Московский процесс (Часть 2) - Владимир Буковский

Власть перешла к институтам, традиционно контролируемым левыми к прессе, телевидению, «общественным организациям» и — в той мере, в какой он контролировался новой «элитой», — Конгрессу.

«Величайшей переменой в положении правящего класса Америки явилась передача громадной, невиданной власти в руки средств массовой информации, пишет Никсон. — Однако крах правящего класса сказался и за пределами интеллектуальной и информационной „элиты“ Некогда лидеры „большого бизнеса“ были бастионом надежности и силы американской нации, поскольку обладали предельной независимостью. Теперь же, за исключением отдельных, достойных восхищения примеров, они имеют жалкий вид (…), громадные корпорации превратились в громадные бюрократические системы, а сами лидеры сделались отъявленными бюрократами. Не многих крупных лидеров нынешнего бизнеса я бы выпустил на ринг сразиться с битюгом Брежневым»

Естественно, рожденная в грехе антиамериканской кампании, а по сути — в грехе предательства интересов Запада вообще и своей страны в частности, эта новая американская «элита» была просоветской (чего и до сих пор сказать вслух в США — упаси Боже ну как же, опять «маккартизм»!) Даже Никсон, не стесняющийся в выражениях при описании новой «элиты», так далеко не идет

«Если Америка проиграет Третью Мировую войну, это произойдет по причине несостоятельности ее правящего класса Это, в частности, произойдет по причине выявления, прославления и утверждения в правах неких „всезнаек“ этих чрезмерно восхваляемых дилетантов, которые провозглашают новейшие идеи, исторгают новомодные протесты и с которыми восторженно носятся средства массовой информации, их же и породившие Уделяемое им, а также их „деяниям“ внимание романтизирует банальщину и обращает в банальность всякую серьезную тему сводит публичную дискуссию до уровня карикатуры. Какую бы тему ни взялась обсуждать эта публика, — антивоенную, антиядерную, антимилитаристскую, антикоммерческую, — практически всегда трактовка оказывается противостояний интересам Соединенных Штатов в перспективе Третьей Мировой войны.

Подобные всезнайки готовы чуть что громогласно высказывать свое суждение, и каждое их суждение воспринимается как новое слово — не потому, что оно авторитетно, а потому что сказано знаменитостью Их интеллект глух к возражениям, а собственные аргументы глухи к фактам. Поза — вот что для них самое главное Кое-кто усматривает в мл позе нечто от заговора, подозревая, что все это инсценируется Москвой Ничего подобного. Какой тут заговор, это чистейший конформизм! Был бы заговор, легче было бы найти на них управу. Всезнайки — легион простаков, путеводной звездой которым сияет мода и которых влечет шум рукоплесканий».

Все вроде бы верно, но только «моды» эти почему-то неизменно соответствовали советским интересам, а часто и основным направлениям массированной советской пропаганды, описанной выше. Называть это «заговором» или нет — не столь существенно: если большинство и следовало данной моде из конформизма, сами «законодатели мод» уж точно ведали, что творят Слишком очевидна их лживость, слишком упорно и последовательно вбивались в головы американцев просоветские «теории», призванные оправдать любое преступление коммунизма Возьмите наугад практически любую книгу о «холодной войне» и вообще об отношениях Востока и Запада, и вы в этом убедитесь Даже начальный период «холода» после войны, когда Сталин не только проглотил шесть европейских стран (не считая прибалтийских государств и трети Германии), но и продолжал активно готовиться к следующему раунду «освобождения» Европы, трактуется ими как «западная паранойя». Видите ли, бедняга Сталин всего лишь оборонялся, а Трумэн с Черчиллем истолковали это превратно.

«Ну и что такого, — говорят они, не моргнув глазом, — что коммунисты фальсифицировали выборы в Польше или Чехословакии? Западные союзники сделали то же самое в Италии и Бельгии».

