Ищите ворона… (СИ) - Урошевич Влада

13.

Рано утром одно за другим или, скорее, почти одновременно произошло несколько событий.

Утро сияло: вымытые листья уличных деревьев дрожали, сверкая оставшимися каплями; далекий силуэт гор, окружающих Скопье, превратился в оптический обман детского калейдоскопа, вдруг приблизившегося, как под увеличительным стеклом. Воздух звенел, словно огромная хрустальная люстра.

Но Боян не успел насладиться утром.

Сначала появилась Майя — она была в светлом батистовом платье в мелкий бледно-голубой горох; девушка сияла свежестью утра. Боян привлек ее к себе, поцеловал, почувствовал под пальцами, остановившимися у нее на спине, упругость тела и уже медленно потянул молнию на платье вниз, как кто-то позвонил, и в двери, которую Боян не потрудился запереть, показалась голова Коле.

— Не помешаю? — спросил он и скользнул внутрь.

Боян застегнул молнию и медленно выпустил Майю из объятий.

— Ты что-то слишком рано стал вставать, — сказал он, глядя на журналиста взглядом ассирийского стрелка, готовящегося пустить стрелу в львицу. — Уж не ввели ли в редакции журнал регистрации прихода сотрудников?

Коле весело огляделся, с любопытством посмотрев на Майю, которая направилась в кухню.

— У меня важные новости, — сказал он. — Мне надо было срочно встретиться с тобой.

В этот момент кто-то постучал. Боян открыл дверь. Там стоял Максуд с удивленным выражением лица; взгляд его непрерывно перебегал из стороны в сторону, не останавливаясь ни в одной точке.

— Не заходил ли сюда вчера Димче, помнишь, тот, который был там, — начал он с места в карьер, но сразу же запнулся, увидев, что Боян не один.

— Я не вовремя, — сказал Коле, — вижу, ты занят, но я и вправду очень спешил.

— Тот парень, который тогда, — снова начал Максуд и снова остановился.

— Я подожду здесь, — сказал Коле, — а вы идите в комнату. Но я очень спешу!

Боян стоял в коридоре, глядя то на Коле, то на Максуда.

Зазвонил телефон.

— Я возьму трубку, — крикнула Майя с кухни.

— Его мать сказала, что он сегодня не ночевал дома, вот я и подумал… — пытался объяснить свое появление Максуд.

— Нет, — крикнул по направлению к кухне Боян, — не бери.

— Так его здесь не было? — спросил Максуд. — А я думал…

— Это я не тебе, — сказал Боян. — Подожди!

Он пошел к телефону, но Коле уже поднял трубку и что-то говорил в нее.

Боян повернулся к двери — Максуда уже не было, по лестничной клетке шли две соседки, которые, очевидно, возвращались с рынка, неся пакеты. Из них торчали роскошная зелено-фиолетовая ботва молодой свеклы и бледно-каштановые султаны на верхушках початков молочной кукурузы. Женщины не скрывали любопытства и, проходя мимо открытой квартирной двери, заглядывали внутрь.

Из кухни вышла Майя.

— Сегодня у тебя прямо столпотворение, — сказала она. — Кто это тут…

— Это мне звонили, из редакции, — объявил Коле, выходя из комнаты.

— Я сказал им, что буду здесь. Ты можешь наконец уделить мне время?

— Говори, — сказал Боян, пытаясь скрыть нетерпение.

— У тебя загранпаспорт есть? — спросил Коле.

— Паспорт?

— Тебе понадобится паспорт, — весело сказал Коле. — Ты едешь в Париж. Тебя отправляет редакция. Ты должен разузнать про этого полковника де Розалье.

— Я что, должен найти полковника?

— Нет, конечно. Он наверняка давно умер. Тебе нужно будет найти какие-нибудь его следы. Вот, смотри… Коле развернул лист бумаги и прочитал: граф Анри-Огюст де Розалье, полковник артиллерии 122-й дивизии французской армии, родился в 1880 году в Сен-Назере, окончил Академию в Сен-Сире, с августа 1918 года участвовал в военных действиях на Салоникском фронте. Ранен в сентябре 1918 года при переправе через реку Црна, лечился в военном госпитале в Салониках, затем вернулся во Францию. Награды: Военный Крест… ну, это неважно… Вышел в отставку в 1921 году из-за последствий ранения… да вот и все. Ясно? Мы получили это через французское посольство от их Министерства иностранных дел после нескольких запросов нашего посольства в Париже.

— И что ты собираешься делать с этими сведениями?

Коле посмотрел на него, как смотрят на ребенка, который спросил, почему луна не падает с неба, раз она такая большая.

