Бойцы Сопротивления - Николай Пронин

А в полночь из района села Боваль, как бы в подтверждении всех этих опасений, с диким ревом поднялся в воздух зелено-серый самолет. От него, как от кометы, потянулся хвост из дыма и искр. По мере удаления самолета-снаряда облачный ствол вулкана вытягивался. Вскоре он уже не смог стоять отвесно, начал наклоняться, прогибаться и в конце концов разделил небо на две половины. На какую-то долю минуты партизаны оцепенели, а когда в небе все рассеялось, то с тревогой подумали о том, как скажется применение немцами «чудо-оружия» на союзные войска, а значит, и на ход войны.

Чтобы поднять моральный дух заметно приунывших солдат немецкой армии после высадки союзников в Нормандии, в гитлеровских газетах были опубликованы фотографии фау. Снимки были неясными. Самолет-снаряд походил больше на бомбу с трубой поверху. И в то же время то, что проглядывалось на снимке, имело сходство с той гигантской сигарой, которую русские разведчики видели на станции Абвиль. «Значит, это и есть «Фау-1», — решили партизаны, — то самое «чудо-оружием с помощью которого Гитлер обещает возродить прежние успехи на фронтах, сломить сопротивление Англии».

Вечером бойцы принесли с поля листовку, написанную в канцелярии Геббельса, такого содержания:

«Солдаты союзных войск!

Вы угодили в западню! Если б это не было так, судите сами, зачем бы мы после вашей высадки стали ждать десять дней, прежде чем применить наше секретное оружие? Теперь вы сражаетесь на узкой полосе суши, площадь которой заранее была определена нами. Тем временем наши самолеты-роботы, летающие на небольшой высоте, сеют смерть и опустошение в городах и гаванях, из которых вы получаете боеприпасы, продовольствие и снаряжение. Ваши коммуникации перерезаны. В результате разрушений и паники, царящей на ваших базах, ваши суда, в том числе и санитарные, не могут выйти в море, а это значит, что вскоре у вас не будет ни оружия, ни боеприпасов. От вас самих зависит найти пути и способы выйти из этой западни. Поразмыслите об этом».

«Неужели англичане забыли про площадки, координаты которых мы им передали?» — думал Колесник. Он еще раз напомнил про них Капитану, но тот лишь улыбнулся:

— Не тревожьтесь, лейтенант, ваши сигналы не останутся без внимания!

И действительно, через несколько дней после этого разговора, уже в сумерках, возвращаясь на хутор, партизаны стали очевидцами того, как над соседним лесочком, мимо которого они шли, вначале забегали лучи прожекторов, а вслед за этим послышались гул моторов самолетов и отдаленные взрывы.

— Вы слышите? — воскликнул Загороднев. — А ведь это, кажется, в районе стартовой площадки?

Партизаны радостно переглянулись.

Утром разведчики побывали возле обеих площадок. Вернулись сияющие: от площадок остались лишь груды развалин. Значит, их усилия не пропали даром!

Это было самое большое событие в жизни отряда. Решено было отметить его по-настоящему. Ночью в заброшенную усадьбу собрались все бойцы отряда. Зачитали приказ, в котором за успехи в поиске площадок командир отряда объявил благодарность Николаю и Геращенко. Надо было видеть лица партизан в эту минуту. Они были по-настоящему счастливы!

«12 июня.

Накануне диктор радио станции «Свободная Франция» из Лондона несколько раз предупредил: в вечернем выпуске будет передано важное сообщение. Интересно, о чем? Надо непременно послушать. Жаль, что сделать это теперь непросто. В тот день, когда союзники высадились в Нормандии и мы коллективно слушали радио, батрак Перш, живущий через стенку от Телье, сказал: «Что-то вчера уж больно долго засиделись у тебя гости».

Своего соседа, угрюмого и нелюдимого малого, Телье побаивается. Радиоприемник был срочно перенесен в заброшенный сарай. В темноте да еще при такой погоде, как сегодня, когда весь день шел дождь и на дорогах образовалась непролазная хлябь, идти туда мало приятного. Но ничего не поделаешь. Уж очень хочется узнать о событиях на фронтах».

(Из дневника)

* * *

В тот момент, когда они добрались до сарая, в темноте у приемника уже возился Рейман. Под ним шебуршала солома, попискивали мыши, громче обычного пощелкивали контакты. Рейман ворчал:

— Боши, боши!

Тихо. И вновь его недовольный голос:

— Вот черт, кругом боши!

Дует в щели, сыро и прохладно. Наконец Телье радостно объявил: «Лондон!»

