Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники - Лариса Бесчастная

Я обхватила руками могучий торс своего славного защитника и, прижавшись вспыхнувшим лицом к его груди, пролепетала:

— Ты не мишка, ты мой кустик, под которым я спряталась от страшных волков…

Михаил подхватил меня под мышки и поднял на вытянутых руках, как ребёнка:

— А ты не зайка. Ты моё чудное видение. И я очень боюсь, что ты исчезнешь так же внезапно, как появилась…

— Голодная? — возмутилась я, запуская ладони в его волосы. — Никогда! Я жутко прожорливое видение! И пока не наемся до отвала и не раскрою тебе свою страшную тайну, никуда не денусь!

— Тогда немедленно приступаем к пиршеству! — засмеялся Михаил, усаживая меня на табурет. — Начинай.

— А ты? — спросила я свой заботливый «кустик», разворачивая тёплую ещё курицу.

— Мне надо полечиться после вчерашнего, — порозовел он, доставая из холодильника две банки пива.

— Ты же уже немного полечился… Попотел с утра пораньше, — усмехнулась я.

— Немного?! — возмутился Михаил, брызнув на меня весёлыми искрами серых глаз. — Да я весь взмок, пока утолил свою голодную зайку! Ты же два раза требовала добавки!

— Мишка! — зарделась я. — Не смущай зайку! А то она подавится… Просто я третий день живу в экстриме и перевозбуждена. Обычно я довольно сдержанна…

— Ладно, — смилостивился «мишка», засияв улыбкой, — не буду. Тем более, что я не в обиде. Даже наоборот. Мне понравилось, что у тебя такой хороший аппетит.

Я решила ухватиться за возможность уклониться от темы:

— А вот я твоим аппетитом недовольна! Ты совсем ничего не ешь. Если будешь так плохо кушать, не справишься с десертом и останешься без сладкого.

— И что у нас на десерт? — блеснул хитринкой Михаил, с показной поспешностью отламывая кусок курицы и прекрасно понимая, что я имею в виду, — чем ты меня побалуешь?

— Будешь хорошо себя вести — узнаешь! — пообещала я, досадуя на то, что и сама не могу отказаться от «десерта». Не слишком ли я «перевозбудилась»? Отогнав от себя эти колкие мысли, я изобразила деловитость: — А, кстати, Миша, почему ты не идёшь на службу?

Но Михаил не позволил испортить себе настроение моими происками и сообщил:

— Так ведь я сейчас на службе. Охраняю гражданку Веронику от бандитов. А своих коллег я предупредил, что обхожу участок. Я же участковый, это моя обязанность.

Михаил доел свой кусок и, вытерев салфеткой руки, открыл вторую банку пива:

— Хочешь полакомиться? — предложил он и многозначительно улыбнулся. — Тогда мы будем одинаково пахнуть… и наш «десерт» будет с пивным духом.

Я посмотрела на его ручищу, с перехлёстом обнимающую банку, и подумала, что под ней моя отнюдь не маленькая грудь прячется полностью. И смутилась. А вслух сказала:

— Нет. Без воблы я пиво пить не буду…

— Без воблы? — удивился Михаил. — Ты так избалована? Это же деликатес, на дороге не валяется. Надо знать точки, где его продают.

— А я недавно везла сюда десять килограммов этого деликатеса… И ещё чехонь.

— И где же этот клад делся?

— Украли… — ответила я и почувствовала озноб. — С этого всё и началось…

Михаил стянул меня с табуретки и усадил к себе на колени:

— Ты вся дрожишь… Хочешь рассказать свою историю?

— Да. Потом. После «десерта»… Погрей меня, Мишенька…

— Ты такая… трепетная… оттого, что чего-то боишься, или тебе так хорошо со мной? — спросил Михаил через полчаса.

— От всего, — честно ответила я. — Я уже третий день живу в жутком напряжении. Это невыносимо! Быть всё время на взводе… Не знаю, насколько меня хватит…

Михаил обхватил меня так крепко, что во мне что-то хрустнуло:

— Я никому не дам тебя в обиду, милая! Оставайся со мной… Навсегда.

— Не выдумывай, Миша! — ответила я без сомнений и без запинки. — Ты же сам знаешь, что это невозможно. Ты женат, у тебя сын. Я уверена, что скоро твоя Лидия одумается и вернётся. Ты ведь любишь её, вон как переживал вчера… А я… Я всего лишь твоё мимолётное видение… Птичка залетевшая на огонёк… Погреться… — Михаил затаил дыхание и я обласкала его грудь и плечи. — Не горюй, Мишенька… Всё у тебя наладится. Нам с тобой сейчас хорошо… вот и ладно. А дальше, как Бог даст. Давай не будем ничего загадывать, миленький!

Михаил навис надо мной и нежно погладил по голове:

— Вероника… Скажу тебе честно… Я не понимаю, что произошло со мной и не хочу знать, что будет. Но думать, что ты можешь исчезнуть из моей жизни… мне больно.