— Ну, это же его карта, чувак! — воскликнул он. — Он отметил место на карте. Что-то там спрятал. И оставил знак. Тебе нужно выяснить, что именно он там закопал.

— Париже?

— Да нет же! В Македонии, конечно! У него тут были какие-то мутные делишки… Значит, ты едешь в Париж, узнаёшь там все про полковника, возвращаешься сюда, пишешь новую серию репортажей, раскрываешь перед читателями всякие тайны. Ясно? Граф де Розалье и его сокровища! Македония тебя не забудет.

— Почему бы тебе самому не поехать?

— Я французского не знаю, вот почему! А ты уже проявил себя в качестве специалиста по археологии. Все хотят, чтобы ты разгадал загадку!

— Откуда ты знаешь, что он что-то спрятал?

— Всего я тебе сказать не могу… Один старичок из Софии, которой в последнюю войну служил здесь в болгарской полиции, а потом каким-то образом оттуда сбежал, работал по заданию коммунистов, кто-то наверху это подтвердил, так что эти годы ему даже засчитали в стаж, когда он вышел на пенсию. Так вот, он рассказал одному нашему сотруднику странную историю. Некий француз во время войны приехал в Скопье в сопровождении немцев, и у них имелась какая-то карта. Но территория, к которой относилась карта, была небезопасной из-за партизан, так что неизвестно, ездили они туда или нет — там все довольно неясно. Но они упоминали имя графа, шептались о какой-то пещере. Наша полиция что-то знает, но не все. Они тоже расследуют. Ох, какая будет сенсация, когда мы об этом напишем!

— Так что нам на самом деле нужно?

— Сведения о том, что именно спрятал граф. Ты ищешь там, я здесь. Держи, вот тебе ордер, получи в кассе деньги, билет на самолет тебе уже куплен, забери его в агентстве. Ты уезжаешь — так, сегодня вторник — ты уезжаешь в понедельник утром. У тебя еще есть время, чтобы подготовиться.

Когда Коле ушел, Майя вышла из кухни.

— Не выношу таких типов, — сказала она. — Не доверяй ему.

— Он отправляет меня в Париж.

— Да, но все-таки в нем есть что-то отвратительное. Будь осторожен. А мне пора.

И она выскользнула из объятий Бояна, на ходу поцеловав его.

Боян стоял в дверях, пока она спускалась по лестнице, постукивая каблуками своих сандалий, будто играя на ксилофоне.

14.

Попав в пеструю суету парижских улиц, Боян старался отделаться от ощущения, что все это лишь декорация, придуманная исключительно для того, чтобы обмануть его органы чувств. Путешествие на самолете предлагало Бояну все новые и новые пейзажи с неестественной скоростью, которой его натура сопротивлялась — впечатления не были глубокими, виды превращались в дешевые завлекательно раскрашенные картинки, не вызывавшие в нем никакого отклика. Чтобы избавиться от них, Боян замедлил шаг, огляделся, поднял брови и в шутку захлопал глазами, когда на него сзади налетела спешившая и не ожидавшая, что он приостановится, красивая негритянка в сафари с позвякивающим амулетом гри-гри на шее. На углу бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель он купил Le Monde и поискал глазами свободное место за столиком на тротуаре перед бистро. Сев на бамбуковый стул, он принялся разглядывать фасады домов на другой стороне улицы, облицованные камнем, который на солнце стал цвета мякоти ананасов, кружевные балконы, красные навесы над кафе, названия которых были написаны золотыми буквами на натянутом холсте, листья платанов, небо, по которому необычайно быстро, как в кино с ускоренной съемкой, мчались белые облака. Заказал чай — «Un Earl Grey, s’il vous plaît» — и два круассана. Некоторое время Боян смотрел на большие рекламные плакаты на здании кинотеатра напротив, жмурясь от яркого света утреннего солнца, медленно пил чай с запахом бергамота, понемногу расслабляясь. Он с удовольствием вдыхал аромат Парижа, разделяя его на ингредиенты: запах дикого апельсина в букете своего чая, сладость круассанов, табачный дым — Golden ambrosia? — из трубки кого-то, сидящего за три столика от него, духи — White Linen Breeze? — запах которых оставила за собой, как маленькое неустойчивое облако, прошедшая мимо женщина. Другое — душная вонь метро, запах специй из греческих ресторанов, затхлость старой бумаги из ящиков букинистов — уже было плодом его воображения. Наконец он убедился: все, что его окружало, — это Париж. Только тогда, не сожалея о блеске залитых солнцем улиц, он решил спуститься в метро.