал лежать на диване с теннисным мячиком во рту, и у него не было ни возможности, ни необходимости что-либо говорить и делать. Наверное, он крепко спал и вряд ли тяготился своеобразной позой. Девчонки, должно быть, тоже наплевали на призраков с автоматами и наверняка сейчас сладко сопели в подушки.

Вот только Мила наверняка не спала, не ела, не пила и не дышала, а подслушивала, подсматривала и вынашивала секретные планы. Я не мог представить эту женщину за каким-либо иным занятием в нашей нелепой истории и отдал ей соответственно нелепую роль.

Мне же ничего иного не оставалось, как мысленно сочувствовать другу и хотя бы мучительным бодрствованием разделять с ним его дискомфорт и унижение. Отупевший от душной ночи мозг даже не пошевелил аналитической извилиной и ни разу не поставил перед собой вопрос: кто эти люди и чего они добиваются? Я просто ждал рассвета, совершенно уверенный в том, что с рассветом все станет на свои места и все вопросы отпадут сами собой.

…Какое-то мгновение был провал. Мне казалось, что я продолжал думать, только мысли, как голоса людей в пещере, стали двоиться, троиться и наслаиваться друг на друга. Я вздрогнул и открыл глаза. Мерный и убаюкивающий стук колес, как швейной иглой, продырявил частый и пронзительный писк. Кто-то бежал по коридору, грохоча ногами.

– Вызов!

Ситуация изменилась. Все пришло в движение. Окружающие меня люди вдруг стали экономить время. Кинопленка сорвалась с шестеренок, понеслась перед фокусом горным ручьем, и мелодрама превратилась в истерику. Влад, выворачивая шею, смотрел в конец коридора. Филин поднялся с откидного стульчика, и мягкая крышка дала крепкую пощечину перегородке. Я тоже невольно вскочил на ноги, потому что безучастно сидеть уже не было сил, но, что надо было делать, я не знал и посмотрел в коридор.

Стуки колес отсчитывали последние секунды перед стартом. Все застыли. Прикованный Влад, землистый сержант, непритязательный бородач и в центре их, как цветок-лидер на клумбе, Филин с сотовым телефоном в руке. Он сильно наклонил голову набок, словно хотел, чтобы звуки из телефона падали в ухо отвесно, и поднял указательный палец вверх, словно ствол стартового пистолета.

– Остановитесь, полковник! – сказал Филин, и я машинально подмел взглядом всех присутствующих в коридоре, отыскивая среди них полковника, и лишь через мгновение понял, что этот человек, к которому обратился Филин, где-то очень далеко.

– Если вы намерены меня пугать, то разговора у нас не получится… Да, я вам все расскажу, если вы не будете меня перебивать… Моя фамилия Уваров. Владимир Уваров. Со мной мой друг Кирилл Вацура. В кабине машиниста еще один наш человек, фамилию которого вам знать необязательно…

Влад крутанул своей бычьей шеей и встретился со мной взглядом. Взгляд его был шумным, крепко забитым вопросами и эмоциями, и я, поморщившись, махнул рукой, чтобы он отвернул лицо и слушал.

– Кроме машиниста и его помощника, – продолжал Филин разговаривать с телефоном, которого называл «полковник», – с нами еще семь заложников… Огласить весь список? Специально для прессы! Записывайте! Гражданин Нигерии Джонсон Бунимас; две девушки: москвичка Олеся Коливерда и жительница Ашхабада Регина Агеева; житель Красноводска Александр Филин, назвавшийся инженером соляного завода; сержант милиции Хамид, фамилию назвать отказался; женщина по имени Мила – паспортные данные отсутствуют; и житель Астрахани Евгений Альтерман, безработный радиоинженер.

Филин, продолжая закапывать себе в ухо тихие звуки из телефона, повернулся на каблуках, встретился со мной взглядом и подмигнул. Я хотел ответить ему тем же, но у меня ничего не получилось, словно глаза мои были слеплены из бетона и уже успели застыть.

– Далее! – громко, как с тугоухим, говорил Филин. – Объясняю обстановку. Заложники прикованы наручниками к окнам, окна закрыты шторами, поэтому не советую стрелять наобум. Совет второй: не советую открывать огонь вообще, так как вагон прицеплен к цистернам с бензином. И третье: даже если вы решите пожертвовать заложниками и пустить поезд под откос, предупреждаю вас, что контейнеры с радиоактивными материалами мы спрятали в цистернах. В случае взрыва бензина радиоактивное облако распространится на сотни квадратных километров.