А уж период «детанта» они и подавно изображают как сплошное советское миролюбие в ответ на паранойю США В лучшем случае они описывают ситуацию как борьбу двух «сверхдержав» за мировое господство, а вовсе не как противостояние человечества коммунистической заразе, отчего обе «стороны» как бы приравниваются, а пишущий выглядит этаким мудрецом, парящим над конфликтом, словно бесплотный дух над юдолью печалей. Вот, пожалуй, наиболее яркий образчик, взятый наугад:

«Несмотря на последствия китайско-советских расхождений, война по-прежнему представлялась биполярным конфликтом между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Элита каждой из стран пребывала в шорах общепринятого самомнения о собственной государственной системе. Несмотря на использование разнообразных средств с обеих сторон, таких, как смягчение напряженности и разрядка, цель каждой неизменно состояла в торжестве собственной идеологии. Во имя этой цели обе стороны стремились держать под контролем население своей страны, а также других стран, своих сателлитов и приспешников. В пылу идеологического рвения — как по отношению к „свободному миру“, так и по отношению к „коммунистическому миру“ — обе стороны ничтоже сумняшеся ориентировали в том же направлении своих граждан и манипулировали своими союзниками».

Этот прием лжи, получивший впоследствии название «доктрины морального равновесия», вообще весьма типичен для левых, особенно академических кругов (тот же метод они применяли и в 80-х, приравнивая, например, советскую оккупацию Афганистана к американской операции на Гренаде). Невольно это напоминает мне старый еврейский анекдот о двух приятелях, встретившихся после длительной разлуки;

— Ну, как жизнь? Что нового? — спрашивает один.

— Да так себе, — отвечает другой. — Вот устроился лакеем к барону Ротшильду.

— Так это ж хорошо!

— Да как тебе сказать? Он… ну, в общем, спит с моей женой.

— Так это плохо.

— Да как тебе сказать? Я ведь тоже… того… сплю с его женой.

— Так это хорошо.

— Да как тебе сказать? У моей от него дети…

— Так это плохо.

— Да как тебе сказать? У его жены тоже ведь от меня дети.

— Так это хорошо. Вы — квиты.

— Да как тебе сказать? Не совсем: я-то произвожу ему баронов, а он-то мне — бедных евреев…

Нежелание левых признать уже в наше время тот простой факт, что никакого «морального равновесия» с тоталитарным монстром быть не может, что он в результате только плодит ГУЛАГи и разрушение, само по себе очень показательно. Если в 20-е — 30-е годы еще можно говорить об их наивной вере в идеалы социализма, о чистосердечном заблуждении, то после войны, а уж тем более в 70-е — 80-е годы перед нами сознательная ложь, фальсификация. Разница столь же существенна, как между убийством в состоянии аффекта и хладнокровным убийством с корыстными целями. Думаю, этот водораздел пришелся как раз на годы «детанта», после которых «честных левых» уже не осталось: одни, поумнев, поправели; другие же остались защищать свое место под солнцем, свои небоскребы и лимузины, свое положение и влияние в обществе всеми правдами и неправдами. И то сказать — после Солженицына, после наших процессов и кампании за права человека просто невозможно было не знать, что представляет из себя советский режим. А уж приравнивать Афганистан к Гренаде мог только совершенно бесчестный человек, которому глубоко наплевать на весь мир и все его страдания — хоть там, хоть здесь.

8. Поправка Джексона

Теперь, вспоминая то время да просматривая документы ЦК, не сомневаешься, что период «детанта» был самым опасным для нашей цивилизации. До полного господства в мире коммунизму оставалось не более полшага. Но. будучи уверены в своей конечной победе и в том, что время работает на них, советские вожди не хотели торопиться, терпеливо выжидая момента и устраняя последние препятствия. И, как ни странно это сознавать, мы со своей кампанией в защиту прав человека оказались в ту пору чуть ли не единственной помехой на их пути. Помехой тем более досадной, что в их глазах она была воистину ничтожной: ведь, по-марксистски рассуждая (а иначе они рассуждать не умели), Запад был уже у них в кармане, коль скоро и «капиталисты», и «подвластные им правящие круги» уже капитулировали.

Игра, однако, была тонкой, требовала осторожности, дабы не пробудить жертву, — нечто вроде гипноза, при котором даже назойливо жужжащая муха может сорвать все усилия. Чем-то наподобие такого овода, кружащего надо лбом задремавшей жертвы, мы и оказались: и пришибить нельзя, и оставить опасно. Более того, мы таки заставили их из наступления перейти в оборону, что при наших ничтожных силах было просто чудом. Обороняться же коммунисты никогда не умели. Да и какая может быть оборона в идеологической борьбе? Тот, кто обороняется, уже проиграл.