В сарай неожиданно ворвалась музыка. Но постепенно она гасла, вяла. И вскоре вновь ничего не стало слышно. При свете зажигалки Телье что-то подливает в элементы, ворчит.

— Если бы нашатырь, а то возись с этой гадостью.

Снова явственно доносится музыка, но вот заговорил диктор. О боях в Нормандии было сказано всего несколько слов. Основное внимание было обращено на события во французской деревне Орадур-Сюр-Глан. Слушая диктора, Телье бормотал:

— Невероятно… Что же это такое!

Он не находил слов. И в самом деле, то, что произошло в этой деревне два дня тому назад, не укладывалось в голове… Она была сметена с лица земли только потому, что оказалась на пути движения в Нормандию эсэсовской дивизии «Дас рейх». Ворвавшись в деревню, эсэсовцы вначале повыгоняли из домов всех ее жителей, после чего мужчин тут же расстреляли, а женщин и детей загнали в церковь и подожгли ее. Погибло шестьсот сорок человек. Из них двести десять детей.

— Шестьсот сорок, — шепчет обескровленными губами Телье, — какой ужас! Нет, фашисты не люди, а звери, — охрипшим от волнения голосом добавляет он, — хуже зверей…

Загороднев крутит головой, собирается что-то сказать, но не успевает. В сарай поспешно входит Андрей…

— Товарищ лейтенант, к вам связной…

— Откуда?

— Говорит, из Комитета.

Когда, чуточку запыхавшись, Колесник пришел на ферму, переступил порог мансарды, в ней было тихо и темно. В одно-единственное окошко, глубиною в метр, точно в амбразуру дзота, заглядывала луна. Постепенно его глаза освоились с темнотой, и он увидел дремавшего на кушетке мужчину. На вешалке висел его плащ, под которым натекла лужица воды. «Попал под дождь», — решил лейтенант. Под его ногами заскрипели половые доски, и гость проснулся.

— Александр.

Незнакомец поднялся со своего места, пожал руку, представился:

— Алексей.

Только тут Колесник узнал в нем того самого человека, с которым он встречался в Острикуре.

— Признаться, я утомился с дороги, — продолжал гость, словно бы оправдываясь, — промок, а тут, как только пригрелся, сразу задремал.

— И правильно сделали, — заметил Колесник.

Чтобы быстрее подсохла одежда гостя, он сунул несколько веток можжевельника в печку, поджег старую газету — огонь вспыхнул, ветки затрещали, осветили лицо собеседника. Оно было усталым.

— Комитет хочет получить точную информацию о делах вашего отряда, — объясняя цель своего визита, заговорил связной.

Пока Колесник рассказывал об отряде, Алексей внимательно слушал, иногда переспрашивал, стараясь все хорошо уяснить и запомнить. Ветки можжевельника совсем прогорели. Колесник принес еще. Некоторое время они мигали, потрескивали. Неожиданно из печи вырвалось пламя, осветило часть комнаты, лицо собеседника.

— Вы сейчас из Парижа? — поинтересовался Колесник.

— Нет, из Били-Монтиньи.

— Вот как! В таком случае вы, возможно, что-нибудь слышали о Порике?

— Не только слышал, но достоверно знаю, — улыбнулся Алексей. — Он бежал из крепости.

— Из крепости, да еще раненый? — оторопел Колесник. — Но это же невероятно!

— И тем не менее это так. Это большой силы человек! Большой! — повторил связной убежденно.

— А где он сейчас?

— У верных людей. Ему сделали операцию, точнее, несколько операций. Ведь у него было четыре ранения… А сейчас он выздоравливает.

Все это казалось настолько удивительным, что в первую минуту Колесник не поверил, но Алексей не шутил.

— И таких, как Василий Порик, — продолжал он, помолчав, — среди русских людей немало. Вот почему столь велики симпатии к вам со стороны французов. Руководство Сопротивления сейчас прилагает все усилия к тому, чтобы как можно больше советских людей взялось за оружие. Для этого совместно с Комитетом советских военнопленных решено объединить все русские партизанские отряды под одним командованием. В первую очередь это будет сделано на севере Франции. С этой целью в Били-Монтиньи намечено провести совещание командиров советских партизанских отрядов и групп, действующих в Пикардии, а также представителей французского Сопротивления. На нем должны быть и вы.

Вот уже второй раз Колесник встречается с Алексеем, но до сих пор так и не понял, кто он. Говорит: «Вам, советским парням». А кто же он сам?

— Тоже русский, но эмигрант, — неохотно пояснил Алексей, — вернее, мой отец, который приехал во Францию еще в начале века. Здесь я родился и вырос. Но я русский, родина моих предков — Россия. Значит, это и моя родина!