Бессмертный - Катулл Мендес

Я опустился на колени.

Лоренца вопросительно глядела на отца.

– Нельзя выходить замуж таким образом, – сказал он.

– Извините меня, – отвечал я, – все готово для бракосочетания, меняется только муж. Акт составлен заранее, а имена жениха и невесты будут вписаны в ризнице. Если вы захотите, Лоренца будет моей женой через два часа.

– Но кардинал, который должен благословить молодых, ожидает увидеть Ромео?

– Не все ли равно?

– Вы думаете, он обвенчает вас вместо него?

– Я в этом убежден.

– Ну, – решил тогда отец, не находя других возражений, – если Лоренца согласна…

Я поглядел на нее таким взглядом, что она не могла не улыбнуться.

– Кто бы мог предсказать это? – сказала она.

– Я, – отвечал я. – Попрошу вас одеться скорее, нельзя заставлять ждать кардинала.

Все разошлись, и в полдень собрались снова.

Сердце мое сильно билось, я оглядывался по сторонам, опасаясь какой-нибудь помехи.

Церковь била недалеко, и мы отправились пешком.

Моя прелестная невеста вышла из своей комнаты, сияя грацией и красотою, я был не в силах говорить от безумной радости. Хотелось, чтобы она скорее стала моей.

Отец подал ей руку, я подал руку ее мамаше, а Лоренцо следовал за нами с несколькими соседями, которые должны были быть свидетелями.

Церковь Спасителя, разноцветные стекла которой плохо пропускали солнечные лучи, была освещена таинственным светом. Мы вошли в маленький придел Святой Девы, считающийся счастливым для заключения брака.

В ожидании кардинала я опустился на колени возле девушки с сердцем, преисполненным обожания.

Лоренца отлично поняла это.

– Берегись, – сказала она, – не следует так любить друг друга в церкви.

– Отчего же, – отвечал я, – все нам улыбается, ничто не помешает нашему счастью.

Вошел кардинал в сопровождении четырех певчих. Решение самому провести обряд венчания было большой честью для бедного Ромео. После нескольких предварительных церемоний, кардинал с улыбкой направился ко мне.

Лоренца, которая была действительно сильно взволнована, посмотрела по направлению его взгляда.

– Вы!.. – вскричала она.

Ей показалось, что это Ромео, да, сам Ромео, стоит на коленях рядом с ней.

– Я – второй Ромео, – сказал я. – Чтобы получить тебя, готов совершить любое чудо, не старайтесь понять, как у меня это получается – превращаться таким образом. Если ты хочешь, чтобы я умер на твоих глазах, то на вопрос кардинала, хочешь ли ты быть моей женою, скажи: «нет».

Она ответила: «да».

Я был вне себя от радости.

Мы вошли в ризницу поставить подписи на брачном контракте.

– Боже мой! – удивился кардинал, увидя меня вблизи, – я думал, что венчал Ромео.

– Вы обвенчали, – гордо ответил я, – графа Калиостро, предпочтенного прекрасной Лоренцой. Надеюсь, монсеньор, что вы не жалеете о той чести, которую нам оказали.

– Нет, – сказал кардинал, казавшийся очень добродушным человеком и часто глядевший на Лоренцу, – но предупреждаю тебя, граф, что поцелую твою жену за труд.

– Сделайте одолжение, монсеньор.

– Отлично, подписывайтесь. Мы подписались.

И в эту самую минуту из главной капеллы, которая была ярко освещена, раздалось печальное погребальное пение.

– О! – вскричала Лоренца, вздрогнув. – Мне страшно.

– Успокойся, дорогая, – сказал я, стараясь победить странный ужас, охвативший меня, – это отпевание.

– Да, – вмешался подошедший Лоренцо, – разве вы ничего не слышали о знаменитой танцовщице, осужденной инквизицией? Это ее хоронят.

– Это похороны странной девушки, – добавил в свою очередь кардинал. – Она бежала в Рим, задушив в Палермо настоятельницу монастыря. Я был одним из ее судей. Она умерла до костра, и, поскольку примирилась с церковью, ее решили похоронить по обряду. Но идем. Прелестная Лоренца, сдержите обещание, данное вашему мужу.

Фиорелла! Это хоронили Фиореллу. Холодный пот выступил у меня на лбу, я с ужасом заключил в объятия озадаченную Лоренцу и убежал, унося с собой мое сокровище, тогда как ужасное похоронное пение преследовало меня, как проклятие.

ГЛАВА IX

О даме, которая играла в тресет, и о квакере, который проиграл в другую игру

С тех пор, как я стал счастливым любовником моей королевы, то есть, с тех пор, как назвал своей мою возлюбленную Лоренцу…

Но довольно. Ты, дорогой мой Панкрацио, человек нетерпеливый. Ты мог утомиться, следуя за мной, если бы я заставил тебя проследить все мое юношество, не пропустив ни одного занятого дуката, ни одного полученного поцелуя. В особенности утомило бы тебя то, что все эти приключения очень похожи одно на другое, поэтому я полагаю, что правильно поступлю, пропустив некоторые незначительные происшествия моей молодости, чтобы прямо перейти к более крупным победам и несчастьям, сделавшим меня знаменитым и восхищавшим моих соотечественников.

Различные мои недоразумения с тещей и с полицией, из которых последняя не была злее первой, заставили меня удалиться из Рима. Так как я говорил на всех языках с сильным сицилийским акцентом и не знал ни слова по-немецки, то решил, что будет прелестно выдать себя за прусского офицера. И во Флоренции, Вероне и Мессине выдавал себя за полковника Иммермана.

Моя Лоренца, сначала немного удивленная, скоро привыкла к нашей бродячей жизни и была прелестной полковницей.

Ты замечаешь, мой милый тюремщик, что я не говорю ни слова о путешествиях в Александрию, Каир и Египет, наделавших столько шуму. Дело в том, что я положительно не помню, чтобы когда-нибудь бывал в этих отдаленных странах. Да и зачем бы я туда отправился? Изучать химию и врачевание? Но об этом я знал почти все, что можно знать, и, кроме того, обладал тем, чему никто не мог меня научить, то есть, могуществом повелевать чужой волей с помощью взгляда и гением наблюдательности, которому обязан своей славой колдуна. Что касается Мальты, то действительно прожил там несколько месяцев и был очень хорошо принят монсеньором Пинта, гроссмейстером ордена.

Как сейчас вижу этого здорового и сильного старика, нежно глядевшего на меня и говорившего со мною по-отечески. Однажды я с волнением спросил его, не был ли он когда-нибудь в Неаполе и не знал ли там хорошенькую молодую женщину по имени Феличия Браконьери.

Он отвечал: «Дитя мое! Дитя мое!..» – и отвернулся, что не помешало мне увидеть две крупные слезы, медленно покатившиеся по его щекам. Я оставил Мальту.

Но не будем говорить об этом, я более ничего не хочу сказать о гроссмейстере Пинта, у которого было суровое лицо древнего тамплиера. Не могу вспоминать о нем без сильного волнения.