— А ты не думай. Ни о чём не думай. Просто живи этим днём. Каждый прожитый нами день остаётся нашим. И никто его не украдёт, никому не дано его изменить. Помнишь как в песне: жизнь это миг между прошлым и будущим…

…Телефонный звонок был требовательным и длинным, потому что Михаил не хотел подходить к телефону, оставленному на столе в гостиной. Но встать ему пришлось. Я надела свою тельняшку и тоже поднялась с постели. Разговор был коротким и, по видимому мало приятным, потому что на выходе из спальни я столкнулась с Михаилом. Лицо его было огорчённым:

— Меня срочно вызывают на службу. Что-то там произошло… — он распахнул шкаф и начал облачаться в форму. — Ты тут не скучай, зайка…

Я присела на край кровати и стала молча наблюдать, как он меняется, как постепенно становится подтянутым и строгим. Форма была ему к лицу и я залюбовалась им.

— Ты очень красивый, Миша…

Он благодарно улыбнулся:

— Я скоро вернусь, милая. Ты уж, пожалуйста, не исчезай.

Глава 7

Михаил вернулся через три часа и я успела не только сварить лёгкий супчик из имеющихся в холодильнике продуктов, накуриться и обпиться крепким кофе, но и немного поскучать у телевизора. Я как раз сидела в гостиной, нажимая на кнопки пульта, когда он бесшумно вошёл и позвал меня:

— Вероника!..

Я повернулась к нему и выронила пульт:

— У тебя неприятности, Мишенька?

— У нас неприятности, — поправил он и посмотрел на меня долгим взглядом. — Тебя объявили во всероссийский розыск. Сегодня к нам в отделение пришла ориентировка. С твоей фотографией.

— И в связи с каким событием? — не дрогнув мускулом, поинтересовалась я, хотя вся заледенела внутри. — Что я ещё успела натворить?

Михаил подошёл ко мне, подняв пульт, выключил телевизор и сел рядом.

— Тебя обвиняют в убийстве…

— Да? — не слишком сильно удивилась я и посмотрела в его напряжённое лицо. — И кого я пришила?

— Некого Рената Батырова. Его нашли вчера вечером в районе Борисовских прудов…

— Вот как? Удачно: прямо в моём районе! — оживилась я и констатировала: — Допрыгался мальчишечка в жёлтом пиджачке… — Михаил хотел что-то сказать, но я его перебила: — И как я это сделала?

— Зарезала ножом…

Я передёрнулась и уточнила:

— Кухонным? — Михаил молча кивнул и я спросила: — И нож, конечно, нашли в моей квартире? А отпечатки мои есть?

— И нож нашли, и отпечатки на нём имеются. Пока не идентифицированные.

— И то слава Богу! — облегчённо вздохнула я. — Скажу тебе больше: они наверняка нашли в его кармане письмо от некой Тереховой Аллы Григорьевны, адресованное мне…

— А что в том письме? — встрепенулся гражданин участковый уполномоченный.

— О, там жуткая, кровавая тайна! — с пафосом воскликнула я. — Там расчёт и инструкция по вязанию кружевных воротничков и карманов. Любая мастерица за него пришьёт кого угодно! — я посмотрела на ошарашенное лицо Михаила и поднялась. Ноги, почему-то подкашиваются… — Пойдём, я покормлю тебя. Я сварила свежий супчик… Тебе надо немедленно подкрепиться. Представляю себе какое ты испытал потрясение: кувыркаться в постели с убийцей! Ужас! Не бойся, дорогой. Можешь пойти в кухню первым и спрятать все ножи. Они, кстати, у тебя тупые, а я люблю острыми баловаться…

Михаил вскочил и схватил меня за плечи:

— Вероника, не ёрничай!!! Это не шутки!

— Да какие уж тут шутки, миленький… — промямлила я и стала оседать.

Обморок был коротким и я быстро пришла в себя:

— Не тряси меня, Миша. Лучше положи на диван и принеси попить. Пожалуйста… Я хоть и убийца, а всё ж человек… И я вся пересохла… И замёрзла.

Михаил напоил меня, завернул в одеяло и взял на руки как ребёнка. Я уткнулась в него лицом и затихла. Несколько минут мы сидели молча и, наконец, он не выдержал:

— Вероника… Расскажи мне всё. Иначе я не смогу тебе помочь. И не бойся: чтобы ты не сделала, я не оставлю тебя…

— Подожди ещё чуть-чуть… Мне надо оклематься. Привыкнуть к твоей новости. А то я начну плакать и ослабею окончательно. Это будет ужасно.

— А ты что же, никогда не плачешь? — спросил он, грея дыханием мою шею.

— Почти, — ответила я. — Раньше, в юности, когда я была счастливой, я часто плакала. По каждому пустяку. А последние лет семь не плачу. С тех пор, как мама умерла из-за того, что нас бросил отец. Мне приходится быть сильной… — и без какого-либо перехода и паузы я начала рассказывать ему свою эпопею о спецрейсе и наркотиках.